Когда Иван Иваныч вышел из кабины и подал обещанные пять рублей
молодому Ивану, тот отстранил его руку и сказал те же самые слова:
- Не желаю. Не хочу. И весь сказ!
Стало окончательно ясно, что он считает себя тоже виноватым в гибели
Бима. Видимо, он испытывал укор мертвого. Что ж, укор мертвых - самый
страшный укор, потому что от них не дождаться ни прощения, ни сожаления,
ни жалости к сотворившему зло кающемуся грешнику.
Но молодой Иван слишком уж близко принял к сердцу свою маленькую
ошибку. И это делает ему честь. Вот и еще один след на земле доброй,
преданной и верной собаки. Кстати, старший Иван не испытывал особых
душевных неудобств - он взял пятерку из рук Ивана Иваныча и положил ее в
боковой карман - с благодарностью. Обвинять его абсолютно не в чем: он
получил договорную плату за труд, а ловя Бима, всего лишь исполнял свою
обязанность.
...В тот же день Семен Петрович организовал поиски. Во первых, в
газете появилось объявление: "Пропала собака - сеттер, белый с черным
ухом, кличка Бим, выдающегося ума ученая собака. Местонахождение просим
сообщить за хорошее вознаграждение по адресу..."
Большой город заговорил о Биме. Трещали телефонные звонки, шли
сочувственные письма читателей, сновали в поисках гонцы.
Так Бим прославился дважды: один раз при жизни - как бешеный, второй
раз после смерти - как "выдающегося ума собака". В последней славе Бима
заслуга Семена Петровича была несомненна.
Но следов Бима так-таки и не нашли, ни в течение всей зимы, ни после.
Да и кто мог знать? Молодой Иван рассчитался с карантинного двора и, по
понятным причинам, не откликнулся на объявление. Ивана старшего
предупредил Иван Иваныч - чтобы ни гугу! А больше ни один человек не
ведал, что Бим лежит в лесу, в свежей промерзшей земле, запорошенной
снегом, и что его уже никто никогда не увидит.
Зима в тот в год была суровой, с двумя черными бурями. После них
белый снег в полях стал черным-черным. Но на той, знакомой нам полянке в
лесу он оставался чистым и белым. Ее защитил лес.
17. ЛЕС ВЗДОХНУЛ (ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ)
И вновь пришла весна.
Солнце выталкивало зиму вон. Она улепетывала, раскисшая, на
полурастаявших и немощных ногах, а вслед за нею, помаленьку, но не
отставая, прибавлялись и прибавлялись теплые дни, поджигали старуху
пятнами, разрывали на грязно белые клоки. Весна всегда безжалостна к
умирающей зиме.
И вот ручьи уже успокоились, не торопятся, становятся все меньше и
меньше, все тоньше и тоньше, а ночью почти совсем замирают. Весна пришла
поздняя, ровная.
- Такая весна - к урожаю, - сказал Хрисан Андреевич на днях, когда
ночевал с Алешей у Ивана Иваныча.
Скоро они выгонят овец на выпас, но Алеша теперь до самых каникул
будет только "выпроваживать" с отцом стадо утром и "встревать" за селом
вечером.
Алеша и один приезжал несколько раз. В такие дни они с Толиком
неразлучны и вновь ищут Бима, милые мальчишки. Но однажды, когда все
вместе пили чай у Ивана Иваныча, Хрисан Андреевич рассудил так:
- Раз уж в газетах пропечатали, да не объявился, то, стало быть, его
кто да нибудь увез далеко. Россия велика, матушка, - пойди найди. Ежели бы
он загиб, то обязательно кто-то заявил бы по объявлению: так, мол, и так -
покончилась ваша собака, видал там-то и там-то. Главное дело - жив, вот в
чем вопрос. Не каждый находит свою собаку. И тут, фактически, ничего не
поделаешь. - Он понимающе переглянулся с Иваном Иванычем и добавил: - Так
что искать его, ребята, бесполезно. Правильно я говорю, Иван Иваныч?
Тот согласился кивком головы.
С этого дня поиски прекратились. Осталась только память, и осталась
она у мальчиков на всю жизнь до конца дней.
Может быть, через много-много лет они, наши мальчишки, расскажут
своим детям про Бима. Ведь любой отец или дедушка, если у него был друг
собака, не преминет рассказать детям и внучатам о забавных или печальных
историях, происшедших с нею. И тогда подростку захочется иметь свою
собаку.
Уходя, Хрисан Андреевич положил за пазуху месячного щенка овчарки -
подарок Ивана Иваныча. Алеша был в восторге.
...В комнате забавляется со старым ботинком новый щенок, тоже - Бим,
породистый, типичного окраска английский сеттер. Этого Иван Иваныч
приобрел "на двоих" - себе и Толику.
Но старого друга он уже никогда не забудет. Не забыть ему охотничьих
зорь, подаренных Бимом, не забыть его доброты и всепрощающей дружбы.
Память о верном друге, о его печальной судьбе тревожила старого человека.
Именно поэтому он и оказался на той самой полянке и сел на тот же пенечек.
Осмотрелся. Он пришел послушать лес.
Был неимоверно тихий весенний день.
Небо густо забрызгало полянку подснежниками (капельки неба на
земле!). Много раз в жизни Ивана Иваныча повторялось такое чудо. И вот оно
пришло вновь, тихое, по могучее в своей истинной простоте и каждый раз
удивительное в неповторимой новизне рождения жизни - весна.
Лес молчал, только-только пробуждаясь ото сна, окропленный небом и
уже тревожимый теплыми солнечными зайчиками на блестящих и таких
томительно нежных язычках еще не развернувшихся листочков.
Ивану Иванычу показалось, что сидит он в величественном храме с
голубым полом, голубым куполом, с колоннами из живых дубов. Это было
похоже на сон.
Но вдруг... Что бы это значило? По лесу прокатился короткий шум -
глубокий вздох. Было очень похоже на вздох облегчения от того, что после
длительного ожидания жизнь деревьев началась с распустившихся почек. Иначе
почему же ветви шевельнулись, и вслед за этим засвиркала синица, а дятел
бодро застрочил барабанной музыкальной дробью, призывая подругу, оповещая
лес о начале любви? Он ведь одним из первых, как и вальдшнеп, подает
сигнал к торжественной симфонии весны: но только вальдшнеп зовет тихо, в
сумерках, осторожно, зовет сверху: "Хор-хор! Хор-хор!" - То есть хорошо
хорошо! А дятел, найдя свое сухое дуплецо на заветном суку, неистово,
смело, решительно возвещает на первозданном инструменте радости:
"Кр-р-р-р-р-р-р-р-р-расота!"
Ясно: потому и вздохнул лес облегченно, что чудо началось и наступило
время исполнения надежды.
И птицы откликнулись ему, могучему богатырю и спасителю. Иван Иваныч
слышал это отчетливо. Ведь он и пришел сюда затем, чтобы послушать лес и
его обитателей.
И он был бы счастлив, как и каждый год в такие часы, если бы на краю
полянки не выделялось пятно - пустое, не заполненное голубым, обозначенное
лишь свежей землей, смешанной с палыми прошлогодними листьями.
Грустно смотреть на такое пятно весной, да еще в самом начале
всеобщего ликования в природе.
Но зато снизу вверх добрыми, наивными, ласковыми и невинными
глазенками смотрел на Ивана Иваныча новый Бим. Он уже успел покорить
Толика, он так и начал жить - с доброты, маленький Бимка.
"Какова-то будет его судьба? - подумал Иван Иваныч. - Не надо, нет,
не надо, чтобы у нового Бима, начинающего жизнь, повторилась судьба моего
друга. Не хочу я этого. Не надо".
Иван Иваныч встал, выпрямился и почти вскрикнул:
- Не надо!
Лес коротким эхом повторил несколько раз: "Не надо... Не надо... Не
надо..." И замолк.
А была весна.
И капли неба на земле.
И было тихо-тихо.
Так тихо, будто и нет нигде никакого зла.
Но... Все-таки в лесу кто-то... Выстрелил! Трижды выстрелил.
Кто? Зачем? В кого?
Может быть, злой человек ранил того красавца дятла и добивал его
двумя зарядами...
А может быть, кто-то из охотников зарыл собаку и ей было три года...
"Нет, не спокойно и в этом голубом храме с колоннами из живых дубов"
- так подумал Иван Иваныч, стоя с обнаженной белой головой и подняв взор к
небу. И это было похоже на весеннюю молитву.
Лес молчал.
