Старого Света, потрясаемые революционными силами. В особенности агрес-
сивно Роллинг говорил о Советской России, где, по слухам, ведутся зага-
дочные работы над передачей на расстояние тепловой энергии".
Питкевич внимательно прочел. Задумался. Сказал, нахмурив брови:
- Да. Весьма возможно, - убийство Гарина связано как-то с этой замет-
кой.
- Вы спортсмен? - неожиданно спросил Шельга, взял руку Питкевича и
повернул ее ладонью вверх. - Я страстно увлекаюсь спортом.
- Вы смотрите, нет ли у меня мозолей от весел, товарищ Шельга... Ви-
дите - два пузырька, - это указывает, что я плохо гребу и что я два дня
тому назад действительно греб около полутора часов подряд, отвозя Гарина
в лодке на Крестовский остров... Вас удовлетворяют эти сведения?
Шельга отпустил его руку и засмеялся:
- Вы молодчина, товарищ Питкевич, с вами любопытно было бы повозиться
всерьез.
- От серьезной борьбы я никогда не отказываюсь.
- Скажите, Питкевич, вы знали раньше этого поляка с четырьмя пальца-
ми?
- Вы хотите знать, почему я изумился, увидя у него четырехпалую руку?
Вы очень наблюдательны, товарищ Шельга. Да, я изумился... больше - я ис-
пугался.
- Почему?
- Ну, вот этого я вам не скажу.
Шельга покусал кожицу на губе. Смотрел вдоль пустынного бульвара.
Питкевич продолжал:
- У него не только изуродована рука, - у него на теле чудовищный шрам
наискосок через грудь. Изуродовал Гарин в тысяча девятьсот девятнадцатом
году. Человека этого зовут Стась Тыклинский...
- Что же, - спросил Шельга, - покойный Гарин изуродовал его тем же
способом, каким он разрезал трехдюймовые доски?
Питкевич быстро повернул голову к собеседнику, и они некоторое время
глядели в глаза друг другу: один спокойно и непроницаемо, другой весело
и открыто.
- Арестовать меня все-таки вы намереваетесь, товарищ Шельга?
- Нет... Это мы всегда успеем.
- Вы правы. Я знаю много. Но, разумеется, никакими принудительными
мерами вы не выпытаете у меня того, чего я не хочу открывать. В преступ-
лении я не замешан, вы сами знаете. Хотите - игру в открытую? Условия
борьбы: после хорошего удара мы встречаемся и откровенно беседуем. Это
будет похоже на шахматную партию. Запрещенные приемы - убивать друг дру-
га до смерти. Кстати - покуда мы с вами беседуем, вы подвергались смер-
тельной опасности, уверяю вас, - я не шучу. Если бы на вашем месте сидел
Стась Тыклинский, то я бы, скажем, осмотрелся, - пустынно, - и пошел бы,
не спеша, на Сенатскую площадь, а его бы нашли на этой скамейке безна-
дежно мертвым, с отвратительными пятнами на теле. Но, повторяю, к вам
этих фокусов применять не стану. Хотите партию?
- Ладно. Согласен, - сказал Шельга, блестя глазами, - нападать буду я
первым, так?
- Разумеется, если бы вы не поймали меня на почтамте, я бы сам, ко-
нечно, не предложил игры. А что касается четырехпалого поляка - обещаю
помогать в его розыске. Где бы его ни встретил - я вам немедленно сообщу
по телефону или телеграфно.
- Ладно. А теперь, Питкевич, покажите, что у вас за штука такая, чем
вы грозитесь...
Питкевич качнул головой, усмехнулся: "Будь повашему - игра открытая",
и осторожно вынул из бокового кармана плоскую коробку. В ней лежала ме-
таллическая, в палец толщины, трубка.
- Вот и все, только надавить с одного конца, - там внутри хрустнет
стеклышко.
Подходя к уголовному розыску, Шельга сразу остановился, - будто нале-
тел на телеграфный столб: "Хе! - выдохнул он, - хе! - и бешено топнул
ногой: - Ах, ловкач, ах, артист!"
Шельга действительно был одурачен вчистую. Он стоял в двух шагах от
убийцы (в этом теперь не было сомнения) и не взял его. Он говорил с че-
ловеком, знающим, видимо, все нити убийства, и тот умудрился ничего ему
не сказать по существу. Этот ПьянковПиткевич владел какой-то тайной...
Шельга вдруг понял - именно государственного, мирового значения была эта
тайна... Он уже за хвост держал ПьянковаПиткевича, - вывернулся, прокля-
тый, обошел!"
Шельга взбежал на третий этаж к себе в отдел. На столе лежал пакет из
газетной бумаги. В глубокой нише окна сидел смирный толстенький человек
в смазных сапогах. Держа картуз у живота, он поклонился Шельге.
- Бабичев, управдом, - сказал он с сильно самогонным духом, - по Пуш-
карской улице двадцать четвертый номер дома, жилтоварищество.
- Это вы принесли пакет?
- Я принес. Из квартиры номер тринадцатый... Это не в главном корпу-
се, а в пристроечке. Жилец вторые сутки у нас пропал. Сегодня милицию
позвали, дверь вскрыли, составили акт в порядке закона, - управдом прик-
рыл рот рукой, щеки его покраснели, глаза слегка вылезли, увлажнились,
дух самогона наполнил комнату, - значит, этот пакет я нашел дополни-
тельно в печке.
- Фамилия пропавшего жильца?
- Савельев, Иван Алексеевич.
Шельга развернул пакет. Там оказались - фотографическая карточка
Пьянкова-Питкевича, гребень, ножницы и склянка темной жидкости, краска
для волос.
- Чем занимался Савельев?
- По ученой части. Когда у нас фановая труба лопнула - комитет к нему
обратился... Он - "рад бы, говорит, вам помочь, но я химик".
- Он часто отлучался по ночам с квартиры?
- По ночам? Нет. Не замечалось, - управдом опять прикрыл рот, - чуть
свет он - со двора, это верно. Но так, чтобы по ночам, - не замечалось,
пьяным не видели.
- Ходили к нему знакомые?
- Не замечалось.
Шельга по телефону запросил отдел милиции Петроградской стороны. Ока-
залось, - в пристройке дома двадцать четыре по Пушкарской действительно
проживал Савельев Иван Алексеевич, тридцати шести лет, инженер-химик.
Поселился на Пушкарской в феврале с удостоверением личности, выданным
тамбовской милицией.
Шельга послал телеграфный запрос в Тамбов и на автомобиле вместе с
управдомом поехал на Фонтанку, где в отделе уголовного следствия, на
леднике, лежал труп человека, убитого на Крестовском. Управдом сейчас же
в нем признал жильца из тринадцатого номера.
В то же приблизительно время тот, кто называл себя Пьянковым-Питкеви-
чем, подъехал на извозчике с поднятым верхом к одному из пустырей на
Петроградской стороне, расплатился и пошел по тротуару вдоль пустыря. Он
открыл калитку в дощатом заборе, миновал двор и поднялся по узкой лест-
нице черного хода на пятый этаж. Двумя ключами открыл дверь, повесил в
пустой прихожей на единственный гвоздь пальто и шляпу, вошел в комнату,
где четыре окна до половины были замазаны мелом, сел на продранный диван
и закрыл лицо руками.
Только здесь, в уединенной комнате (уставленной книжными полками и
физическими приборами), он мог отдаться наконец ужасному волнению, почти
отчаянию, потрясшему его со вчерашнего дня.
Его руки, сжимавшие лицо, дрожали. Он понимал, что смертельная опас-
ность не миновала. Он был в окружении. Только какие-то небольшие возмож-
ности складывались в его пользу, из ста - девяносто девять было против.
"Как неосторожно, ах, как неосторожно", - шептал он.
Усилием воли он наконец овладел своим волнением, ткнул кулаком гряз-
ную подушку, лег навзничь и закрыл глаза.
Его мысли, перегруженные страшным напряжением, отдыхали. Несколько
минут мертвой неподвижности освежили его. Он поднялся, налил в стакан
мадеры и выпил одним глотком. Когда горячая волна пошла по телу, он стал
шагать по комнате, с методичной неторопливостью, ища этих небольших воз-
можностей к спасению.
Он осторожно отогнул у плинтуса старые отставшие обои, вытащил из-под
них листы чертежей и свернул их трубкой. Снял с полок несколько книг и
все это, вместе с чертежами и частями физических приборов, уложил в че-
модан. Поминутно прислушиваясь, отнес чемодан вниз и в одном из темных
дровяных подвалов спрятал его под кучей мусора. Снова поднялся к себе,
вынул из письменного стола револьвер, осмотрел, сунул в задний карман.
Было без четверти пять. Он опять лег и курил одну папиросу за другой,
бросая окурки в угол. "Разумеется, они не нашли! - почти закричал он,
сбрасывая ноги с дивана, и снова забегал по диагонали комнаты.
В сумерки он натянул грубые сапоги, надел парусиновое пальто и вышел
из дому.
В полночь в шестнадцатом отделении милиции был вызван к телефону де-
журный. Торопливый голос проговорил ему в ухо:
- На Крестовский, на дачу, где позавчера было убийство, послать не-
медленно наряд милиции...
Голос прервался. Дежурный сволочнулся в трубку Вызвал проверочную,
оказалось, что звонили из гребной школы. Позвонил в гребную школу. Там
долго трещал телефон, наконец заспанный голос проговорил:
- Что нужно?
- От вас сейчас звонили?
- Звонили, - зевнув, ответил голос.
- Кто звонил?.. Вы видели?
- Нет, у нас электричество испорчено. Сказали, что по поручению това-
рища Шельги.
Через полчаса четверо милиционеров выскочили из грузовичка у заколо-
ченной дачи на Крестовском. За березами тускло багровел остаток зари. В
тишине слышались слабые стоны. Человек в тулупе лежал ничком близ черно-
го крыльца. Его перевернули, - оказался сторож. Около него валялась ва-
та, пропитанная хлороформом.
Дверь крыльца была раскрыта настежь. Замок сорван. Когда милиционеры
проникли внутрь дачи, из подполья чей-то заглушенный голос закричал:
- Люк, отвалите люк в кухне, товарищи...
Столы, ящики, тяжелые мешки навалены были горой у стены на кухне. Их
раскидали, подняли крышку люка.
Из подполья выскочил Шельга, - весь в паутине, в пыли, с дикими гла-
зами.
- Скорее сюда! - крикнул он, исчезая за дверью. - Свет, скорее!
В комнате (с железной кроватью) в свете потайных фонарей увидали на
полу два расстрелянных револьвера, коричневый бархатный картуз и отвра-
тительные, с едким запахом, следы рвоты.
- Осторожнее! - крикнул Шельга. - Не дышите, уходите, это - смерть!
Отступая, тесня к дверям милиционеров, он с ужасом, с омерзением гля-
дел на валяющуюся на полу металлическую трубку величиной с человеческий
палец.
Как все крупного масштаба деловые люди, химический король Роллинг
принимал по делам в особо для того снятом помещении, офисе, где его сек-
ретарь фильтровал посетителей, устанавливая степень их важности, читал
их мысли и с чудовищной вежливостью отвечал на все вопросы. Стеногра-
фистка превращала в кристаллы человеческих слов идеи Роллинга, которые
(если взять их арифметическое среднее за год и умножить на денежный эк-
вивалент) стоили приблизительно пятьдесят тысяч долларов за каждый про-
текающий в одну секунду отрезок идеи короля неорганической химии. Минда-
левидные ногти четырех машинисток, не переставая, порхали по клавишам
четырех ундервудов. Мальчик для поручений мгновенно вслед за вызовом вы-
растал перед глазами Роллинга, как сгустившаяся материя его воли.
Офис Роллинга на бульваре Мальзерб был мрачным и серьезным помещени-
ем. Темного штофа стены, темные бобрики на полу, темная кожаная мебель.
На темных столах, покрытых стеклом, лежали сборники реклам, справочные
книги в коричневой юфте, проспекты химических заводов. Несколько ржавых
газовых снарядов и бомбомет, привезенные с полей войны, украшали камин.
За высокими, темного ореха, дверями, в кабинете среди диаграмм, кар-
тограмм и фотографий сидел химический король Роллинг. Профильтрованные
посетители неслышно по бобрику входили в приемную, садились на кожаные
стулья и с волнением глядели на ореховую дверь. Там, за дверью, самый
воздух в кабинете короля был неимоверно драгоценен, так как его пронизы-
вали мысли, стоящие пятьдесят тысяч долларов в секунду.
Какое человеческое сердце осталось бы спокойным, когда среди почтен-
ной тишины в приемной вдруг зашевелится бронзовая, в виде лапы, держащей
шар, массивная ручка орехового дерева и появится маленький человек в
темно-сером пиджачке, с известной всему миру бородкой, покрывающей щеки,
