великодушие, чтобы отпустить на волю человека, который сэкономил мне не одну
тысячу солидов, а отец заплатил за его содержание только лишь сто солидов;
мне же Давид достался и вовсе бесплатно! Хотя, конечно, с другой стороны, я
могла его не освобождать. Во всяком случае, даже получив вольную, мэтр Давид
предпочел остаться у меня в услужении.
-- А как же иначе! -- всплеснул руками мэтр. -- Найдется ли в целом
свете лучшей госпожи, чем моя?!
-- Старый мошенник! Ты прекрасно знаешь, сколь нелегко
иудею-вольноотпущеннику заиметь собственное дело в Темисии. Конечно, тебе
много лучше жить у меня, на всем готовом!
Пока имел место такой разговор, мэтр Давид занимался довольно странной
работой: он укутывал зеркала бархатными покрывалами.
-- Дорогая принцесса, оставляю вас в умелых руках моего достойного
слуги. Исполняйте все, о чем он вас попросит...
-- А вы?.. Вы меня оставляете?! -- испуганно спросила Кримхильда.
-- Ненадолго, -- мягким, чарующим голосом промурлыкала София. -- Я
скоро вернусь. Итак, слушайтесь мэтра, доверяйтесь ему! Он подарит вам тот
сюрприз, о котором я упоминала.
Чуть не насильно усадив нарбоннскую принцессу в глубокое кресло, София
Юстина плутовато подмигнула верному слуге и вышла вон.
* * *
Час спустя она вернулась в комнату цирюльника. Помимо Кримхильды и
мэтра Давида, здесь появились младшие служки, ассистенты мэтра.
-- Ну, вот и я!
Принцесса Кримхильда посмотрела в ее сторону и обомлела. Голос казался
знакомым, но женщину было не узнать.
Выступала София в ярко-красных сандалетах на очень высоком тонком
каблуке; казалось удивительным, как вообще ей удается переставлять ноги,
ведь ходила она почти что на кончиках носков. Выше подошвы и до самого таза
ноги были совершенно открыты; едва заметная, скорее символическая, юбка из
блестящей черной кожи плотно облегала совершенные бедра и ягодицы; сверх
того, по бокам юбку рассекали глубокие разрезы, заканчивающиеся лишь на
поясе у талии. Этот пояс из белой кожи скрепляли изящные пряжки в виде
крылатого коня, Пегаса, высеченного из цельного пиропа и оправленного в
золото. Выше лилейного пояса, сливаясь с ним, шла белая, словно
алебастровая, полоска обнаженного тела. Второй пояс, такой же ярко-красный,
как и сандалеты, обтягивал тело под грудью. Он удерживал роскошную рубаху из
карминного атласа; на груди эту короткую рубаху скрепляла единственная
фибула-застежка в виде камеи все того же аватара Пегаса, небесного
покровителя Софии Юстины. Ворот атласной рубахи лежал свободно, обнажая
тонкую, как у младого лебедя, шею. Удлиненное лицо с острым волевым
подбородком было отмечено печатью врожденного аристократизма, прелесть его
лишь подчеркивали крохотные серебрянные блестки, рассыпанные по нему.
Главными украшениями этого лица были, конечно же, огромные черные глаза,
подведенные сурьмой и перламутром, и изумительно очерченные губы; яркий
карминный их цвет удачно дополняли блестки, создавая ощущение высокой
чувственности. Блестящие смоляные волосы были уложены курчавыми волнами, а
скрепляла их золотая княжеская диадема с танцующим Пегасом. Наконец, на
запястьях атласная рубаха была заправлена в перчатки все того же карминного
цвета, обтекавшие длинные изящные пальчики подобно второй коже.
Княгиня София прошлась по комнате перед изумленным взглядом нарбоннской
принцессы, давая себя рассмотреть со всех сторон. Не в силах сдержать лавину
чувств, Кримхильда издала долгий "О-о-ох!" и закрыла глаза.
-- Ну что ж, мэтр, я вижу, вы заканчиваете, -- как ни в чем ни бывало
произнесла София Юстина. -- Это значит, что скоро мы будем готовы
отправиться в город.
Кримхильда едва отворила глаза и чуть слышно прошептала:
-- Вы... вы собираетесь так... в таком виде... -- и замолчала, густо
покраснев.
"В таком виде" женщина у галлов считалась бы голой, -- вот что
постеснялась сказать принцесса своей обворожительной хозяйке.
София Юстина пожала плечами.
-- Разумеется, моя дорогая, разумеется! А как же, по-вашему, следует
одеваться для светской прогулки?!
Этот вопрос заставил Кримхильду покраснеть еще больше, если это было
вообще возможно. Затем она представила, как будет выглядеть рядом с этой
ошеломляющей женщиной в ее более чем смелом и соблазнительном туалете, и
сложная гамма чувств, от стыда и страха до зависти, обиды и возмущения,
привела принцессу в полнейшее замешательство. Она уже раскрыла рот, --
впрочем, она его и не закрывала с того момента, как увидела новый наряд
Софии, -- дабы со всей доступной ей вежливостью и твердостью отклонить
предложение любезной хозяйки, как та опередила ее.
-- Мэтр Давид, -- сказала княгиня, -- если ты закончил, открой зеркала.
Пора явить нашей дорогой гостье ее истинную красоту!
...Еще некоторое время прошло, прежде чем София и ее цирюльник-модельер
совместными усилиями, с помощью духов и нюхательной соли, привели в чувство
шокированную собственным новым обликом принцессу.
В зеркале на нее смотрела утонченная красавица с длинными, распущенными
до самой талии платиновыми волосами. Голову венчал странный убор, похожий
одновременно и на диадему, и на обруч, каким любила скреплять волосы
северная богиня Фригг, супруга мудрого Вотана; убор сей украшал огромный,
величиной с кулак, смарагдовый камень. В ласкающей взор светло-зеленой гамме
было выдержано и остальное одеяние: во-первых, длинное, до пят,
гофрированное атласное платье, или, скорее, широкая накидка, расшитая
золотой каймой; она прикрывало плечи и руки до локтей; далее руки оставались
обнаженными, если не считать большие, но изящные яшмовые браслеты на
запястьях и такие же, как у Софии, перчатки из тончайшей кожи, только не
карминного, а смарагдового оттенка. У талии накидку скреплял золотой пояс с
пряжкой в виде камеи аватара Химеры. Прекрасно вылепленные ноги
подчеркивались воздушными колготами того же оттенка; внизу эти колготы
незаметно переходили в туфельки на предусмотрительно низком каблуке.
-- ...О-о, не-е-ет, -- простонала принцесса Кримхильда, едва обретя
способность говорить. -- Что вы со мною сделали?..
София Юстина от души рассмеялась.
-- Ровным счетом ничего, дорогая: мы всего лишь подчеркнули задумку
Творца, создавшего вас такой, какая вы есть! Как можно было столь жестоко
заставлять страдать ваше прекрасное тело в оковах этих грубых и безвкусных
рубищ?! -- тоном, исполненным искреннего негодования, вымолвила она,
презрительно кивая на одежды, в которых Кримхильда явилась сюда.
-- Ой, -- только и могла всхлипнуть принцесса, с трепетом глядя на
собственное отражение в зеркале.
Между тем княгиня София продолжала свой наглядный урок:
-- Мы с вами женщины, мы молоды и красивы. Творец создал нас таковыми,
дабы мы могли наслаждаться жизнью. Бежать от радостей жизни, от собственной
красоты, от счастья, от улыбок, от восхищенных мужских взглядов есть ни что
иное как бунт против священной воли всемогущего Творца! Да-да, милая, именно
так! Скрывая свою красоту, вы, тем самым, бросаете дерзкий вызов Создателю и
слугам его, великим аватарам, и, следовательно, впадаете в ересь!
Принцесса Кримхильда побледнела на глазах.
-- Я впадаю в ересь?.. -- испуганно переспросила она.
-- Вас извиняет лишь то, что вы впадали в ересь неосознанно, --
великодушно уточнила София. -- Дьявол, умеющий как никто иной искусно
прятаться под личинами языческих божков, диктовал вам нормы поведения. Но
нынче, когда ваш мудрый отец и вы приняли Истинную Веру, ипостаси Хаоса
более не властны над вами! Вы можете нести свою красоту в мир, озаряя его;
скажу больше: вы обязаны это делать! Прошу вас, встаньте и пройдитесь; вы
почувствуете, как упоительно бьется ваше юное сердце, -- это женщина, самое
восхитительное творение Господа, просыпается в вас, моя дорогая!
-- Я уже чувствую, как мое сердце готово выпрыгнуть из груди, --
прошептала принцесса.
Однако она послушалась свою наставницу и сделала несколько шагов по
комнате. Новый наряд безукоризненно обтекал фигуру, ткани ласкали; пожалуй,
призналась себе Кримхильда, лишь ласки матери в далеком детстве могли
сравниться с нежными прикосновениями этих чудесных одежд... Когда она
двигалась, одетые в малахитовые колготы ноги выступали из-под накидки, и
сама Кримхильда невольно залюбовалась ими: она и не подозревала, что ее ноги
столь красивы!.. Незнакомое ощущение гордости и блаженства волнами
разливалось по всему телу, заставляя его трепетать и, тем самым, делая его
еще прекраснее...
-- Вот в такие мгновения понимаешь, что прожил жизнь не зря и кое-чему
научился, -- выдавив слезу умиления, проговорил мэтр Давид.
Уразумев, что мэтр, как видно, сделал ей некий особо изысканный
комплимент, Кримхильда зарделась и тут же вспомнила об отце.
-- Я благодарна вам, ваше сиятельство, -- упавшим голосом молвила она,
-- одни лишь боги знают, как я вам благодарна, но мне придется нынче же у
вас снять сей чудесный наряд.
-- Об этом не может быть и речи! -- воскликнула София с твердостью в
голосе, какую ее гостья никогда не слышала ни от какой женщины: так могли
разговаривать лишь привыкшие повелевать мужчины, вроде ее могучего отца.
-- Я не хочу ничего слушать! -- уже более мягким тоном сказала княгиня.
-- Невелик грех по незнанию, но страшен грех по умыслу! Кроме того, вы
обидите меня, отвергнув мой искренний дар.
Принцесса ошеломленно уставилась на хозяйку.
-- Как, вы дарите... вы дарите это?.. дарите мне?!
-- А как вы думали, -- усмехнулась София, -- вы думали, я дала вам
просто поносить?
-- Но как же это... Платье... оно стоит целое состояние! А еще
смарагдовая диадема... Нет, я не могу принять такой дар!
София Юстина вплотную подошла к Кримхильде и, глядя ей прямо в глаза
смарагдового цвета, отчеканила:
-- Хочу, чтоб вы знали, милая: я достаточно богата, достаточно
рассудительна и достаточно независима, чтобы тратить мои деньги когда хочу,
как хочу и на кого хочу! К вашему сведению, сударыня, род Юстинов является
одним из самых состоятельных и высокопоставленных в нашем государстве. Что
для меня эта диадема -- цена ей, самое большее, сто империалов...
"Господи, -- промелькнуло в голове несчастной Кримхильды, -- сто
империалов! Отец никогда не дарил мне ничего больше чем на один серебрянный
денарий10!".
-- ...А ваш отказ принять мой искренний дар будет равнозначен пощечине
мне, вашему преданному другу; скажите, чем я заслужила подобное к себе
отношение?!
Тон, которым была произнесена эта тирада, полностью соответствовал ее
содержанию. Разрываясь между жгучим желанием носить и дальше этот чудесный
наряд, боязнью обидеть радушную хозяйку, с одной стороны, и страхом
неизбежных последствий, с другой, Кримхильда расплакалась прямо на груди
княгини Софии.
Та чуть отодвинулась, чтобы слезы принцессы, ни приведи Господь, не
подпортили карминно-атласную рубаху, и с сочувствием проговорила:
-- Ну, так что ж вы плачете, моя дорогая красавица?
-- Как же мне не плакать, ваше сиятельство?! Отец убьет меня, когда
увидит.
София Юстина покачала головой в знак несогласия.
-- Вы плохо думаете о своем отце, дорогая. Он мудр. Какой отец не
возблагодарит Творца, узрев в своей дочери такую красавицу?!
-- Вы не знаете моего отца. Он не такой, каким вам представляется...
-- Понимаю, он прежде дурно с вами обращался. Но, подумайте, принцесса,
