занимали его без остатка. Герцог Нарбоннский сам не бегал за юбками и другим
не очень позволял; так, три года тому назад, когда выяснилось, что одна из
его служанок тяжела от Варга, герцог приказал бить сына батогами до потери
сознания, а несчастную юницу после рождения ребенка отдать жрецам на
перевоспитание... И вот теперь горячая волна поднималась по его все еще
крепкому телу, он чувствовал, как потеет от стыда, волнения и неодолимого
желания. Он слышал, что она ему предложила, но не знал, как ответить и нужно
ли отвечать вообще; голос из подсознания подсказывал: "Беги отсюда без
оглядки, беги, или ты пропал!". А другой внутренний голос твердил ему: "Ты
будешь последним глупцом, Крун, если сейчас убежишь. Более того, ты будешь
жалким трусом, герцог. Ты себе этого никогда не простишь...".
-- Я вижу, вы не против прогуляться со мной, -- сказала София Юстина и,
внезапно прильнув к его уху, с придыханием прошептала: -- Ваша светлость,
ради Творца и всех великих аватаров, не смотрите на меня так! Ваш взгляд
способен смутить добропорядочную женщину; наше счастье, что здесь нет моего
мужа, иначе б он приревновал меня к вам! Но здесь есть ваш сын...
Сын!.. Крун с ужасом вспомнил, что Варг стоит рядом, в каких-то десяти
шагах и, конечно же, видит своего отца и то, что с ним творится! Герцог
краем глаза поймал фигуру Варга. Сын стоял к нему вполоборота, о чем-то
беседуя с Эмилием Даласином. В какой-то миг глаза отца и сына встретились.
Крун ожидал увидеть во взгляде сына осуждение -- а увидел некое странное
выражение торжества и злорадства. Впрочем, это впечатление могло оказаться
ошибочным, так как Варг быстро отвернулся и с видимым увлечением принялся
что-то возражать кесаревичу Эмилию. Злость на непокорного сына взыграла в
душе нарбоннского герцога; он вспомнил, что вовсе не обязан ни в чем
отчитываться перед мальчишкой -- так первый, предостерегающий, внутренний
голос сорвался на тоскливый хрип и вскоре затих, а второй, побуждающий,
напротив, воплотился в слова:
-- Да, вы правы, княгиня. Покажите мне Форум.
* * *
Площадь Форума тянется в длину с юга на север от Патрисиария до
Народного Дома более чем на герму, а общая ширина Форума от проспекта
Фортуната до канала Эридан составляет почти восемьсот мер. Но на самом деле
Форум состоит из множества небольших площадей, парков и скверов, павильонов,
где для проведения публичных дискуссий, митингов и прочих политических
мероприятий созданы благоприятные условия. Фракции политически активных
аморийцев собираются на "своей" территории, вокруг монументов "своим" вождям
-- а всего на Форуме более тысячи статуй -- и распространяют, устно и
письменно, "истинную", то есть фракционную, точку зрения. Нередко словесные
баталии перерастают в драки; в прошлом не раз бывали случаи, когда
победители сбрасывали побежденных в канал Эридан. Поэтому на Форуме и,
особенно, в западной его части, у Набережной, постоянно дежурят стражи
порядка; впрочем, случаи купания все-таки время от времени повторяются.
Герцог Крун Нарбоннский и княгиня София Юстина шли по аллеям мимо
изящных статуй и аккуратно подстриженных деревьев; навстречу им попадались
люди, по-разному одетые и похожие друг на друга лишь в одном: почти всякий,
встречавшийся им на пути, приветствовал Софию Юстину, а затем, когда она и
ее спутник проходили мимо, еще долго смотрел вслед -- кто с восхищением, кто
с изумлением, а кто и с порицанием. Этим людям вскоре приходилось удивляться
снова, потому что на расстоянии примерно пятнадцати-двадцати шагов от первой
удивительной пары шествовала вторая, не менее странная; все без исключения
аморийцы низко кланялись отпрыску священного Дома Фортунатов, в душе
недоумевая, какая причина побудила Его Высочество кесаревича Эмилия Даласина
проводить досуг в компании суроволицого северного варвара.
А Крун и София как будто не замечали ничего вокруг -- они оживленно
беседовали, вернее, большей частью говорила София, а Крун внимал ей, лишь
иногда вставляя резкие реплики. София рассказывала ему о себе, о своем отце,
о семье, о призвании Юстинов; Круну оставалось лишь поражаться ее
откровенности.
-- Юстины всегда стремились управлять, -- говорила София. -- В нашем
роду насчитывается восемь консулов-правителей и четырнадцать первых
министров. В общей сложности Юстины правили Империей почти пятьсот лет. Это,
если хотите, наша семейная традиция. Мой прадед был первым министром, мой
дед тоже, затем его сменила сестра, тетка моего отца, наконец, хозяином
Квиринальского дворца стал мой отец. Ему уже пятьдесят семь, и он достаточно
правил. Когда мне исполнится тридцать лет, он уступит мне пост первого
министра.
-- Вы в этом так уверены?
София Юстина усмехнулась.
-- Уступит, разумеется. Уже сейчас я фактически замещаю его, как вы,
наверное, сами поняли. В Сенате Юстины владеют твердым большинством, а
плебейские делегаты тоже поддержат меня, если у правительства в ближайшие
три года не будет особых неприятностей.
-- А император?
-- А что император?! Божественный владыка стоит столь высоко над нами,
что великий грех для подданных обременять его политической рутиной. Его
Величество приводит правительство к присяге; тем самым оно получает
божественное благословение на власть...
"Удивительная страна, -- думал Крун, слушая Софию, -- где женщина в
тридцать лет может стать первым министром, где старик, почитаемый за земного
бога, покорно подписывает эдикты и произносит заученные речи и где люди
считают все это само собой разумеющимся, -- вот такая удивительная страна
правит Обитаемым Миром!".
-- Скажите, -- спросил он, -- а зачем вам власть?
София Юстина пожала плечами.
-- Я могла бы изречь много красивых слов о моем долге перед Отечеством,
и прочая, и прочая, и прочая... Вы бы мне не поверили. Хочу быть с вами
откровенной до конца, герцог. Я честолюбива, и в этом весь секрет.
Герцог насупился: он не жаждал такой правды. Новый облик княгини Софии,
который он уже успел себе нарисовать, требовал чего-то возвышенного,
великого, некой грандиозной цели, оправдывающей стремление к высшей власти.
А действительность оказалась прозаичной до отвращения: Софии Юстине власть
нужна была ради самой власти.
-- А я не честолюбив, -- пробурчал он. -- Если бы мой сын был готов
принять бразды правления, я бы отошел от дел.
-- Мы с вами пребываем в разных измерениях, -- улыбнулась София. -- От
тех, кто будет заседать в Квиринале, зависит немного. Народу нашему почти
безразлично, кто правит им. При всякой власти аморийцы остаются аморийцами,
господами мира. Столичные интриги -- дело столичной элиты: надо же и нам
чем-то занять себя! А у вас иначе: если вы уйдете, ваши подданные потеряют
то немногое, что у них осталось.
"Она права, -- подумал Крун. -- Только одно она недоговаривает: страна
господ есть страна рабов. Амореи -- рабы своих богов и своего уклада.
Поэтому им безразлично, кто у власти. А галлы -- воины, не рабы. Чтобы
править воинами, кто угодно не сгодится!".
-- Мой сын осуждает меня, -- в порыве ответной откровенности вымолвил
Крун. -- Вот почему я не могу уйти сейчас.
-- А ваша дочь?
-- Я не хочу об этом, -- грубо отозвался герцог.
Однако София Юстина, ничуть не смутившись, взяла Круна за предплечье и,
на мгновение прильнув к его могучему торсу своим волнующим телом, мягко
проговорила:
-- Вы слышали о моем несчастном брате, ваша светлость?
Комок встал в горле герцога, парализуя речь. А София смотрела на
неотрывным внимательным взглядом и, чтобы что-то ответить, Крун отрицательно
качнул головой: о брате Софии он ничего не слышал.
-- Мой сводный брат Овидий, кстати, сын родной тетки Его Высочества
Эмилия Даласина, был любимцем моего отца. Отец прочил Овидия в преемники, и
Овидий тоже мечтал сделать карьеру. В восемнадцать лет Овидий уже выступал
здесь, на Форуме, и право же, речи его были хороши! Мне тогда едва
исполнилось одиннадцать, но я прекрасно помню, с каким восторгом принимали
его слушатели. А в двадцать лет, -- София сделала паузу и закончила
печальным голосом: -- в двадцать лет мой брат Овидий Юстин скончался.
Крун вздрогнул, настолько неожиданным оказался для него финал этого
рассказа. Холод промчался по его членам; перед глазами промелькнуло лицо
Варга. Крун осипшим голосом спросил:
-- Вашего брата убили?
-- О, нет, его не убили. Овидий умер от редкой болезни. Так решили
боги. И я осталась у отца одна. Я, единственная и неповторимая София Юстина,
-- она усмехнулась, но Крун сумел уловить не только показное самолюбование,
но и что-то еще, о чем мог лишь догадываться; с каждой минутой, проведенной
с ней, София казалась ему все более сложной и загадочной натурой.
-- Я получила блестящее образование, -- продолжала она. -- Ни у кого не
возникало и мысли, что я не стану наследницей моего отца. И я старалась...
"Вот оно что, -- внезапно понял Крун, -- у нее не было выбора!
Внезапная смерть старшего брата сразу превратила ее из девочки-подростка в
политика. Она старалась быть такой, какой ее мечтали видеть отец и все
остальные. Бедный ребенок!..".
Еще вдруг понял герцог, что София говорит с ним не на привычном
аморийском языке, а на галльском, причем довольно давно, и произношение ее
столь безупречно, что и он сам незаметно перешел с аморийского на свой
родной язык. Это открытие поразило его, ведь известно, сколь презирает
патрисианская знать варварские наречия.
-- Вы знаете наш язык? -- вырвалось у него.
-- Я знаю пять восточных языков, четыре северных и два южных, не
считая, разумеется, латыни, греческого, аморийского и сиа, языка патрисов,
-- ответила София. -- Моя первая диссертация была посвящена языческим богам
Германии и Галлии. Знаете, герцог, а ваши боги гораздо человечнее наших!
Круна прошиб холодный пот -- и даже не по той причине, что эта женщина,
оказывается, владеет пятнадцатью разных языков, в то время как он сам,
правящий герцог, едва управлялся с галльским и аморийским, -- а потому, что
в устах наследницы Юстинов слова "ваши боги" казались просто невозможными;
известно каждому, подумал Крун, что для амореев отеческие боги не боги
вовсе, а идолы языческие, дьявольские ипостаси Хаоса...
-- Вы говорите невозможные слова, княгиня! Вы, склонявшая меня принять
аватарианскую веру!
-- Ну вот, -- рассмеялась София Юстина, -- еще не хватало, чтобы вы
обвинили меня в ереси! Я сказала лишь часть правды. Ваши боги человечнее
наших, и в этом их слабость. Боги не должны быть похожими на людей. Ваш
Донар с его свирепыми козлами и волшебным молотом, ваш Вотан на восьминогом
Слейпнире, даже ваш продувной Локи до того похожи на людей, что становится
смешно и грустно! Такие боги неспособны внушить священный трепет -- они
внушают лишь временный страх. Я даже думаю, никакие они не ипостаси дьявола,
как учат наши иереи, а всего лишь куклы-призраки, безобидные фантомы древних
суеверий!
-- Почему вы со мной столь откровенны? -- наконец не выдержал Крун. --
Вы говорите вещи, за которые у вас сажают в темницу!
-- Ну, во-первых, никто не посадит в темницу Софию Юстину, а во-вторых,
мой дорогой герцог...
Она замолчала, предлагая Круну самому додумать очевидную мысль:
"Во-вторых, никто не поверит измышлениям варвара, недавнего язычника!".
-- Кстати, о вашей дочери, -- вдруг сказала София, как будто эта тема
