постель, не поужинав и не выключив свет. В тот день Бим здорово
наработался, потому быстро уснул и ничего не слышал. Но в последующие дни
и Бим стал замечать, что хозяин все чаще ложится и днем, о чем-то
печалится, иногда внезапно охнет от боли. Больше недели Бим гулял один,
неподолгу - по надобности. Потом Иван Иваныч слег, он еле-еле доходил до
двери, чтобы выпустить или впустить Бима. Однажды он простонал в постели
как-то особенно тоскливо. Бим подошел, сел у кровати, внимательно
посмотрел в лицо друга, затем положил голову на вытянутую его руку. Он
увидел, какое стало у хозяина лицо: бледное бледное, под глазами темные
каемки, небритый подбородок заострился. Иван Иваныч повернул голову к Биму
и тихо, ослабевшим голосом сказал:
- Ну? Что будем делать, мальчик?.. Худо мне, Бим, плохо. Осколок...
Подполз под сердце. Плохо, Бим.
Голос его был таким необычным, что Бим заволновался. Он заходил по
комнате, то и дело царапаясь в дверь, как бы зовя: "Вставай, дескать,
пойдем, пойдем". А Иван Иваныч боялся пошевелиться. Бим снова сел около
него и проскулил тихонько.
- Что же, Бимка, давай попробуем, - еле выговорил Иван Иваныч и
осторожно привстал.
Он немного посидел на кровати, затем стал на ноги и, опираясь одной
рукой о стену, другую держа у сердца, тихо переступал к двери. Бим шел
рядом с ним, не спуская взгляда с друга, и ни разу, ни разу не вильнул
хвостом. Он будто хотел сказать: ну, вот и хорошо. Пошли, пошли
потихоньку, пошли.
На лестничной площадке Иван Иваныч позвонил в соседнюю дверь, а когда
появилась девочка, Люся, он что-то ей сказал. Та убежала к себе в комнату
и вернулась со старушкой, Степановной. Как только Иван Иваныч сказал ей то
же самое слово "осколок", она засуетилась, взяла его под руку и повела
обратно.
- Вам надо лежать, Иван Иваныч. Лежать. Вот так, - заключила она,
когда тот вновь лег на спину. - Только лежать. - Она взяла со стола ключи
и быстро ушла, почти побежала, засеменив по старушечьи.
Конечно, Бим воспринял слово "лежать", повторенное трижды, так, будто
оно относится и к нему. Он лег рядом с кроватью, не спуская взора с двери:
горестное состояние хозяина, волнение Степановны и то, что она взяла со
стола ключи, - все это передалось Биму, и он находился в тревожном
ожидании.
Вскоре он услышал: ключ вставили в скважину, замок щелкнул, дверь
открылась, в прихожей заговорили, затем вошла Степановна, а за нею трое
чужих в белых халатах - две женщины и мужчина. От них пахло не так, как от
других людей, а скорее тем ящичком, что висит на стене, который хозяин
открывал только тогда, когда говорил: "Худо мне, Бим, худо, плохо".
Мужчина решительно шагнул к кровати, но...
Бим бросился на него зверем, упер ему в грудь лапы и дважды гавкнул
изо всей силы.
"Вон! Вон!" - Прокричал Бим.
Мужчина отпрянул, оттолкнув Бима, женщины выскочили в прихожую, а Бим
сел у кровати, дрожал всем телом и, видно, был готов скорее отдать жизнь,
чем подпустить неведомых людей к другу в такую трудную для него минуту.
Врач, стоя в дверях, сказал:
- Ну и собака! Что же делать?
Тогда Иван Иваныч позвал Бима жестом поближе, погладил его по голове,
чуть повернувшись. А Бим прижался к другу плечом и лизал ему шею, лицо,
руки...
- Подойдите, - тихо произнес Иван Иваныч, глядя на врача.
Тот подошел.
- Дайте мне руку.
Тот подал.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте, - сказал врач.
Бим прикоснулся носом к руке врача, что и означало на собачьем языке:
"Что ж поделаешь! Так тому быть: друг моего друга - мне друг".
Внесли носилки. Положили на них Ивана Иваныча. Он проговорил:
- Степановна... Присмотрите за Бимом, дорогая. Выпускайте утром. Он
сам приходит скоро... Бим будет меня ждать. - И к Биму: - Ждать...
Ждать...
Бим знал слово "ждать": у магазина - "сидеть, ждать", у рюкзака на
охоте - "сидеть, ждать". Сейчас он привизгнул, повиляв хвостом, что
означало: "О, мой друг вернется! Он уходит, но скоро вернется".
Только понял его один Иван Иваныч, остальные не поняли - это он
увидел в глазах всех. Бим сел у носилок и положил на них лапу. Иван Иваныч
пожал ее.
- Ждать, мальчик. Ждать.
Вот этого Бим никогда не видел у своего друга, чтобы вот так
горошинами скатилась вода из глаз.
Когда унесли носилки и щелкнул замок, он лег у двери, вытянул
передние лапы, а голову положил на пол, вывернув ее на сторону: так собаки
ложатся, когда им больно и тоскливо они и умирают чаще всего в такой позе.
Но Бим не умер от тоски, как та собака поводырь, прожившая со слепым
человеком много лет. Та легла около могилы хозяина, отказалась от пищи,
приносимой кладбищенскими доброхотами, а на пятый день, когда взошло
солнце, она умерла. И это быль, а не выдумка. Зная необыкновенную собачью
преданность и любовь, редко какой охотник скажет о собаке: "издохла", он
всегда скажет: "умерла".
Нет, Бим не умер. Биму сказано точно: "ждать". Он верит - друг
придет. Ведь сколько раз было так: скажет "ждать" - и обязательно придет.
Ждать! Вот теперь вся цель жизни Бима.
Но как тяжко было в ту ночь одному, как больно! Что-то делается не
так, как обычно... От халатов пахнет бедой. И Бим затосковал.
В полночь, когда взошла луна, стало невыносимо. Рядом с хозяином и то
она всегда беспокоила Бима, эта луна: у нее глаза есть, она смотрит этими
мертвыми глазами, светит мертвым холодным светом, и Бим уходил от нее в
темный угол. А теперь даже в дрожь бросает от ее взгляда, а хозяина нет. И
вот глубокой ночью он завыл, протяжно, с подголоском, завыл как перед
напастью. Он верил, что кто-то услышит, а может быть, и сам хозяин
услышит.
Пришла Степановна.
- Ну, что ты, Бим? Что? Ивана Иваныча нету. Ай-ай-ай, плохо.
Бим не ответил ни взглядом, ни хвостом. Он только смотрел на дверь.
Степановна включила свет и ушла. С огнем стало легче - луна отодвинулась
дальше и стала меньше. Бим устроился под самой лампочкой, спиной к луне,
но вскоре снова лег перед дверью: ждать.
Утром Степановна принесла кашу, положила ее в Бимову миску, но он
даже и не встал. Так поступала и собака поводырь - она не поднималась с
места и тогда, когда приносили пищу.
- Ты смотри, сердешный какой, а? Это ж уму непостижимо. Ну, пойди
погуляй, Бим. - Она распахнула дверь. - Пойди погуляй.
Бим поднял голову, внимательно посмотрел на старушку. Слово "гулять"
ему знакомо, оно означает - воля, а "поди, поди гулять" - полная свобода.
О, Бим знал, что такое свобода: делай все, что разрешит хозяин. Но вот его
нет, а говорят: "пойди погуляй". Какая же это свобода?
Степановна не умела обращаться с собаками, не знала, что такие, как
Бим, понимают человека и без слов, а те слова, что они знают, вмещают в
себе многое, и, соответственно случаю, разное. Она, по простоте душевной,
сказала:
- Не хочешь кашу, пойди поищи чего-нибудь. Ты и травку любишь. Небось
и на помойке что-то раскопаешь (не знала она по наивности, что Бим к
помойкам не прикасался). Пойди поищи.
Бим встал, даже встрепенулся. Что такое? "Ищи"? Что искать? "Ищи"
означает: ищи спрятанный кусочек сыра, ищи дичь, ищи потерянную или
спрятанную вещь. "Ищи" - это приказ, а что искать - Бим определяет по
обстоятельствам, по ходу дела. Что же сейчас искать?
Все это он сказал Степановне глазами, хвостом, вопросительным
перебором передних лам, но она ничегошеньки не поняла, а повторила:
- Пойди гулять. Ищи!
И Бим бросился в дверь. Молнией проскочил ступеньки со второго этажа,
выскочил во двор. Искать, искать хозяина! Вот что искать - больше нечего:
так он понял. Вот здесь стояли носилки. Да, стояли. Вот уже со слабым
запахом следы людей в белых халатах. След автомобиля. Бим сделал круг,
вошел в него (так поступила бы даже самая бездарная собака), но опять -
тот же след. Он потянул по нему, вышел на улицу и сразу же потерял его
около угла: там вся дорога пахла той же резиной. Человеческие следы есть
разные и много, а автомобильные слились все вместе и все одинаковые. Но
тот, нужный ему след пошел со двора туда, за угол, значит, и надо - туда.
Бим пробежал по одной улице, по другой, вернулся к дому, обегал
места, где они гуляли с Иваном Иванычем, - нет признаков, никаких и нигде.
Однажды он издали увидел клетчатую фуражку, догнал того человека - нет, не
он. Присмотревшись внимательнее, он установил: оказывается, в клетчатых
фуражках идут многие-многие. Откуда ему было знать, что в эту осень
продавали только клетчатые фуражки и потому они нравились всем. Раньше он
этого как-то не приметил, потому что собаки всегда обращают внимание (и
запоминают) главным образом на нижнюю часть одеяния человека. Это у них
еще от волка, от природы, от многих столетий. Так, лиса, например, если
охотник стал за густой куст, закрывающий только до пояса, не замечает
человека, если он не шевелится и если ветер не доносит от него запаха. Так
что Бим увидел неожиданно в этом какой-то отдаленный смысл: поверху искать
нечего, так как головы могут быть одинаковыми по цвету, подогнанными друг
под друга.
День выдался ясный. На некоторых улицах листья пятнами покрыли
тротуары, на некоторых лежали сплошь, так-что, попадись хоть частичка
следа хозяина, Бим ее уловил бы. Но - нигде и ничего.
К середине дня Бим отчаялся. И вдруг в одном из дворов он наткнулся
на след носилок: тут они стояли. А потом струя того же запаха потекла со
стороны. Бим пошел по ней, как по битой дорожке. Пороги отдавали людьми в
белых халатах. Бим поцарапался в дверь. Ему открыла девушка тоже в белом
халате и отпрянула с испуга. Но Бим приветствовал ее всеми способами,
спрашивая: "Нет ли здесь Ивана Иваныча?"
- Уйди, уйди! - закричала она и закрыла дверь. Потом приоткрыла и
крикнула кому-то: - Петров! Прогони кобеля, а то мне шеф намылит шею,
начнет выпинаться: "Псарня, а не "скорая помощь"! Гони!
От гаража подошел человек в черном халате, затопал ногами на Бима и
вовсе незлобно прокричал, как бы по обязанности и даже с ленцой:
- Вот я тебе, тварь! Пошел! Пошел!
Никаких таких слов, как "шеф", "псарня", "гони", "мылить шею",
"выпинаться" и уж тем более "скорая помощь", Бим не понимал и даже вовсе
никогда не слышал, но слова "уйди" и "пошел", в сочетании с интонацией и
настроением, он понял прекрасно. Тут Бима не обмануть. Он отбежал на
некоторое расстояние и сел, и смотрел на ту дверь. Если бы люди знали, что
ищет Бим, они ему помогли бы, хотя Ивана Ивановича сюда и не привозили, а
доставили прямо в больницу. Но что поделаешь, если собаки понимают людей,
а люди не всегда понимают собак и даже друг друга. Кстати, Биму недоступны
такие глубокие мысли непонятно было и то, на каком основании его не
пропускают в дверь, в которую он честно царапался, доверительно и
прямодушно, и за которой, по всей вероятности, находится его друг.
Бим сидел у куста сирени с поблеклыми уже листьями до самого вечера.
Приезжали машины, из них выходили люди в белых халатах и вели кого-то под
руки или просто шли следом изредка выносили из автомобиля человека на
носилках, тогда Бим чуть приближался, проверял запах: нет, не он. В вечеру
на собаку обратили внимание и другие люди. Кто-то принес ему кусочек
колбасы - Бим не притронулся, кто-то хотел взять его за ошейник - Бим
отбежал, даже тот дядька в черном халате несколько раз проходил мимо и,
остановившись, смотрел на Бима сочувственно и не топал ногами. Бим сидел
статуей и никому ничего не говорил. Он ждал.
В сумерках он спохватился: вдруг хозяин-то дома? И побежал торопливо,
