Не успели мы подумать, что еще за подарочек могут они преподнести,
как Авы возникли снова - словно напоролись на незримую для нас
преграду. Но это было не озеро - оно не могло преградить им дорогу,
деревья бы ему помешали. Размахивая руками, Авы пронеслись мимо нас,
дружно метнулись вправо - и мы увидели странную и невероятную картину.
Навстречу Авам из-за поворота выскочили люди.
Я никогда прежде не видела этих людей. Двое мальчишек, лет по
пятнадцати, девушка - немногим постарше, чернобородый толстый дядька,
другой дядька - такой же мощный, но бритый, и еще большой пес, похожий
на мастифа.
Эти люди, как и мы, были одеты по-походному и вооружены. Мальчишки
- длинными шестами, один мужчина - палкой, другой - и вовсе автоматом,
а девушка замахнулась на Ав чем-то вроде кистеня.
Авы отлетели от этой яростной компании и снова пропали в лесу.
Исчезли и люди.
- Это кто еще такие? - изумился Гунар.
- Откуда я знаю! Заходим слева! - я побежала первой.
Ясно было одно - эти мальчишки, дядьки и девушка помогают нам
удержать Ав в ночном лесу и загнать их к кромлеху.
А небо уже посветлело!
Мы гнали их наугад, мы шумели, как буйнопомешанные, лупили палками
по стволам, Славка даже стрелял наугад, хотя и рисковал попасть в
наших неожиданных союзников. Мы растянулись цепью, чтобы видеть каждое
дерево, и как только к древесному стволу прижималась темная лохматая
фигура - мы кидались туда, не давая Аве уйти дорогами нижнего мира.
Я подскочила к толстой, причудливо крученной сосне как раз
вовремя.
Ава обернулась.
Это была Кача.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
Кача сунула руку в меховую сумку на боку, достала сжатый кулак,
протянула ко мне. Пальцы чуть приоткрылись. Блеснуло...
Она уже предлагала мне это однажды.
Пальцы приоткрылись еще больше.
На ладони у Качи лежала большая монета. Пять франков с портретом
Наполеона. Но зачем бы ей предлагать мне использованную монету? Ведь
еще летом двенадцатого года Авы похитили ее из баронской усадьбы!
С большим трудом и очень медленно до меня дошло - они так и не
вынули из монеты чек на пять миллионов франков! Они даже не знали, что
этот чек уже много лет как недействителен! Вот если бы они успели с
ним попасть в Париж до октября двенадцатого года - тогда другое дело.
А когда стало известно, что Наполеон увяз в России, тем более - когда
французская армия вышла из москвы, тогда уж бумажке с его подписью
была грош цена.
Кача хотела откупиться от меня пятью несуществующими миллионами.
Я помотала головой. Даже за настоящие миллионы я не пропустила бы
ее в нижний мир.
Азарт погони владел моим эскадроном и мной, веселый и жестокий
азарт. Мы не знали, удалось ли спасти то Дитя-Зеркало, которое они
отравили свободой в двенадцатом году, но ведь могло родиться еще одно!
Авам следовало погибнуть, всем до единой! Они сделали все, чтобы
накликать на себя погибель, они же никого не щадили!..
И тут я вспомнила...
Со вздохом сделала я шаг назад, и другой, и третий, давая Каче
возможность приникнуть к дереву. Это было не милосердие - это была
справедливость.
Нас обожгли одни и те же синие глаза, мы обе спасли от смерти
одного и того же человека. Только я любила его, а она лишь была готова
его полюбить.
Уже наполовину слившись с сосной, Кача обернулась.
И бросила монету.
Пятифранковик, из-за которого было столько суеты, ушел в сугроб.
А ведь она была уверена, что рассталась с сокровищем...
Вслед за ним полетела в сугроб и костяная челюсть.
- Хейя, хей! - совсем рядом завопил Гунар.
- У-лю-лю-лю-лю! - отвечал ему с другой стороны индейским воплем
Славка.
Мы выбежали к кромлеху одновременно с Авами.
Еще какие-то люди, чьих лиц мы не видели за деревьями, теснили их
к орудию правды.
Они сбились у камня, вопя и проклиная все на свете.
Тут первые лучи солнца коснулись камней - и я ощутила дрожь
воздуха.
- Чуете? - шепотом спросила я Гунара и Славку.
Сквозь нас шли мощные волны, и они внушали ужас!
- Подальше от камня! - крикнули нам из леса.
Славка, держа под прицелом Ав, отступил к деревьям последним.
Рассветное солнце освещало кромлех - и он наливался силой,
незримые лучи его силы били в орудие правды, и оно отвечало ровным
гулом.
Авы тихо завыли, опускаясь наземь возле орудия правды, зажимая
руками уши. Их кожаные рубахи и плащи таяли, расползались, съеживалась
плоть, исчезали пышные волосы. Солнце поднималось - и вдруг нам стало
ясно, что их предсмертный ужас как-то сразу окончился. Сидя на земле,
Авы подняли головы, посмотрели друг на друга, не узнавая, и понемногу
стали подниматься. Солнце поднялось еще выше - и осветило кучку
бормочущих древних старух в их подлинном, весьма неприглядном виде.
Они бубнили себе под нос каждая свое, топтались вокруг камня, и не
понять уж было, где тут грозная Тоол-Ава, где суровая Поор-Ава, где
красавица Наар-Ава...
- Такими они останутся навсегда, - прошептал Ингус. - Орудие
правды лишило их лжи, а они ведь только ложью и держались.
- Что с ними теперь будет? - отвернувшись от кромлеха, спросила я.
- Не знаю, - честно сказал он. - Уж как-нибудь доживут свой век.
Найдутся добрые люди, будут подкармливать...
- Их только восемь, - сказал Славка. - Одна куда-то подевалась.
Вот черт, проворонили!
Из-за деревьев по ту сторону кромлеха вышли люди. Две компании.
Та, где были красивая девушка и мастиф, и другая - чисто мужская, ее
возглавлял парень в пятнистом комбинезоне. Никого из них я раньше в
глаза не видывала. Что их привело сюда и заставило принять участие в
этой охоте - понятия не имела.
Мы не знали, какие лучи хозяйничают теперь в середине кромлеха, и
боялись пойти друг дружке навстречу.
Но мы помахали им руками. Это было и приветствие, и прощание. Дело
мы сделали, пора нам расставаться...
Они отступили в лес.
- Кто это был? - тормошил меня Славка. - Нет, ты мне скажи, кто
это мог быть? И как они сюда попали? Как они догадались? И им-то что
Авы сделали?..
Я и сама не могла понять. Какой нормальный человек будет в ночь
равноденствия слоняться вокруг старого кромлеха с оружием? И вдруг
осенило!
- Все очень просто! - я, как ни старалась, не могла скрыть
торжествующей улыбки. - Очень просто, Славка! Это были другие
эскадроны!
Глава тридцать первая, о куске хлеба
Исхлестанный ветками на крутых поворотах и поцарапанный пулями на
излете, эскадрон без особых сложностей в очередной раз ушел от
пруссаков и еще долго скакал неведомыми дорогами. Хорошо хоть, сразу
догадались взять на коней свою домашнюю скотинку - Инциса и Кранциса,
чего-то не поделивших с цыганятами и увязавшихся за всадниками.
Наконец всадники успокоились, пустили коней рысью, съехались
поближе и стали обсуждать горестную свою планиду.
Не вовремя и некстати взялись они на этот раз помогать местным
жителям... Но и спокойно смотреть, как разоряют хутор, как забирают
даже зимнюю одежду, они не могли. Крестьянские мешки с зерном и
кадушки с маслом отбить удалось, но никому и в голову не пришло
ухватить с телеги хоть ковригу хлеба. А благодарные хозяева хутора,
поскорее выпроваживая спасителей, тоже как-то не сообразили...
Допустим, коня можно, стреножив недоуздком, пустить на ночь
попастись, а человеку каково? Да и непонятно, с которой стороны ждать
нападения. Хорошо хоть, кибитка укрыта в безопасном месте.
- Утро вечера мудренее, - решил Сергей Петрович. - Наладим какой
ни на есть бивак, переночуем, там видно будет. Авось не отсыреем...
Но тут Фортуна сжалилась над эскадроном - Мач узнал окрестности.
Неподалеку за лесом были немалые луга, на которых косили сено для
баронских хлевов и конюшен. Там же и сушили, там же и сбрасывали в
большой высоченный сарай, чтобы по зимнему пути вывозить на санях,
когда потребуется. Благо летом каждая лошадь и каждый час на счету, а
зимой съездить за сеном, пусть даже господским, - одно удовольствие.
В этом году Мач уже второй раз ходил на барщину, поставили его как
раз на сенокос, так что дорогу к сараю он нашел почти сразу.
- Не хоромы, но крыша и ворота есть, - оценил Сергей Петрович это
пристанище. - Располагаемся. Коней можно бы оставить попастись.
- А кто стеречь будет? - спросила Адель.
- Так получается, что командир! - незамедлительно отвечал Ешка.
- Это отчего же? - удивился Сергей Петрович.
- Командирский конь самый светлый, одно слово - седой конь, его
воры издалека увидят.
- Разумно, - усмехнулась Адель. Но гусар все еще надеялся, что ему
когда-нибудь удастся переспорить цыгана.
- Слыхал я, что ваше племя хлебом не корми - позволь лошадей
менять, - обратился он к Ешке.
Тот, пока еще не чуя подвоха, с достоинством хмыкнул.
- Ну так давай обменяемся. Ты бери Аржана, а я - твоего вороного,
- предложил гусар. - правда, надолго я Аржана уступить не могу, но
денька на два - вполне.
Ешка широко улыбнулся и протянул Сергею Петровичу поводья
вороного.
- Так что заступай в караул! - велел командир.
- Я?!? - изобразил неслыханное изумление Ешка.
- Не я же. Ну, чьего коня воры излади разглядят?
- Нет, командир, не мне, а все-таки тебе сторожить! - объявил
Ешка. - Послушай цыгана и сам рассуди, твой конь вороной?
- Ну?
- Черный, как ночь?
- Ну?
- Так он шаг в сторону сделал и пропал, ищи его! А мой - седой, я
его издалека увижу и приведу. Вот так!
И на сей раз цыганская логика была неоспоримой. Гусар расхохотался
первым, Адель - за ним, а Ешка еще мгновение держал серьезную и гордую
физиономию, но тоже не выдержал.
Мач хмуро смотрел, как его голодные и промокшие сотоварищи
веселятся у ворот сенного сарая. И ему даже не казалось странным, что
он, обычно жизнерадостный и смешливый, сейчас злится, услышав чужой
смех. Он и сам бы не мог сказать, когда пропала в нем любовь к шутке и
острому словцу, когда проснулось непримиримо-серьезное отношение ко
всякой мелочи. Ешкины проказы настолько его теперь раздражали, что он
готов был не то чтобы заорать на цыгана - а даже со слезой в голосе
заорать.
- Коней заведемм вовнутрь. Мало ли что... - решил, отсмеявшись,
гусар.
- Темно, как у дьявола в желудке, - мрачно проворчала Адель, когда
Ешка с Сергеем Петровичем затворили огромные ворота. - К чему коней-то
здесь привязывать?
Она соскочила с Фортуны и спустила наземь Инциса.
- Погоди, - вспомнил Мач, - Сейчас будет светло! Сергей Петрович,
дайте огниво...
И вытащил пресловутую Ешкину свечу, от которой оставался еще
порядочный кусок.
- Поосторожнее с огнем! - велел гусар.
- Сейчас я ее к стропилу прилажу...
Сеновал осветился.
Отсюда, видать, еще не брали сена, оно лежало, как покидали летом,
- уступами чуть ли не в человеческий рост высотой. Адель, еще не
видывавшая таких сараев, сразу вспомнила переход через Пиренеи.
По кривой лесенке эскадрон забрался наверх, чуть ли не под крышу,
и стал устраиваться на ночлег. Кони, привязанные к воротам, утаптывали
место и жевали сено. Инцис с Кранцисом принялись внизу мышковать,
причем кот делился добычей с неловким псом. И было так тихо, так
мирно, так духовито в свежем сене, что эскадрон стал понемногу
отходить после бурных событий.
Словно по сигналу, все четверо закряхтели и заохали, разбираясь со
вновь приобретенными синяками и царапинами да поминая недобрым словом
императора Бонапарта. Полковнику Бонапарту тоже досталось...
А разговор из этого не складывался и не сложился. Слишком устали,
