для себя стал известным и начал получать предложения от различных компа-
ний, как грибы растущих в солнечной долине.
Меня начали приглашать на деловые обеды и уговаривать сменить место
работы. В одну из компаний, огромную и довольно известную, я решил схо-
дить и, придя на интервью, увидел свежий номер газеты, выпускаемой для
ее сотрудников.
На первой страницы газеты был изображен совет директоров, мудро руко-
водивший корпорацией и хранящий ее от всевозможных бед, столь возможных
в бурном море современного бизнеса. Фотографии директоров странным обра-
зом напоминали секретарей обкома партии откуда-нибудь из Ивановской об-
ласти, и это меня сразу же насторожило.
Я перевернул шуршащую газетную страницу. Один из вице-президентов
компании гордо поднимал вверх распростертую руку, в которой он держал
настенные часы. "Меньше потерь на производстве, больше продукции с
меньшими затратами!" - гласила подпись. Далее шел текст, оповещавший
сотрудников о том, что в отделе номер пятнадцать в последнее время зна-
чительно улучшилась дисциплина труда, возросла производительность и
уменьшился процент выпуска бракованных изделий, в результате чего сот-
рудникам отдела торжественно выданы настенные часы с эмблемой компании.
Я зевнул. Каким-то образом я всегда чувствовал атмосферу в различных
присутственных местах: если меня клонило в сон и голову закладывало ва-
той, дело было плохо...
Меня пригласили пройти внутрь. В огромном зале, освещенном тусклым
люминисцентным светом и разгороженном картонными стеночками, было сдела-
но несколько десятков клетушек, в которых, поджав колени, сидели ведущие
инженеры компании. С потолка орал громкоговоритель, каждую секунду под-
зывающий кого-нибудь из них к телефону. "У нас сегодня вице-президента
подсидели, - с таинственным видом сообщил мне один из них. - Теперь та-
кое будет..." - он озабоченно, с серьезным видом покачал головой.
Это было последней каплей. Я выскочил из перегороженной комнаты и
сразу же отказался от работы, хотя многие из бывших пусиковцев затем
уверяли меня, что на самом деле в этой компании можно было прекрасно и
спокойно жить и работать.
Голова начала болеть все сильнее и сильнее. Последующий день я лежал
на диване, лицо мое горело, и перед открытыми глазами качались зеленые
ветки сосны, то освещенные ярким солнцем, то покрытые белыми сверкающими
сугробами. "Откуда здесь может быть снег?" - эта мысль с удивлением про-
никала в сознание откуда-то извне, при виде нескольких пальм, соседству-
ющих с соснами, я качал головой, и снежные шапки тут же рассыпались и
призрачными тонкими струйками утекали с ветвей. Я снова отключался, хо-
телось пить, и в голове гадко гудело, как будто по соседству работал ис-
порченный трансформатор.
Я снова открывал глаза. В ветвях дерева творились удивительные явле-
ния, я как будто наблюдал картинки из своего детства, целый спектакль,
яркий, задавленный в памяти событиями последующих лет и совершенно забы-
тый. Вначале возникал ослепительный белый свет, я зажмуривался, свет
рассеивался, и я видел себя с отцом, в яркий солнечный весенний день в
Москве, где-то в центре, в районе Петровки, где мы тогда жили. Мне на
шею был зачем-то повязан шарфик, и отец придерживал меня за него, чтобы
я не потерялся. Мы стояли около большой подворотни и кого-то ждали, на-
верное, маму, но я не был в этом точно уверен. Рядом работал дворник, в
кожаном переднике, с окладистой бородой и с огромной метлой в руках.
- Идите отсюда, - грубо говорил он. - Здесь нельзя стоять!
- Почему? - удивленно спрашивал отец.
- Я сказал, нельзя таким, как вы, тут улицу загораживать! - и он
как-то по-особенному зло, издевательским презрительным взглядом взглянул
на папу.
- Пойдем, малыш, - грустно сказал мне отец. - Они не хотят, чтобы мы
тут стояли.
Я был совсем маленьким, но увидел, как у отца потемнело лицо, он за-
дохнулся, схватил меня и потащил в сторону. Я ничего не понимал, почему
у моего папы, такого большого и сильного, с грудью, увешанной медалями и
орденами, так испортилось настроение... Почему-то эта сцена засела в па-
мяти и теперь, много лет спустя, всплыла в уставшем, болезненном созна-
нии.
Сценка потускнела и рассыпалась на части, дворник с окладистой боро-
дой, только что так явственно выпиравший в просвете между ветками, ис-
чез, снова появился яркий свет, все стало неожиданно тусклым... Дул хо-
лодный ветер, школьники в серых потертых пиджаках под грохот барабанов
маршировали на плацу. Я шел там, между ними, стараясь попасть в ногу, но
все время сбивался, и начальник воинской части презрительно и недруже-
любно смотрел на мою сутулую спину... Грязь, солдатские шинели, окопы.
Мокрая липкая глина, облепляющая сапоги, люди вжались в нее. Вокруг с
грохотом рвались снаряды... "Это уже не со мной", - с удивлением подумал
я и снова увидел снежные, ледяные шапки, от которых несся холодный, све-
жий, пахнущий Арктикой ветер.
Картинка рассыпалась с внезапно налетевшим порывом ветра, и сосновые
иголки образовали новый узор... Я глядел из окна маленькой квартирки в
Иерусалиме, куда мы переехали во время войны. Над городом удивительно
низко висели свинцовые тучи, через которые пробивались столбы света, как
будто сошедшие с гравюр Дюрера, и казалось, что Бог вот-вот протянет с
казавшегося совсем рядом неба свои руки.
Мы были совершенно нищими, и наш трехлетний малыш нашел в садике воз-
ле дома сломанный детский трехколесный велосипед с оторванными педалями
и сломанным колесом. Он ужасно обрадовался, так как ему удалось сесть на
сиденье и с жутким грохотом сдвинуть велосипед с места. Тут завыла сире-
на, и мы стремглав бросились домой одевать противогазы... Где-то вдалеке
бухнуло. Когда мы вышли, велосипеда на улице не было.
"Где мой велосипед сломанный?" - хныкал малыш, и вдруг мы увидели его
в кустах, в стороне от дороги... Со стороны лысых гор Иудейской пустыни
на город неслось черное облако, и жуткая, неправдоподобная темнота пок-
рывала белые дома с черепичными крышами...
Неожиданно тело мое, лежащее в постели, стало маленьким, я физически
почувствовал, насколько оно ничтожно, и огромная, пенящаяся мутной чер-
ной жижей волна подняла меня вверх, выше и выше, на безумную, жуткую,
ничем не передаваемую высоту и затем с хрустальным звоном обрушила меня
вниз, и я увидел микроскопический металлический шарик, настолько крохот-
ный, что я сам себе казался гигантом по сравнению с ним. И снова, жутких
размеров океанская стена мягко унесла меня вверх, голова закружилась, и
ослепительный яркий свет залил все вокруг.
В ветвях дерева что-то стало формироваться, какая-то игра теней, нео-
жиданно они исчезли, и передо мной стояла она. В длинном шуршащем
платье, она, казалось, вышла из полумрака и иронично смотрела на меня.
- Ну что, как у тебя дела? - спросила она все тем же, чуть хриплова-
тым, слегка усталым голосом. Она села на стул и положила ногу на ногу,
длинная ниспадающая юбка подчеркнула силуэт ее ноги. - Мы опять потеряли
друг друга, правда? Так глупо, я даже не знаю твоего телефона. - Она
внезапно погрустнела и на секунду замолчала, - Мне кажется, что иногда я
чувствую, когда ты думаешь обо мне. Вдруг, неожиданно... Какие-то смут-
ные тени возникают перед глазами, сердце начинает биться.
- Ты знаешь, похоже со мной иногда происходит то же самое... - Я по-
пытался приподняться.
- Лежи, герой... - Она усмехнулась. - Я часто думаю о том, что ты мне
успел рассказать. Странно все это... Никогда не думала, что ты сможешь
превратиться в послушного, запуганного исполнителя бредовых приказов. Ты
всегда был такой уверенный в себе. Что же с тобой стало, милый? - Она
наклонилась надо мной и взглянула мне в глаза, я ощущал рядом ее дыхание
и почувствовал, что меня снова подхватила мутная волна, незаметно наби-
рающая силу и пытающаяся унести меня в высоту. - Ходишь в этих жутких
рубашках, темных носках, - она хихикнула и прикрыла лицо ладонью. - Выс-
лушиваешь бред этого вашего безумного начальника. Зачем тебе это?
- Черт его знает, - я почувствовал стыд и унижение. - Ты знаешь, мне
иногда кажется, что все это происходит во сне, неестественное, искажен-
ное. А потом будто просыпаешься... Прости меня. Понимаешь, так получи-
лось... Но я никогда не делал ничего....
- Ты сам этого захотел, что значит получилось? - она пожала плечами.
- Жизнь у каждого одна. А ты делаешь ошибку за ошибкой... - Глаза ее за-
полняли размытое, радужное, слегка колеблющееся пространство. - Я все
время вспоминаю, как ты отвозил меня ночью в аэропорт... - Голос ее
дрогнул, и она внимательно посмотрела на меня. - А ты хуже выглядишь.
Тебе плохо? У тебя какая-то тоскливая усталость в глазах...
Она снова наклонилась надо мной, ближе, еще ближе, и поцеловала меня
в губы. Я ощущал ее дыхание, прикосновение ее волос, легкое дуновение
счастья, и почувствовал, что мутная жижа отступает. Казалось, что я
плавно спускался вниз, пришло облегчение, невесомость, и вдруг она раст-
ворилась.
Я водил руками по воздуху, не веря потере и мечтая вернуть хотя бы на
секунду этот хрипловатый голос и поцелуй, но огромная, черная, густая и
вязкая, как нефть, волна снова подхватила меня вверх и понесла в пусто-
ту, как скоростной лифт, от которого все обрывается внутри. Стало очень
тихо, я замер на гребне волны и увидел, что ветви сосны остановили свое
вечное движение и секундная стрелка часов замерла. От наступившей тишины
звенело в ушах. Мне показалось, что я в космосе и огромные, ослепительно
белые, горячие шары звезд, замерев, висят в черном безжизненном прост-
ранстве, связанные невидимыми напряженными нитями.
И снова пришло падение с жуткой тошнотой, и раздался удар грома. За
окном шумел ливень, пахло сиренью, она была здесь, рядом, она целовала
меня. Прикрыв глаза, мы медленно растворялись в мерцающем свете и пере-
текали в темноту, словно тени, отбрасываемые догорающей свечой.
- Не исчезай, - говорил я. - Я люблю тебя. Вот если бы время сейчас
остановилось... Хотя это, конечно, просто сон, мы оба это понимаем. Это
наше прошлое, а может быть будущее, я не знаю. Но мне так хорошо с то-
бой...
- Как странно... - Она смотрела мне в глаза. - Мне кажется, что все
это когда-то уже было, знаешь? Ты наверняка знаешь, ты не можешь не
знать....
Накатила еще одна волна, уже не такая высокая, как раньше, но я терял
ее, казалось, ее уносило в эту темную пучину, пенящуюся страшными радуж-
ными пузырями. - Нет! - закричал я, - Нет! - я рванулся в сторону, пыта-
ясь поймать ее за руку, снова все залил яркий ослепительный свет, меня
встряхнуло, и глаза открылись.
Жуткая головная боль перекатывалась из одного полушария в другое. За
окном качались под легким прохладным ветерком ветви сосен, освещенные
вечерними лучами солнца. Я лежал на диване. Поблекшие краски комнаты
постепенно густели, становились ярче, и я остро ощутил аромат зелени.
Начали подступать звуки, на улице мягко шуршали машины, все громче доно-
сились детские крики из расположенного под окном бассейна.
"Где же она? - с тоской подумал я, возвращая болезненное видение. -
Вот и все..." - Захотелось плакать, и я уронил голову на подушку и поте-
рял сознание.
На следующее утро я чувствовал себя абсолютно разбитым и бессильным,
но бред больше не возвращался. Глаза слегка болели от яркого света, и я,
забываясь, снова и снова вспоминал недавние события, пролетающие перед
глазами в ускоренном темпе, как будто кинопленку прокручивают с бешеной
скоростью.
- Папа, - кричал сын, - ты выздоровел? Пойдем играть в футбол!
Прошел в бессмысленном беловатом свете еще один день, я встал с дива-
на, слегка покачиваясь, сел за руль и приехал на работу. Чуть мерцающий
