Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Политика - Аллилуева С. Весь текст 376.16 Kb

Двадцать писем к другу

Предыдущая страница Следующая страница
1 2  3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 33
понимают, что случилось,  и  плачут  со  мной  вместе.  Здесь  все  было
неподдельно и искренне, и никто ни перед кем не демонстрировал ни  своей
скорби, ни своей верности. Все знали друг друга много лет. Все  знали  и
меня, и то, что я была плохой дочерью, и то, что  отец  мой  был  плохим
отцом, и то, что отец все-таки любил меня, а я любила его.  Никто  здесь
не считал его ни богом, ни сверхчеловеком, ни гением, ни злодеем, -- его
любили и уважали за самые обыкновенные человеческие качества, о  которых
прислуга судит всегда безошибочно.
   2
   Почему я написала тебе сегодня именно об этом? Почему именно с  этого
захотелось все начать? С тех дней  прошло  десять  лет,  --  немало  для
нашего бурного, сверхскоростного века. Я больше не  была  с  тех  пор  в
мрачной Кунцевской даче, я  не  хожу  в  Кремль.  Ничто  не  тянет  меня
повидать те места. Отец не любил вещей, его быт был пуританским,  он  не
выражал себя в вещах и оставшиеся дома, комнаты, квартиры,  не  выражают
его. Я люблю вспоминать только о доме, где жила мама -- о нашей  прежней
(до 1932 года) квартире в Кремле, о даче "Зубалово" возле Усова, где  на
всем была рука мамы. Об этом позже. Прошло десять лет. В моей жизни мало
что изменилось. Я, как и раньше, существую под сенью имени  моего  отца.
Как при нем, у меня и моих детей  сравнительно  обеспеченная  жизнь.  Не
изменилось и другое: внимание одних, злоба других, любопытство всех  без
исключения, огорчения и потрясения заслуженные и незаслуженные, столь же
незаслуженные изъявления любви и верности -- все это продолжает давить и
теснить меня со всех сторон, как и при жизни отца. Из этих рамок мне  не
вырваться. Его нет, -- но его тень продолжает стоять над всеми  нами,  и
еще очень часто продолжает диктовать нам, и еще очень часто мы действуем
по ее указу... А жизнь кипит кругом. Выросло целое поколение для которых
почти не существует имени "Сталин", --  как  не  существует  для  них  и
многого другого, связанного с этим именем, -- ни дурного,  ни  хорошего.
Это поколение принесет с собой какую-то  неведомую  для  нас  жизнь,  --
посмотрим, какова  она  будет.  Людям  хочется  счастья,  эгоистического
счастья, ярких красок, звуков,  фейерверков,  страстей,  --  хочется  не
только этого, я знаю: хочется культуры,  знаний;  хочется,  чтобы  жизнь
стала европейской наконец-то и для  России;  хочется  говорить  на  всех
языках мира, хочется повидать все страны мира,  жадно,  скорей,  скорей!
Хочется комфорта, изящной мебели и одежды вместо деревенских сундуков  и
зипунов. Хочется перенимать все иноземное, -- платье, теории, искусство,
философские направления, прически, все, --  безжалостно  откидывая  свои
собственны
   е достижения, свою российскую традицию. Разве осудишь все это,  когда
это  все  так  естественно  после  стольких  лет  пуританства  и  поста,
замкнутости и отгороженности от всего мира?... Нет, не мне осуждать  все
это. Даже если я сама чужда абстракционизма, то  все  равно  я  понимаю,
почему это искусство завладевает  умами  совсем  неглупых  людей  (а  не
только невежественных мальчишек) и не мне спорить с ними. И  я  не  буду
спорить, -- я знаю, что эти люди живее меня  чувствуют  современность  и
будущее. Зачем мешать им думать, как они хотят?  Ведь  страшно  не  это;
страшны не все эти безобидные увлечения. Страшно невежество, не  знающее
ничего, не увлекающееся  ничем,  ни  старым,  ни  новым,  ни  своим,  ни
иностранным. Страшно невежество, полагающее, что на сегодняшний день уже
все достигнуто, и что ежели будет в пять раз больше чугуна, в  три  раза
больше яиц и в четыре раза больше молока, -- то вот, собственно, и будет
тот рай на земле, о  котором  мечтает  это  бестолковое  человечество...
Прости меня, я ушла куда-то в сторону... Это все пошло с той мысли,  что
моя собственная жизнь мало изменилась за последние  десять  лет.  Я  все
время  усиленно  занимаюсь  только  тем,  что  перевариваю   события   и
осмысливаю их. Право, от этого можно  совсем  обалдеть.  Не  тем  же  ли
занимался бедный Гамлет и презирал за это  самого  себя?  Моя  странная,
бестолковая двойная жизнь продолжается. Я продолжаю жить, как  и  десять
лет назад, внешне -- одной жизнью, внутренне -- совсем иной.  Внешне  --
это  обеспеченная  жизнь  где-то  по-прежнему  возле   правительственных
верхушек и кормушек, а внутренне -- это по-прежнему (и еще сильнее,  чем
раньше) полное отъединение  от  этого  круга  людей,  от  их  интересов,
обычаев, от их духа и дела, и слова и буквы. Когда я расскажу тебе,  как
постепенно сложилась такая жизнь, ты увидишь, что иначе не могло и быть,
ни раньше, ни теперь. Я не умею и не могу писать о том, чего не  знаю  и
не видела своими глазами.  Я  не  публицист.  Написать  биографию  отца,
охватывающую двадцать лет прошлого века и  половину  этого  века,  я  бы
никогда не взялась. Я в состоянии судит
   ь лишь о том, что видела и пережила сама или что, во  всяком  случае,
находится в пределах моего понимания. Я могу написать о  своей  жизни  в
доме с отцом в течение двадцати семи лет; о людях, которые были  в  этом
доме, или были к нему близки; о всем том, что нас окружало и  составляло
уклад жизни; о том, какие разные люди и какие разные стремления боролись
в этом укладе; может быть, о чем-то еще... Все  это  составит  небольшой
кусочек жизни моего отца -- около одной ее трети -- и  совсем  небольшой
кусочек жизни вообще. Быть может,  это  микроскопически  мало.  Но  ведь
жизнь надо разглядывать и в микроскоп, -- мы слишком привыкли судить  "в
основном", "в общих  чертах";  не  отсюда  ли  весь  этот  поверхностный
догматизм и нетерпимость? А ведь жизнь  нашей  семьи,  этого  крошечного
кусочка общества, очень характерна,  или,  как  говорят  в  литературной
критике, типична. Двадцатый век, революция, все перемешали и сдвинули со
своих мест. Все переменилось местами -- богатство и  бедность,  знать  и
нищета. И как все ни перетасовалось и  сместилось,  как  ни  обнищало  и
перераспределилось, но  Россия  осталась  Россией.  И  жить,  строиться,
стремиться вперед, завоевывать что-то новое, и поспевать  за  остальными
нужно было все ей же -- а хотелось догонять и перегонять... Быть  может,
в этом общем устремлении, в этом общем потоке,  который  и  есть  жизнь,
что-то можно  найти  интересное  и  в  семейных  хрониках,  в  эпизодах,
портретах людей близких и никому не  известных.  Ты  говоришь,  что  все
интересно. Это тебе все интересно. Я совсем не убеждена, что  это  будет
глубоко интересно еще кому-нибудь. А любопытно,  конечно,  всем.  Сейчас
стоит недалеко от Кунцева мрачный пустой дом,  где  отец  жил  последние
двадцать лет, после смерти мамы. Я сказала, что вещи не  выражают  отца,
потому что он не придавал им никакого значения. Быть может, я не  права?
Дом этот, во  всяком  случае,  как-то  похож  на  жизнь  этих  последних
двадцати лет. У меня ничего не связано с ним. я его не  любила  никогда.
Дом построил в 1934 году архитектор Мирон Иванович Мержанов, построивший
для отца еще несколько да
   ч на юге. Первоначально дом был сделан очень славно  --  современная,
легкая  одноэтажная  дача,  распластанная  среди  сада,  леса,   цветов.
Наверху, во всю крышу был огромный солярий  --  там  мне  так  нравилось
гулять и бегать. Я помню, как все, кто принадлежал  еще  тогда  к  нашей
семье, приезжали смотреть новый дом. Было весело и шумно. Были тогда моя
тетка Анна Сергеевна (мамина сестра) с мужем, дядей Стахом Реденсом, был
дядюшка мой Павлуша (мамин брат) с женой Евгенией  Александровной;  были
Сванидзе, -- дядя Алеша и тетя Маруся. Были братья мои, Яков и  Василий.
Еще все происходило тогда по инерции и по традиции, как при  маме  --  в
доме было весело  и  многолюдно.  Все  привозили  с  собой  детей,  дети
возились и галдели, и отец это очень любил. Были бабушка с  дедушкой  --
мамины родители. Никак нельзя было бы сказать, что после маминой  смерти
все родственники отвернулись от отца; наоборот, его старались  развлечь,
отвлечь, к нему были все внимательны, и он был радушен со всеми. Но  уже
поблескивало  где-то  в  углу  комнаты  пенсне  Лаврентия,   --   такого
тихонького еще тогда, скромненького... Он приезжал временами из  Грузии,
"припасть к стопам". И дачу новую приехал смотреть. Все, кто  тогда  был
близок к нашему дому, его ненавидели -- начиная с  Реденса  и  Сванидзе,
знавших его еще по работе в ЧК Грузии. Отвращение  к  этому  человеку  и
смутный страх перед ним были единодушными у нас в  кругу  близких.  Мама
еще давно (году в 29-м), как говорил мне сам  отец,  "устраивала  сцены,
требуя, чтобы ноги этого человека не было у нас в  доме".  Отец  говорил
мне это позже, когда я была уже взрослой, и пояснял: "Я спрашивал ее  --
в чем дело? Приведи факты! Ты меня не убеждаешь, я не вижу фактов! А она
только кричала: я не знаю, какие тебе факты, я же вижу, что он  негодяй!
Я не сяду с ним за один стол! Ну, -- говорил я  ей  тогда,  --  убирайся
вон! Это  мой  товарищ,  он  хороший  чекист,  он  помог  нам  в  Грузии
предусмотреть восстание мингрельцев, я ему верю. Факты, факты мне надо!"
Бедная моя, умная мама! Факты были позже... Так вот, тогда -- в Кунцево,
на Ближней, бывал
   о много народу, и было весело... Сейчас дом стоит  неузнаваемый.  Его
много раз перестраивали, по  плану  отца.  Должно  быть,  он  просто  не
находил себе покоя, потому что так случалось каждый раз: куда бы  он  ни
приезжал отдыхать на юг, к следующему сезону дом весь перестраивали.  То
ему не хватало солнца, то нужна была тенистая  терраса;  если  был  один
этаж -- пристраивали второй, а если их было два --  то  один  сносили...
Так и на Ближней. Сейчас там два этажа, причем во втором  этаже  никогда
никто не жил, -- ведь отец был один в доме.  Быть  может,  ему  хотелось
поселить там меня, брата, внуков? Не знаю, он никогда не говорил нам  об
этом. Второй этаж был пристроен в 1948 году. Позже,  в  1949-м,  там,  в
большом зале, был огромный прием в честь китайской  делегации.  Это  был
единственный раз, когда второй этаж был использован. Потом он стоял  без
дела. Отец жил всегда внизу, и по существу, в одной комнате. Она служила
ему всем. На диване он спал (ему стелили там постель), на столике  возле
стояли телефоны, необходимые для  работы;  большой  обеденный  стол  был
завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему накрывали
поесть, если никого не было больше. Тут же стоял буфет  с  посудой  и  с
медикаментами в одном из отделений. Лекарства отец выбирал себе  сам,  а
единственным  авторитетом  в  медицине  был  для  него  академик  В.  Н.
Виноградов, который раз-два в год смотрел его. В комнате  лежал  большой
мягкий ковер и был камин -- единственные атрибуты  роскоши  и  комфорта,
которые  отец  признавал  и   любил.   Все   прочие   комнаты,   некогда
спланированные Мержановым в качестве кабинета, спальни,  столовой,  были
преобразованы по такому же плану, как и эта. Иногда отец  перемещался  в
какую-либо из этих комнат и переносил туда  свой  привычный  быт.  Почти
каждый день (в последние годы, после войны) к нему съезжалось  "обедать"
вс° Политбюро. Обедали в большом  зале,  тут  же  принимали  приезжавших
гостей. Я бывала там редко, и видела в этом зале только Иосипа Броз-Тито
в 1946 году,  но  в  этом  зале  побывали,  наверное,  все  руководители
братских компартий, -- англич
   ане, американцы, французы и итальянцы. В этом зале отец лежал в марте
1953 года, и один из  диванов  возле  стены  стал  его  смертным  одром.
Когда-то Мержанов сделал в доме и детские комнаты. Позже их соединили  в
одну комнату, безликую, как все остальные, с диваном, столом, ковром  на
полу. Бывшая спальня сделалась просто проходной комнатой. Там стоял шкаф
с одеждой. Там же был и книжный шкаф, туда же поставили и рояль, так как
в большом зале он "мешал" отцу. Когда появился этот рояль в доме, и  для
чего -- я не знаю. Вероятно им никогда не пользовались. Что было приятно
Предыдущая страница Следующая страница
1 2  3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 33
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама