Гавриил ТРОЕПОЛЬСКИЙ
БЕЛЫЙ БИМ ЧЕРНОЕ УХО
"...Читатель, друг! ...Ты подумай! Если писать только о доброте, то
для зла - это находка, блеск. Если писать только о счастье, то люди
перестанут видеть несчастных и в конце-концов не будут их замечать. Если
писать только о серьезно-печальном, то люди перестанут смеяться над
безобразным..." ...И в тишине уходящей осени, овеянный ее нежной дремотой,
в дни недолгого забвения предстоящей зимы, ты начинаешь понимать: только
правда, только честь, только чистая совесть, и обо всем этом - с_л_о_в_о.
Слово к маленьким людям, которые будут потом взрослыми, слово к взрослым,
которые не забыли, что были когда-то детьми.
Может быть, поэтому я пишу о судьбе собаки, о ее верности, чести и
преданности.
...Ни одна собака в мире не считает обыкновенную преданность чем-то
необычным. Но люди придумали превозносить это чувство собаки как подвиг
только потому, что не все они и не так уж часто обладают преданностью
другу и верностью долгу настолько, чтобы это было корнем жизни,
естественной основой самого существа, когда благородство души - само собой
разумеющееся состояние.
...Вот так и среди нас, человеков: есть скромные люди с чистым
сердцем, "незаметные" и "маленькие", но с огромной душой. Они-то и
украшают жизнь, вмещая в себя все лучшее, что есть в человечестве, -
доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на
земле..."
1. ДВОЕ В ОДНОЙ КОМНАТЕ
Жалобно и, казалось, безнадежно он вдруг начинал скулить, неуклюже
переваливаясь туда-сюда, - искал мать. Тогда хозяин сажал его себе на
колени и совал в ротик соску с молоком.
Да и что оставалось делать месячному щенку, если он ничего еще не
понимал в жизни ровным счетом, а матери все нет и нет, несмотря ни на
какие жалобы. Вот он и пытался задавать грустные концерты. Хотя, впрочем,
засыпал на руках хозяина в объятиях с бутылочкой молока.
Но на четвертый день малыш уже стал привыкать к теплоте рук человека.
Щенки очень быстро начинают отзываться на ласку.
Имени своего он еще не знал, но через неделю точно установил, что он
- Бим.
В два месяца он с удивлением увидел вещи: высоченный для щенка
письменный стол, а на стене - ружье, охотничью сумку и лицо человека с
длинными волосами. Ко всему этому быстренько привык. Ничего удивительного
не было уже и в том, что человек на стене неподвижен: раз не шевелится -
интерес небольшой. Правда, несколько позже, потом, он нет-нет да и
посмотрит: что бы это значило - лицо выглядывает из рамки, как из окошка?
Вторая стена была занимательнее. Она вся состояла из разных
брусочков, каждый из которых хозяин мог вытащить и вставить обратно. В
возрасте четырех месяцев, когда Бим уже смог дотянуться на задних лапках,
он сам вытащил брусочек и попытался его исследовать. Но тот зашелестел
почему-то и оставил в зубах Бима листок. Очень забавно было раздирать на
мелкие части тот листок.
- Это еще что?! - прикрикнул хозяин. - Нельзя! - и тыкал Бима носом в
книжку. - Бим, нельзя. Нельзя!
После такого внушения даже человек откажется от чтения, но Бим - нет:
он долго и внимательно смотрел на книги, склоняя голову то на один бок, то
на другой. И, видимо, решил так: раз уж нельзя эту, возьму другую. Он
тихонько вцепился в корешок и утащил это самое под диван, там отжевал
сначала один угол переплета, потом второй, а забывшись, выволок
незадачливую книгу на середину комнаты и начал терзать лапами играючи, да
еще и с припрыгом.
Вот тут-то он и узнал впервые, что такое "больно" и что такое
"нельзя". Хозяин встал из-за стола и строго сказал:
- Нельзя! - и трепанул за ухо. - Ты же мне, глупая твоя голова,
"Библию для верующих и неверующих" изорвал. - И опять: - Нельзя! Книги -
нельзя! - Он еще раз дернул за ухо.
Бим взвизгнул да и поднял все четыре лапы кверху. Так лежа на спине,
он смотрел на хозяина и не мог понять, что же, собственно, происходит.
- Нельзя! Нельзя! - долбил тот нарочито и совал снова и снова книгу к
носу, но уже не наказывал. Потом поднял щенка на руки, гладил и говорил
одно и то же: - Нельзя, мальчик, нельзя, глупыш. - И сел. И посадил на
колени.
Так в раннем возрасте Бим получил от хозяина мораль через "Библию для
верующих и неверующих". Бим лизнул ему руку и внимательно смотрел в лицо.
Он уже любил, когда хозяин с ним разговаривал, но понимал пока всего
лишь два слова: "Бим" и "нельзя". И все же очень, очень интересно
наблюдать, как свисают на лоб белые волосы, шевелятся добрые губы и как
прикасаются к шерстке теплые, ласковые пальцы. Зато Бим уже абсолютно
точно умел определить - веселый сейчас хозяин или грустный, ругает он или
хвалит, зовет или прогоняет.
А он бывал и грустным. Тогда говорил сам с собой и обращался к Биму:
- Так-то вот и живем, дурачок. Ты чего смотришь на нее? - указывал он
на портрет. - Она, брат, умерла. Нет ее. Нет... - Он гладил Бима и в
полной уверенности приговаривал: - Ах ты мой дурачок, Бимка. Ничего ты еще
не понимаешь.
Но прав был он лишь отчасти, так как Бим понимал, что сейчас играть с
ним не будут, да и слово "дурачок" принимал на свой счет, и "мальчик" -
тоже. Так что когда его большой друг окликал дурачком или мальчиком, то
Бим шел немедленно, как на кличку. А раз уж он, в таком возрасте, осваивал
интонацию голоса, то, конечно же, обещал быть умнейшей собакой.
Но только ли ум определяет положение собаки среди своих собратьев? К
сожалению, нет. Кроме умственных задатков, у Бима не все было в порядке.
Правда, он родился от породистых родителей, сеттеров, с длинной
родословной. У каждого его предка был личный листок, свидетельство. Хозяин
мог бы по этим анкетам не только дойти до прадеда и пробабки Бима, но и
знать, при желании, прадедового прадеда и прабабушкину прабабушку. Это
все, конечно, хорошо. Но дело в том, что Бим при всех достоинствах имел
большой недостаток, который потом сильно отразился на его судьбе: хотя он
был из породы шотландских сеттеров (сеттер-гордон), но окрас оказался
абсолютно нетипичным - вот в чем и соль. По стандартам охотничьих собак
сеттер-гордон должен быть обязательно черный, с блестящим синеватым
отливом - цвета воронова крыла, и обязательно с четко отграниченными
яркими отметинами, рыже-красными подпалинами, даже белые отметины
считаются большим пороком у гордонов. Бим же выродился таким: туловище
белое, но с рыженькими подпалинами и даже чуть заметным рыжим крапом,
только одно ухо и одна нога черные, действительно - как вороново крыло,
второе ухо мягкого желтовато-рыженького цвета. Даже удивительно подобное
явление: по всем статьям - сеттер-гордон, а окрас - ну ничего похожего.
Какой-то далекий-далекий предок взял вот и выскочил в Биме: родители -
гордоны, а он - альбинос породы.
В общем-то, с такой разноцветностью ушей и с подпалинками под
большими умными темно карими глазами морда Бима была даже симпатичней,
приметней, может быть, даже умнее или, как бы сказать, философичней,
раздумчивей, чем у обычных собак. И право же, все это нельзя даже назвать
мордой, а скорее - собачьим лицом. Но по законам кинологии белый окрас, в
конкретном случае, считается признаком вырождения. Во всем - красавец, а
по стандартам шерстного покрова - явно сомнительный и даже порочный. Такая
вот беда была у Бима.
Конечно, Бим не понимал вины своего рождения, поскольку и щенкам не
дано природой до появления на свет выбирать родителей. Биму просто не дано
и думать об этом. Он жил себе и пока радовался.
Но хозяин-то беспокоился: дадут ли на Бима родословное свидетельство,
которое закрепило бы его положение среди охотничьих собак, или он
останется пожизненным изгоем? Это будет известно лишь в шестимесячном
возрасте, когда щенок (опять же по законам кинологии) определится и
оформится в близкое к тому, что называется породной собакой.
Владелец матери Бима, в общем-то уже решил было выбраковать белого из
помета, то есть утопить, но нашелся чудак, которому стало жаль такого
красавца. Чудак тот и был теперешним хозяином Бима: глаза ему понравились,
видите ли, умные. Надо же! А теперь и стоит вопрос: дадут или не дадут
родословную?
Тем временем хозяин пытался разгадать, откуда такая аномалия у Бима.
Он перевернул все книги по охоте и собаководству, чтобы хоть немного
приблизиться к истине и доказать со временем, что Бим не виноват. Именно
для этого он и начал выписывать из разных книг в толстую общую тетрадь
все, что могло оправдать Бима как действительного представителя породы
сеттеров. Бим был уже его другом, а друзей всегда надо выручать. В
противном случае - не ходить Биму победителем на выставках, не греметь
золотыми медалями на груди: какой бы он ни был золотой собакой на охоте,
из породных он будет исключен.
Какая же все-таки несправедливость на белом свете!
ЗАПИСКИ ОХОТНИКА
В последние месяцы Бим незаметно вошел в мою жизнь и занял в ней
прочное место. Чем же он взял? Добротой, безграничным доверием и лаской -
чувствами всегда неотразимыми, если между ними не втерлось подхалимство,
каковое может потом, постепенно, превратить все в ложное - и доброту, и
доверие, и ласку. Жуткое это качество - подхалимаж. Не дай-то боже! Но Бим
- пока малыш и милый собачонок. Все будет зависеть в нем от меня, от
хозяина.
Странно, что и я иногда замечаю теперь за собой такое, чего раньше не
было. Например, если увижу картину, где есть собака, то прежде всего
обращаю внимание на ее окрас и породистость. Сказывается беспокойство от
вопроса: дадут или не дадут свидетельство?
Несколько дней назад был в музее на художественной выставке и сразу
же обратил внимание на картину Д._Бассано (Х век) "Моисей иссекает воду из
скалы". Там на переднем плане изображена собака - явно прототип легавой
породы, со странным, однако, окрасом: туловище белое, морда же,
рассеченная белой проточиной, черная, у_ш_и т_о_ж_е ч_е_р_н_ы_е, а нос
белый, на левом плече черное пятно, задний кострец тоже черный. Измученная
и тощая, она жадно пьет долгожданную воду из человеческой миски.
Вторая собака, длинношерстная, т_о_ж_е с ч_е_р_н_ы_м_и у_ш_а_м_и.
Обессилев от жажды, она положила на колени хозяина голову и смиренно
ожидает воду.
Рядом - кролик, петух, слева - два ягненка.
Что хотел сказать художник?
Ведь за минуту до этого все они были в отчаянии, у них не было ни
капли надежды. И они говорили в глаза спасшему их от рабства Моисею:
"О, если бы мы умерли от руки господней в земле египетской, когда мы
сидели у котлов с мясом, когда мы ели хлеб досыта! Ибо вывел ты нас в эту
пустыню, чтобы всех собравшихся уморить голодом".
Моисей с великой горестью понял, как глубоко овладел людьми дух
рабский: хлеб в достатке и котлы с мясом им дороже свободы. И вот он высек
воду из скалы. И было в тот час благо всем, идущим за ним, что и ощущается
в картине Бассано.
А может быть, художник и поместил собак на главное место как укор
людям за их малодушие в несчастье, как символ верности, надежды и
преданности? Все может быть. Это было давно.
Картине Д._Бассано около четырехсот лет. Неужели же черное и белое в
Биме идет от тех времен? Не может того быть. Впрочем, природа есть
природа.
Однако вряд ли это поможет чем-то отстранить обвинение против Бима в
его аномалиях расцветки тела и ушей. Ведь чем древнее будут примеры, тем
