прикрыла глаза. - У меня легкий приступ мазохизма.
- Хорошо, - волна эмоций захватила меня, и я снова был в этом дачном
домике, и запах травы бил в лицо, и мы падали в пропасть, и по окнам
стекали капли дождя, и верхушки елей едва виднелись в сиреневой пелене.
Как хорошо было разговаривать с ней, когда только начинал говорить
что-нибудь, а она с веселой иронией заканчивала за тебя фразу, и я зас-
тывал, совершенно не понимая, как она могла прочесть мои мысли. Она сно-
ва произносила вслух то, о чем только что думал, подмигивая своими длин-
ными ресницами и смеясь хрипловатым голосом. И что-то накатывало из пок-
рытого влажной темнотой сада огромной волной, подхватывающей нас обоих.
Она замирала, глядя на меня, и только ее глаза надвигались, заслоняя все
вокруг. Во дворе шумели мокрые листья, удары молнии освещали старую ве-
ранду, громыхал гром, и мы каждый раз испытывали странное чувство того,
что мы как две половины одного целого, наконец нашедшие друг друга...
- Ваш заказ, - из колышащегося тумана воспоминаний неожиданно возник
официант, немного похожий на молодую гориллу, и поставил перед нами ды-
мящиеся тарелки с непривлекательной зеленоватой массой, из которой тор-
чали редкие ломтики грязно-розового цвета. - Не желаете ли чего-либо
еще?
- Спасибо... Принесите нам летний дождь, веранду и бутылку советского
шампанского... - неожиданно вырвалось у меня.
- Прошу прощения? - На его лице с низко посаженным черепом и ма-
ленькими, вдавленными, черными как маслинки глазками, проскользнуло не-
доумение.
- Да нет, это я пошутил, - неожиданно я снова почувствовал, что горло
сдавило и стало невозможно произносить слова.
- Понимаю, - он пристально посмотрел на меня, затем на мою спутницу,
и вдруг лицо его потеплело и неожиданно приобрело неуловимые человечес-
кие черты. - Наслаждайтесь обедом, - он улыбнулся. - Может быть, закаже-
те десерт?
- Что с тобой? - она пристально посмотрела мне в лицо, рассеянно ко-
выряя вилкой зеленоватое пюре.
- Так, - я с трудом выдавил из себя окончание фразы, - одолели воспо-
минания.
- Какие?
- Ты знаешь, у нас в компании этот ресторан наверняка бы был назван
"правильным". Ты знаешь, что такое правильные рубашки, брюки, носки, по-
яса, ботинки, магазины, города, рестораны и государства?
- Нет, при чем здесь рубашки? - она недоуменно взглянула на меня.
- У правильных рубашек сзади вешалочка и складочка, и горе тем, кто
приходит в компанию без нее. У нас на входе стоит вице-президент и каж-
дого входящего тщательно проверяет на предмет этой детали. Тех, кто при-
шел без складочки, отправляют чистить сортиры. А ресторан этот пра-
вильный, потому что официант похож на гориллу, но в то же время совер-
шенно дресированный и очень вежливый. Иногда даже на человека становится
похож и десерт предлагает, как в цирке... - Я понес какую-то бессвязную
чушь, стараясь убежать от скрывающегося внутри холода.
Она весело засмеялась, впервые за все время, чуть наклонившись вперед
и прикрыв губы ладонью. - Все ты врешь, хочешь запутать меня. - Она ис-
пытующе взглянула мне в глаза. - О чем ты думал?
- Тебя не проведешь, - мне стало жутко и я понял, что врать ей не мо-
гу. - Я думал о тенях, которые приходят ночами в темноте. Знаешь, когда
лежишь с открытыми глазами и призраки как черные бабочки роятся вокруг.
- Это мне очень хорошо знакомо... - Глаза ее погрустнели, и в уголках
губ появилась горькая складка. - Ну что ты за человек такой? Мы с тобой
какие-нибудь двадцать минут вместе, а кажется, что прошла целая веч-
ность.
- Ты помнишь тогда, когда мы познакомились, нам в первый же вечер по-
казалось, что мы знакомы уже много лет...
- Прекрасно помню. Ты перевернул мне всю душу, сумасшедший, негодяй!
Скажи, ну быстро, не отпирайся, - глаза ее загорелись, и она нервным
движением неожиданно крепко схватила меня за руку, - у тебя хоть раз по-
том что-нибудь подобное было? Отвечай! Я требую!
- Нет, никогда. - То, что она только что сказала, преследовало меня
год за годом ночами, не давая спать, заставляя задыхаться, хватая воздух
ртом, и я почувствовал, что комок снова поднимается изнутри и сдавливает
горло, - Я люблю тебя.
- Запоздалое признание, - она усмехнулась той своей удивительной
горькой и немного циничной улыбкой, которая всегда так волновала меня.
- Прости меня, - я взял ее за руку.
- Поздно. - Она бросила вилку. - Ужасно хочется курить. Эта ваша вер-
мишель по-американски действительно жуткая гадость... Пойдем отсюда.
Мы вышли на улицу, и она жадно затянулась. Мы молчали. Высокие, осве-
щенные солнцем пальмы медленно колыхались, цементные застекленные кубы
немигающим взглядом смотрели на нас узкими глазницами одинаковых окон.
Над самыми крышами домов с ревом заходили на посадку самолеты. У свето-
фора, молчаливо подперев лицо кулаком, сидел на тротуаре пожилой негр в
лохмотьях. Он думал о своем, уставившись в одну точку на сером асфальте
и прислушиваясь к шороху проносящихся мимо шин.
От пейзажа веяло пустотой и потерянностью, словно не люди жили в этом
городе, ставшем легендой и символом инженеров всего мира, а автоматы,
механическими движениями совершавшие свои жизненные функции в перерывах
между работой в одинаковых освещенных ровным светом и кондиционированных
помещениях, заполненных тускло светящимися экранами. Они поднимали гла-
за, вращая механическими шарнирами шеи, скрипя поднимались, съедали зе-
леноватую массу, безжизненно улыбаясь, и снова возвращались в свои зда-
ния. Здания... Я совершенно забыл про Пусика, о том, что меня искал Анд-
рей, и внутренне сжался, представив себе предстоящий скандал, холодные и
издевательские глаза Бориса, фыркающего от возмущения Андрея и злющего,
с белым от ярости лицом Леонида.
"Мне нужно срочно бежать на стенд, меня могут искать," - с холодком
внутри хотел крикнуть я, но не смог. Я смотрел на ее замкнувшееся лицо,
длинные ресницы, губы, нервными движениями выпускающие дым.
- Я люблю тебя, - я обнял ее за плечи и поцеловал. Она замерла от не-
ожиданности. Ее сухие, немного обветренные губы были чужими и безжизнен-
ными.
- Не надо, - она снова затянулась сигаретой, - нам еще только не хва-
тало мелодраматических сцен.
- Я люблю тебя, - я посмотрел ей в глаза и увидел, что ее зрачки рас-
ширились.
- Я не могу... - Она остановилась. - Чего ты хочешь?
- Не знаю. Просто...
- Ты... - Она задохнулась. - Когда ты ушел, я помню эти длинные дни,
ночи. Вечера, одна в тишине, так что барабанные перепонки могут разор-
ваться.
- Девочка, - я прикоснулся к ее щеке, - я просто хочу еще немного
посмотреть на тебя после всех этих лет. Я ужасно по тебе соскучился.
- Ты хотя бы понимаешь, что теперь все кончено? Все, что бы ты ни де-
лал и ни говорил. Ты можешь понять, что ничего уже не вернуть, как не
вернуть мертвого из могилы, как бы ты ни любил его? - Она махнула рукой
и отвернулась.
Ее слова резали сердце, я понимал, что она права, но дремавшее внутри
чувство уже вернулось и вспыхнуло как костер, политый керосином. Я хотел
быть с ней каждую секунду, держать ее руку и разговаривать, и слышать
только этот хрипловатый голос, и целовать эти губы.
- К твоему сведению, я сегодня вечером улетаю...- голос ее упал. - Мы
с мужем едем отдыхать в Венецию.
- Нет! Останься хотя бы еще на день!
- Поздно, дорогой. Я уже несколько дней здесь. И потом меня ждут...
- Если бы я только знал! Не уезжай! Я не могу без тебя. - Я понимал,
что это звучит глупо.
- И что дальше? Ты, может быть, уйдешь от семьи, от своего ребенка?
Поздно... - Она снова закурила.
- Не кури так много, ты отравишь себя!
- Обычно я курю меньше.
- Я не знаю, как дальше жить.
- Это пройдет. И жить ты сможешь, как и раньше.... Мог ведь все эти
годы и ничего, даже посвежел. Лучше проводи меня, - она поежилась. -
Прошлого не вернешь. Расскажи мне о себе.
- Да и рассказывать особенно нечего. Рубашка у меня правильная, со
складочкой, чтобы не выделяться. Работаю, преодолевая отвращение, неин-
тересно... Зарабатываю деньги, чтобы прокормить семью. Продаю душу
дьяволу, вернее дьяволам. Их у нас много, некоторые злые, некоторые глу-
поватые, есть сволочные, даже сумасшедшие. Изучаю жизнь в аду, анализи-
рую...
- Не смей, - она поморщилась, - это плохо кончится, я же тебя знаю.
Ты или запьешь от тоски или просто заболеешь и выйдешь из игры. Неужели
тебе некуда уйти?
- Вид на жительство, не забывай... Да нет, уйти, может быть, и можно,
но некуда. В общем-то всюду примерно одно и то же...
Мы зашли в холл гостиницы, с пола до потолка уставленный зеркалами.
Наши фигуры шли сбоку, отражались в потолке и мелькали где-то впереди.
- Посмотри, - я показал ей на зеркальные стены. - Вот если бы можно
было так раздвоиться, как в этих зеркалах. Тогда один вернулся бы вече-
ром домой и выпил рюмку водки, другая села бы на самолет и улетела в Па-
риж. А нашим отражениям можно было бы взяться за руки и раствориться в
пространстве.
- За свои ошибки нужно уметь расплачиваться, милый. - Она время от
времени испуганно посматривала на меня.
Мы зашли в лифт и впервые остались наедине. Она закрыла глаза и уро-
нила голову мне на грудь. В тускло освещенном коридоре пахло химией и
одинаковые ряды дверей с золотыми номерами тянулись вдаль. Она открыла
одну из них. Щелкнул электронный замок, и я увидел стерильный номер с
эстампами на стенах и хрустальной пепельницей на столе.
- Нравится? - Голос ее дрогнул. Она указала на картинку, изображающую
стилизованную вазу с цветами, бросила на стол какие-то бумажки, которые
держала в руке, и подошла к окну. За занавеской шумела улица, по ней ка-
тились полированные автомобили, в которых сидели одинаковые люди в белых
рубашках с цветными галстуками. Рука ее схватила край занавеси и судо-
рожно скомкала ее. Я подошел ближе. С ее длинных ресниц скатывались сле-
зы и беззвучно текли вниз по щекам.
- Не надо, я тебя прошу... - я обнял ее.
- Представь себе эту пустоту... - Ее голос дрожал. - Я сяду в само-
лет, внизу огромный океан, я прилечу домой, он меня встретит, я соберу
бессмысленные чемоданы, и мы поедем по аккуратным сельским дорогам мимо
полей и вылизанных домиков, заросших цветами...
- Не надо, прошу тебя. - Я начал гладить ее волосы, - мне надо было
сразу же убежать от тебя. Подумай обо всем плохом, что я сделал тебе. К
тому же я устал, ношу строгие темные носки и темно-синие брюки, пью вод-
ку, курю, вечерами напиваюсь крепкого кофе, ночью храплю, утром у меня
совершенно помятый и обрюзгший вид.
- Идиот! - она вырвалась, и на лице ее появилась злость. - Неужели ты
думаешь, что я простила тебя?
- Конечно нет, наоборот... Все, что ты тогда пережила, со временем
пропало, ушло глубоко внутрь, а теперь медленно, как дрожжи, начинает
вспухать и вылезать наружу.
- Ты дьявол... - Она отшатнулась. - Я сейчас думала об этом именно
такими словами.
- Я чувствовал все, что происходит с тобой, хочешь я тебе расскажу?
Холодные промозглые вечера, темные коридоры, отчаяние, ты смотрелась в
зеркало... Помнишь эту тусклую лампочку в твоем коридоре? Напротив ве-
шалки и старого зеркала.
- Прекрати, мне страшно! - Она вскрикнула и схватила меня за руку хо-
лодными пальцами.
- Я люблю тебя, - я прижал ее подрагивающие плечи к себе. - Ты пом-
нишь...
- как мы тогда ехали в электричке... - неожиданно закончила она за
меня с легким оттенком иронии.
- Ведьма, читающая чужие мысли! - Я вздрогнул. - Где твоя метла?
- В Париже, я...
- Сюда прилетела на самолете... - игриво сказал я за нее. Ее мысли,
казалось, сами возникают у меня в голове. Она посмотрела на меня стран-
ным, немного затуманенным взглядом, от которого пробежал холодок по спи-
