президентом, но практически не замечал их. Ничего более меня не интере-
совало, и все происходящее казалось совершенно нереальным, будто проис-
ходящим не со мной и в каком-то странном сне. Я думал о ней, и перед
глазами стояли каналы Венеции, в которых садилось солнце. Официанты лов-
ко зажигали свечки на столах, покрытых белоснежными скатертями. Пахло
свежевыпеченным хлебом и странное чувство раздвоенности не покидало ме-
ня.
- Да ты сам посмотри, - Ефим начал загибать пальцы. - Я его отдал
академику, он подленько так начал ему льстить, подыгрывать. Ему надо бы-
ло скандалить, за проект болеть! Надо было пойти к Борису, к Лёне, прямо
сказать: академик - мудак, ни хера не соображает, дело стоит, дырки не
просверлены! - Ефим торжествующе посмотрел на меня. - А он? Чем он зани-
мался? С этим сумасшедшим жлобом водку пил, академику жопу лизал. Развел
политику, группировки какие-то. Кошмар, Бориса даже в комнату не пуска-
ли! Это у вас в России было принято начальства бояться, свои партии соз-
давать.
- Ефим, ну что вы, он же помогал все установки автоматизировать, день
и ночь работал.
- Листен, Листен, Листен! - Ефим недовольно скривился. - Он твоему
любимому академику только вред нанес. Врезал бы ему вовремя, у того гля-
дишь и мозги бы на место встали. А он со всем соглашался. А сейчас? Пре-
дать его решил, ноги уносит, подлец!
- Ефим, - я перестал понимать, что происходит, перенесясь из вечерне-
го города, испещренного каналами и мостами на плоский американский кон-
тинент.- Но вы же его сами перевели к Борису.
- Ну и что? Перевел, да, а он сидел тихо, как мышка, ничего никому не
рассказывал, а теперь решил ноги уносить! Готовился, вид на жительство
получить пытался, анкетки на розыгрыш посылал! - Ефим передернулся. - И
тут, только я его придавить хотел, как он взял и уполз! Ловкий, подлец,
как рыба с крючка сорвалась! Вильнул хвостом и удрал, черт его возьми! -
Президент начал разочарованно покачивать головой как рыболов, упустивший
желанную, жирную добычу, уходящую в морские глубины.
- Он случайно грин-кард выиграл, Ефим, это же лотерея.
- Ничего случайно не бывает! - Ефим взревел. - Он как змея сидел ти-
хонько, почву готовил! А на вид такой интеллигентный! Удрал, как крыса с
тонущего корабля, на любимого академика ему насрать! И каков подлец, ты
знаешь, это его лучше всего характеризует, - Ефим презрительно посмотрел
на меня. - Взял, спиздил объектив, выдрал его прямо из установки и домой
унес!
- Какой объектив? - Я ничего не понимал, потому что солнце уже опус-
тилось над Дворцом дожей. Голуби слетались к фонтану, туристы, освещая
площадь вспышками фотоаппаратов, пытались запечатлеть ускользающую в бу-
дущее историю, и на высокой башне на площади Святого Марка били часы.
- Я тебе расскажу какой! - Ефим покраснел, и руки его затряслись от
негодования. - Из установки, которую они с этим жлобом, с Гришей собира-
ли. И ведь, подлец, у меня разрешения спросил, говорит - Ефим, можно
объектив домой забрать, он от моего фотоаппарата. Что я ему мог отве-
тить? Хрен с ним, мы Минолту купим, подумаешь сотня долларов... Но мне
принцип важен, как он мог его из установки вынуть!
- Ефим, но ведь это же его объектив! - Я вдруг вспомнил, как пылающий
энергией Гриша требовал срочно вставить в установку объектив, и Олег ра-
зобрал свой старенький, привезенный из Москвы фотоаппарат "Зенит".
- Листен, Листен, ты что думаешь? - президент зло сверкнул глазами, и
я решил больше не затрагивать эту болезненную тему. - Да этот объектив
мне на хер не нужен! И установка эта никому не нужна! Дело в принципе!
Ты пришел на работу, ты работаешь, сделал установку. И вот решил сбе-
жать, как ты можешь систему разорять? Он, мерзавец, схватил, выкрутил
его оттуда со скрипом, скрежетом, положил в свою поганую сумочку и унес
ноги! Это, ну с чем тебе можно такое сравнить? - Ефим задумался, неожи-
данно лицо его приобрело вдохновленное выражение, и он начал излагать: -
Ты представь, ты спаял плату, поставил в нее транзистор, а уходя, при-
шел, мол, идите вы все к черту, схватил его и вырвал с мясом, так что в
плате остались дырки и куски проводов! - Ефим задрожал от гнева и возму-
щения. - С мясом, как живую плоть! Разбирайтесь, мол, сами, а мне на вас
на всех насрать. Нет, он подлый, непорядочный человек. А академика я вы-
гоню!
- Ефим, у него же инфаркт будет!
- Ну и хер с ним, пусть будет! А что я могу поделать, он меня раздра-
жает! - Ефим раздраженно развел руками, фыркнул, повернулся и ушел. .
"Гондолы... - подумал я, вспомнив о ней. - Она сейчас ходит там, у
моста вздохов, пахнет кофе, а волны плещутся у причала, звонят колокола
и испуганные стаи голубей поднимаются вверх с площади Святого Марка". -
Каким-то странным образом эта мысль успокоила меня, и то, что происходи-
ло там, далеко, казалось настоящей жизнью, тогда как безумие происходя-
щего вокруг более не волновало меня.
После поспешного ухода Олега, сунувшего в карман злосчастный объек-
тив, комната опустела. Академик старался не выходить из нее, день и ночь
следя за удивительными событиями, происходящими в колбочках. Иногда сни-
зу вверх поднимался один пузырь, стоило немного изменить температуру и
уровень возмущений, как бурление становилось хаотичным, сорвавшийся пу-
зырь с газом увлекал за собой новые, они поднимались к поверхности жид-
кости, вызывая все новые и новые всплески, на экране компьютера проска-
кивали столбики цифр. Эти цифры напоминали академику об Олеге, который
судорожно, последней ночью перед своим уходом заканчивал тайком писать
измерительную программу.
В прозрачных склянках происходили удивительные процессы, и академик
работал с увлечением, забывая обо всем на свете, выбегая в соседнюю ком-
нату только для того, чтобы налить себе кофе, который он выпивал с бу-
тербродами, принесенными из дома. Ранним утром академик прокрадывался в
комнату и закрывал дверь, а ночью торопливым шагом выходил на улицу,
вдыхал полной грудью прохладный воздух, садился в машину и выезжал на
пустынную автостраду, освещенную тусклым светом придорожных фонарей.
Время от времени он с досадой вспоминал о том, что статья так и не
закончена. Он сознательно торопил себя, пытаясь поставить все новые и
новые эксперименты, возвращаясь к старым результатам и с удивлением об-
наруживая, что масштабы его открытия расширяются, охватывая все новые и
новые области.
Билл так и не перезвонил ему, только прислал вежливое письмо с
просьбой сообщить экспериментальные параметры, что академик и сделал. Он
набирал его телефон несколько раз, но секретарша все время отвечала, что
профессор находится на конгрессе или в зарубежной поездке. Несколько
звонков другим знакомым также не принесли никакого результата, люди веж-
ливо здоровались, обещали помочь и мгновенно исчезали. Один из них, не-
однократно встречавшийся с академиком на научных симпозиумах, вообще от-
казался разговаривать. Секретарша долго выясняла, кто и зачем звонит,
отключалась от линии и переговаривлась с шефом, снова просила подождать,
затем взяла телефон академика и пообещала, что ему обязательно перезво-
нят. Никакого звонка не последовало, и академик с мрачным удовлетворени-
ем накинулся на работу, совершенно прекратив свои поиски. "К чертовой
матери! - думал он. - Вернусь в Москву, напишу статью, высплюсь, схожу в
лес, и душа отдохнет. И пусть они сидят в своих аккуратных чистеньких
домиках, в университетах с зелеными лужайками, пишут, высунув языки,
бесчисленные и бессмысленные пухлые заявки на финансирование, с вежливым
видом пытаясь подсидеть друг друга и не отвечают на телефонные звонки,
если это только не приносит им выгоды. Все равно я не хочу такой науки,
это не наука, а фабрика, что-то вроде Пусика, может быть, чуть более
приличная и чинная, но отнюдь не украшенная взлетами духа, этой удиви-
тельной и магической атмосферой творчества и открытий, прекрасным обще-
нием, вдохновением, людьми с красивыми лицами и горящими глазами, от од-
ного вида которых на душе становится тепло и понимаешь, что жить с ними
вместе - счастье...
"Ну нет, - академик улыбнулся, - это я от обиды, не так все трагично,
ведь хватают же они Нобелей один за другим, пишут учебники, которыми за-
читываются студенты во всем свете, ведь едут сюда тысячи и тысячи свет-
лых голов со всего мира: китайцы, русские, англичане, японцы... Просто я
стар, мое поколение и его нормы и ценности уходят в прошлое, и надо при-
нимать этот мир таким, каков он есть... Черт его знает... А, может быть,
я все-таки прав, и культура начинает постепенно отмирать на теле челове-
чества, как ненужный мозоль. Товар, деньги, товар, подставки, дырки...
А вдруг, если так оно все и пойдет дальше, вся планета постепенно
покроется одинаковыми коробками типа Пусика, шарашками, делающими
деньги, клепающими железки, выпускающими все новые и новые цветные,
объемные, черт его знает какие еще, телевизоры, компьютеры с идиотскими
играми. Лет эдак через сто будут сидеть расплывшиеся, со звериными тупы-
ми мордами в своих комнатах люди, давно потерявшие нормальные человечес-
кие чувства и эмоции, щелкая кнопками и наблюдая за тем, как на экранах
рвется крючьями человеческая дымящаяся плоть, синтезированная с помощью
суперкомпьютеров... "
За окном садилось солнце. Розовые полоски света легко трепетали на
стене, проскальзывая по деревянному шкафу, заваленному бумагами, забро-
шенной оптической установке и теряясь в углу комнаты. Идиллический пей-
заж, неизменный зимой и летом, поле, покрытое свежей зеленью, всадник,
гарцующий на лошади, далекие, погружающиеся в полумрак горы...
"Что-то я становлюсь мизантропом, - подумал академик. - Плохой приз-
нак. - Он снова задумался. - Пусик - это случай особый. Ну, с Ефимом все
понятно, он болен, у него тяжелый характер. Но ребята... Он же собрал
вокруг себя сливки, лучшие человеческие мозги, слепленные природой слу-
чайно в одном всего-лишь черепе из многих сотен и тысяч. Эти мальчики
были будущим своей страны, они могли жить, радоваться, творить, строить,
а попали в шарашку, из которой вылезают все как один в полосатых рубаш-
ках, с прочищенными мозгами и с безжалостным взглядом в глазах. А может
быть, их и преобразовывать не надо? - Академик затряс головой. - Нет,
скорее, что не я, а Гриша был прав. Просто условия созданы такие, что из
людей быстро вылезает, гипетрофируется как через увеличительное стекло,
то, что в них заложено природой и сидит внутри. Как когда в бинокль
смотришь, все расплывчато, подкрутил фокус, и все становится ярким,
рельефным..."
На улице неожиданно быстро стемнело, и уже засветились фонари.
"Черт возьми, быстро летит время. А вся проблема все-таки в культуре.
Прошла она мимо них, не зацепилась, научились ребята решать уравнения,
разрабатывать схемы, долго и тяжело работать, а о душе так никто и не
подумал... Пропали традиции, выросло поколение технарей, утилизаторов.
Не может человек, впитавший в себя живопись, литературу, музыку, познав-
ший боль и отчаяние других людей, подлость и вершины духа человеческого,
опускаться до низости, исповедовать куцую жестокую идеологию, наслаж-
даться, подчиняя других... Да ну к черту, - академик рассердился на себя
и махнул рукой, словно отгоняя назойливые мысли. - Что это я? Пусть луч-
ше будут технарями, чем гоняются по улицам в джипах, расстреливая друг
друга из автоматов и подсылая наемных убийц. Работать, работать..."
Время катилось, едва слышным шорохом осыпаясь в пустоту.
- Кто-нибудь еще остался? - Борис явно устал, лицо его было слегка
помятым. - Опять пришлось полтора часа со схемами разбираться. Леонид,
придется менять поставщиков, микросхемы не соответствуют паспортным па-
