Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Политика - Аллилуева С. Весь текст 376.16 Kb

Двадцать писем к другу

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 4 5 6 7 8 9 10  11 12 13 14 15 16 17 ... 33
1952 года, в двадцатилетие маминой смерти. Мы не говорили  ни  слова  об
этой годовщине, и я даже не знаю, вспомнил ли отец эту  дату.  Но  я  не
могла ее забыть. Я взяла в этот день своих детей и  поехала  к  нему  на
дачу (хотя это было нелегко осуществить, так как в последние  годы  было
уже трудно договариваться с ним о встрече). Это был  предпоследний  раз,
когда я видела его до смерти, -- за четыре месяца до  нее.  Кажется,  он
был доволен вечером и нашим визитом. Как водится, мы сидели  за  столом,
уставленным всякими  вкусными  вещами,  --  свежими  овощами,  фруктами,
орехами. Было хорошее грузинское вино, настоящее,  деревенское,  --  его
привозили только для отца  последние  годы,  --  он  знал  в  нем  толк,
потягивал крошечными рюмками. Но, хотя бы  он  и  не  сделал  ни  одного
глотка, вино должно было присутствовать на столе в  большом  выборе,  --
всегда стояла целая батарея бутылок. И, хотя он ел совсем  мало,  что-то
ковырял и отщипывал по крошкам, но стол должен был быть  уставлен  едой.
Таково было правило.  Дети  полакомились  вдоволь  фруктами,  и  он  был
доволен. Он любил, чтобы ели другие, а сам мог сидеть просто так. Почему
я вдруг вспоминаю именно этот вече
   р? Потому что это был вообще единственный раз, когда я была вместе  с
отцом и своими двумя детьми. Было славно,  он  угощал  детей  вином,  --
кавказская привычка, -- они не отказывались, не капризничали, вели  себя
вполне хорошо, и все были довольны. Хотел ли он, чтобы мы  были  вместе?
Было ли ему приятно с нами? Вероятно. Но он устал под конец. Он привык к
свободному одиночеству. Мы уже  были  так  разобщены  с  ним  жизнью  за
последние двадцать лет, что было бы невозможно соединить нас в  какое-то
общее существование, в какую-то видимость семьи, одного  дома,  --  даже
если бы на то было обоюдное  желание.  Да  его  и  не  было...  А  вечер
запомнили мы все --  даже  мои  дети.  Вот  мы  сидим  сейчас  на  нашей
маленькой   веранде.   Сын    мой    зубрит    физику,    дочь    читает
научно-фантастический роман, кот Мишка мурлыкает рядом. Жарко. Тихо. Лес
вокруг  весь  гудит  от  пчел  и  ос,  доцветает  липа.   Стоит   тихая,
размаривающая жара. Природа вокруг спокойна, прекрасна, совершенна.  Она
совершает свой обычный круг, не взирая ни на что, ни на  кого.  Господи,
как прекрасен мир Твой, и как совершенен --  каждая  травиночка,  каждый
цветок и листок! И Ты  все  еще  продолжаешь  укреплять  и  поддерживать
человека в этом страшном, обезумевшем скопище, где лишь природа,  вечная
и могучая, дает ему силы и утешение, равновесие духа, и гармонию. Только
совсем уже оставленные, проклятые Богом, могут  посягать  на  величие  и
красоту мира, могут думать об уничтожении всего, что  цветет,  растет  и
радуется жизни вокруг.  Как  страшно,  что  таких  безумцев  много.  Как
страшен, как несправедлив  самый  тот  факт,  что  безумцы  предполагают
какую-то "цель", ради которой они считают возможным разрушать  жизнь  --
свою ли, чужую ли, пусть самого  далекого,  незнакомого  народа,  --  но
кощунственно уже самое намерение разрушить ее ради чего-то... Ради чего?
Убогая, босая, немытая, неграмотная крестьянка в любой стране знает, что
этого нельзя, что это  недопустимо.  Цивилизованные  люди  считают,  что
можно. Люди,  называющие  себя  марксистами,  --  коммунисты  Китая,  --
считают, что это не только можно, но и должно. В мире
   накопилось столько же безумия, зла, злой воли, сколько  и  прогресса,
ума, знаний, человечности, дружбы. И то, и другое -- на чаше  весов.  На
этом адском равновесии живем мы все, наши дети, наше поколение, наш век.
Надо, чтобы все верили в могущество добра и доброй воли.  Я  думаю,  что
сейчас, в наше время, вера в Бога -- это и есть вера в добро и в то, что
оно могущественнее зла, что оно рано или поздно восторжествует, что  оно
победит. Различия вероисповеданий не имеют значения в сегодняшнем  мире,
в котором люди интеллекта  уже  научились  понимать  друг  друга,  минуя
границы стран и континентов, языков и рас.  Все  догматические  различия
религий сейчас теряют свое значение. Сейчас люди скорее  разделяются  на
тех, для кого существует Бог, и на тех, для  кого  вообще  существование
Бога не нужно. Когда мне стало 35 лет, уже кое-что пережив и повидав,  с
детства приучаемая обществом и семьей к материализму и атеизму, я все же
приняла сторону тех, для кого немыслимо жить без Бога.  И  я  счастлива,
что это со мною произошло.
   7
   Опять я возвращаюсь назад, в наш прежний  многолюдный,  веселый  дом.
Опять я хочу вспоминать тех прелестных людей, которые связаны навсегда в
моей памяти с теми днями. Так приятно, роясь в памяти,  разыскивать  там
крупицы приветливого, милого. Я  уже  начинала  говорить  о  Грузии,  но
остановилась, бросила все, потому что вдруг почувствовала,  что  сил  не
хватает,  что  сердце  не  выдержит.  Без  конца  я  все  рассказываю  и
рассказываю тебе о  прекрасных  людях,  которые  погибли  ни  за  что...
Погоди, еще много будет сказано. Еще я только начинаю. Кто  же  виноват,
что иных рассказов я не могу для тебя выдумать?... Я хочу рассказать  об
Александре Семеновиче Сванидзе, брате первой жены  отца.  Его  партийная
кличка была "Алеша" (он был одним из старейших  грузинских  большевиков,
почти ровесник отца, -- на три года моложе)  и  поэтому  его  все  звали
Алеша, а мы, дети, -- "дядя Алеша". Он и его жена Мария Анисимовна были,
благодаря маме, очень близкими людьми нашей семьи, а также всех  маминых
родных. Это были замечательные люди.  Дядя  Алеша  был  красивый  грузин
сванского типа -- невысокий,  плотный  блондин  с  голубыми  глазами,  и
тонким носом с горбинкой.  Одевался  он  всегда  очень  хорошо,  даже  с
некоторым щегольством. Грузины очень чувствительны  к  внешней  форме  и
умеют соблюдать ее во  всем,  непринужденно  и  грациозно.  Марксистские
убеждения не мешают им  в  этом  нисколько.  А  дядя  Алеша  был  старый
марксист, с европейским образованием. Еще  до  революции  он  учился  на
средства партии в университете в Иене, в Германии, знал западные  языки,
и  восточные;  он  прекрасно  знал  историю,  экономику  и  особенно  --
финансовое дело. Первая мировая война застала его в Германии, и он сразу
был интернирован. А  после  революции  его  отпустили  и,  вернувшись  в
Грузию, он стал ее первым наркомфином*, а также членом ЦК. Там он вскоре
женился на Марии Анисимовне, дочери богатых родителей, окончившей Высшие
женские курсы  в  Петербурге  и  консерваторию  в  Грузии,  и  певшей  в
тифлисской опере. Тетя Маруся была очень хороша собой. Она  принадлежала
к богатой еврейской семье по фамилии Корона, в
   ышедшей из Испании. А похожа лицом она была скорее всего на славянку:
правильный овал лица, коротенький вздернутый нос, нежнейший бело-розовый
цвет лица и огромные  васильковые  глаза.  Она  была  крупная,  веселая,
нарядная женщина благоухавшая хорошими духами. Они были чудесной  парой,
оба яркие, красивые, всех очаровывавшие. Тебе  не  странно,  что  я  все
время  говорю  обо  всех  "красивый",  "красивая"?..  Может  быть,  тебе
покажется, что выдумываю? Нет, правда! Это был какой-то век,  когда  все
были красивые.  Посмотри  на  лица  старых  русских  революционеров,  --
выразительные глаза, высокие, умные лбы, твердые губы; в лицах  не  было
ни скепсиса, ни сомнений, ни злобы...

   * Министром финансов.

   Чисто политической, партийной карьеры у дяди Алеши не получилось  (не
знаю, желал ли он ее), и он посвятил себя целиком финансам.  Вскоре  его
послали за границу, он жил с семьей то в Берлине (еще дофашистском),  то
в Женеве, то в Лондоне. Последние годы (до 1937) он работал в Москве, во
Внешторгбанке, его директором или управляющим. Именно в это время, --  и
еще при маме, -- я часто  видела  его  и  тетю  Марусю  у  нас  в  доме.
Наверное, и мама их любила; во всяком случае, они оба любили  маму.  Они
были на много старше, чем она, и относились очень нежно к ней и  к  нам,
ее  детям.  Тетя  Маруся  всегда  старалась   как-то   скрасить   мамино
скромнейшее существование,  и  всегда  привозила  ей,  а  также  и  нам,
что-нибудь из Берлина. Они оба были европейцами в  самом  лучшем  смысле
этого слова. Когда я  вижу  теперь  узкий,  мелкий,  какой-то  мещанский
национализм грузин, эту их бестактную манеру говорить  по-грузински  при
тех, кто не понимает этого языка, стремление все свое выхвалять,  а  все
прочее ругать, -- я думаю: Боже! Как были далеки  люди  от  этого  в  то
время! Как  мало  придавали  значения  этому  проклятому  "национальному
вопросу"! И какая дружба, какое доверие связывало людей между собой,  --
разве люди заняты были постройкой дач, приобретением машин,  мебели?....
Тетя Маруся получила хорошее экономическое образование на Высших женских
курсах, и когда она с мужем уехала за границу, а потом они стали жить  в
Москве, она  была  великолепной  помощницей  Александра  Семеновича.  Он
всегда делился с нею всем, что должен был решать; она была в курсе  всех
его дел и связей. Я помню их обоих, приезжавших к нам  в  Зубалово,  или
приходивших пешком из Зубалово-2, где они жили всей семьей  во  флигеле.
Там было многолюдно. Сыновья Микояна, дочь Гамарника,  дети  Ворошилова,
Шапошникова -- все они  помнят  этот  гостеприимный,  веселый  дом.  Там
бывало и кино, еще немое  в  то  время,  звуковую  передвижку  привозили
редко; там была теннисная площадка, куда сходились молодежь и  взрослые;
наконец, там была русская баня, куда собирались любители ее, в том числе
-- мой отец. В этом самом Зубалове-2 вырос  и  сын  Сванидзе,  названный
своими родителями странно: Джонрид,  в  честь  известного  американского
журналиста. Маленьким его звали все Джони или Джоник, а теперь  он  стал
Иваном Александровичем, и вспоминает он о своем детстве в  Зубалове-2  с
такой же нежностью, с такой же радостью, как и я о своих счастливых днях
в Зубалове нашем... Своего Джоника Сванидзе обожали,  --  они  были  уже
немолодыми родителями, -- и обучали его всему, чему только возможно было
его учить: немецкому языку (тогда было принято,  учить  немецкий,  а  не
английский,  как  теперь),  рисованию,  музыке,  лепке;  он  сочинял   с
пятилетнего возраста свои стихи, "писал книги", рисуя их  в  альбомах  и
делая надписи огромными печатными буквами. Правда, у дяди Алеши  были  и
свои  методы  воспитания,  отличавшиеся  от  методов  Лидии   Трофимовны
(гувернантки  и  няньки  в  одном  лице).  Узнав  однажды,  что  Джоник,
развлекаясь, сунул котенка в горящий камин и обжег  его,  дядя  Алеша  с
громкими проклятиями схватил сына за руку  и,  притащив  его  к  камину,
сунул в огонь его руку. Ребенок взвыл от боли, а дядя Алеша  кричал  при
этом: "А ему тоже  больно!  А  ему  тоже  больно!"  Так  он,  с  истинно
грузинским темпераментом, отстаивал справедливость. Он очень любил  сына
и всегда гулял с ним вдвоем по воскресеньям в лесу вокруг Зубалова-2  (я
и  сейчас  хожу  туда  гулять,  это  недалеко  от  Жуковки).  Гуляя,  он
рассказывал ему что-нибудь из истории,  --  он  очень  любил  историю  и
хорошо знал  ее,  особенно  древнюю  историю:  персов,  хеттов,  греков.
Последние годы своей жизни он напечатал  несколько  статей  в  "Вестнике
древней истории" о происхождении древнейших грузинских племен.  Знал  он
отлично и грузинскую поэзию и много  занимался  текстологией  Руставели.
Мария Анисимовна больше баловала  сына  и  целиком  доверила  его  Лидии
Трофимовне. В Москве тетя Маруся уже не была оперной  певицей,  но  пела
часто в концертах. Она любила светскую жизнь, знала в ней  толк,  у  нее
был хороший вкус, гостеприимный, широкий дом, полный дорогих и  красивых
вещей. Я помню их, -- особенно тетю Марусю, как очень красивых, добрых и
в
   еселых  людей,  необыкновенно  ласковых  со  мною.  К  дяде  Алеше  я
бросалась всегда на шею и не слезала с его колен. Я говорю лишь  о  том,
что знаю или видела сама. Я видела и помню, что  отец  любил  их  обоих,
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 4 5 6 7 8 9 10  11 12 13 14 15 16 17 ... 33
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама