ший свою твердость не тем, что в свое время задушил Павла, но тем, как
стойко выдержал кровавый день под Эйлау. Но Беннигсен тоже на вторых ро-
лях. Кутузов? Наполеон, разбивший Кузутова под Аустерлицем, все-таки ни-
когда не презирал Кузутова, считая его хитрым и осторожным вождем. Но
Кутузов не у дел. Главнокомандующего, Барклая де Толли, военного минист-
ра, для суждения о котором у Наполеона не было материала, он склонен был
считать не очень превышающим обычный уровень русских генералов, которых
в массе Наполеон оценивал весьма не высоко. На второй вопрос ответ мог
быть дан еще более оптимистический. Никакого настоящего единоначалия в
русской армии не было, организация командования была ниже всякой крити-
ки. Да и не могло быть иначе, потому что Александр был при армии и вме-
шивался в распоряжения Барклая. Наполеон это хорошо знал, еще двигаясь к
Вильне, и иронически высказал это в самой Вильне генерал-адъютанту Бала-
шову, которого Александр послал в первый и последний раз предлагать На-
полеону мир: "Что все они делают? В то время как Фуль предлагает, Арм-
фельд противоречит, Беннигсен рассматривает, Барклай, на которого возло-
жено исполнение, не знает, что заключить, и время проходит у них в ниче-
гонеделании!".
Это место в рассказе Балашова о его беседе с Наполеоном заслуживает
полного доверия, потому что подтверждается и другими показаниями. В об-
щем же записка русского министра полиции генерала Балашова, которого
Александр послал к Наполеону с предложением мира при первом известии о
переходе французов через Неман, напечатанная с рукописи Тьером в XIV то-
ме его "Истории Консульства и Империи" и почти дословно по тексту Тьера
воспроизведенная в знаменитой высокохудожественной сцене "Войны и мира",
должна быть принимаема с большой осторожностью, особенно те места, где
Балашов будто бы намекнул Наполеону на Испанию и упомянул о Полтаве. Ми-
нистр русской полиции не блистал никогда безупречной правдивостью, и бо-
лее чем вероятно, что он присочинил эти свои героические намеки уже
позднее. С этим всегда надо считаться историкам. Есть целая книга
(Герстлетта), называющаяся "Остроумие на лестнице" (Der Treppen-witz der
Geschichte), специально посвященная таким позднее присочиненным остроум-
ным "историческим" словам и выходкам, которые на самом деле никогда не
происходили, но пришли в голову лишь впоследствии, когда уже человек
простился со своим собеседником и, "спускаясь по лестнице", придумал,
как бы хорошо было сказать еще то-то и то-то. Во всяком случае, войдя в
Вильну на четвертый день после перехода через Неман без всякого сопро-
тивления, встреченный с самым верноподданническим почтением местной
польской знатью и зная подавляющее превосходство своих сил, Наполеон от-
ветил Балашову полным отказом, и более чем вероятно, что тон этого отка-
за был действительно резким и оскорбительным.
В Вильне Наполеон пробыл полных 18 дней, и это впоследствии военные
историки считали одной из роковых его ошибок. Но и в Вильне, как еще
раньше в Дрездене, Наполеон поджидал подходившие к нему новые и новые
армейские части. В общем из 685 тысяч человек, которыми располагал Напо-
леон для войны с Россией, 235 тысяч он должен был оставить пока во Фран-
ции и в вассальной Германии, а через границу переправил лишь 420 тысяч
человек. Но и эти 420 тысяч подходили и переправлялись лишь постепенно.
Уже в Вильне Наполеону доложили о первой серьезной неприятности: о мас-
совом падеже лошадей, для которых не хватало корма. Была к другая непри-
ятность: поляки в Литве и Белоруссии не выставили достаточных военных
сил. Уже в Вильне Наполеон стал гораздо больше, чем при переходе через
границу, и несравненно больше, чем в Дрездене, понимать особенности и
трудности затеянного дела. И это тотчас же отразилось на его политике: к
великому разочарованию поляков, он не присоединил к Польше Литвы (под
Литвой подразумевались тогда Литва и Белоруссия), а создал для Литвы
особое временное управление. Это означало, что он не хочет предпринимать
ничего, что могло бы в данный момент помешать миру с Александром. Уже
тут начала проявляться двойственность настроений и планов Наполеона в
отношении исхода предпринятого им похода. По-видимому, он допускал, что
война закончится полной покорностью Александра и превращением России в
послушного вассала, нужного для дальнейшей борьбы против Англии в Евро-
пе, а может быть, и в Азии. По мере развития событий он склонялся больше
к тому, что война эта превратится просто в "политическую войну" - так и
говорил он о ней немного спустя,- войну кабинетов, как выражались в
XVIII в., в нечто вроде дипломатической дискуссии, продолжаемой при по-
мощи нескольких "жестов оружием", после чего обе стороны приходят, нако-
нец, к какому-нибудь общему соглашению. Конечно, коренной из всех его
ошибок была ошибка, происшедшая от полного незнания и непонимания русс-
кого народа. Не только он, но и буквально никто в Европе не предвидел,
до каких высот героизма способен подняться русский народ, когда дело
идет о защите родины от наглого, ничем не вызванного вторжения. Никто не
предвидел, что русские крестьяне обратят весь центр своей страны в
сплошную выжженную пустыню, но ни за что не покорятся завоевателю. Все
это Наполеон узнал слишком поздно.
По мере того как обнаруживались трудности затеянного похода, в уме
Наполеона явно тускнело первое воззрение на эту войну и выдвигалось вто-
рое. Полководец знал, что хотя у него под рукой 420 тысяч человек, а у
русских нет и 225 тысяч, но что его армия далеко не равноценна во всех
своих частях. Он знал, что положиться он может лишь на французскую часть
своей армии (всего великая армия насчитывала 355 тысяч подданных Фран-
цузской империи, но среди них далеко не все были природные французы), да
и то не на всю, потому что молодые рекруты не могут быть поставлены ря-
дом с закаленными воинами, побывавшими в его походах. Что же касается
вестфальцев, саксонцев, баварцев, рейнских, ганзейских немцев, итальян-
цев, бельгийцев, голландцев, не говоря уже о подневольных "союзниках" -
австрийцах и пруссаках, которых он потащил для неведомых им целей на
смерть в Россию и из которых многие ненавидят вовсе не русских, а его
самого, то едва ли они будут сражаться с особенным жаром. Хорошо зная
военную историю, он помнил, что не очень-то усердно бились в рядах древ-
ней персидской армии те бесчисленные представители покоренных персидски-
ми царями племен, которых Ксеркс погнал против греков. На поляков Напо-
леон несколько больше надеялся, потому что поляки защищали свое
собственное дело. Но и тут, как сказано, он ожидал большей помощи (в
чисто количественном отношении).
Наполеон знал о растерянности в русском штабе и, еще находясь в
Вильне, получил сведения о том, что первоначальная мысль защищаться на
Двине в укрепленном лагере в Дриссе оставлена, так как Барклай боялся
обхода этого лагеря и неизбежной капитуляции, что русская армия двумя
колоннами отступает в глубь страны. Колонна Барклая отступает на Витебск
быстрее, колонна Багратиона на Минск - медленнее. Наполеон с главными
силами двинулся на Барклая. Но Барклай ускорил темп перехода и приказал
начальнику своего арьергарда Остерману-Толстому задерживать, по мере
сил, наступающих французов. Это и было исполнено в боях под Островно 25
и 26 июля. Таким образом, войдя в Витебск, Наполеон уже не застал Барк-
лая, который спешил теперь к Смоленску. В эти же июльские дни маршал Да-
ву двигался из Вильны в Минск, получив задачу отрезать путь отхода Баг-
ратиона и уничтожить его раньше, чем тому удастся соединиться с Баркла-
ем. Но, к счастью для Багратиона, бездарный в военном отношении (и во
всех прочих отношениях) младший брат Наполеона, вестфальский король Же-
ром Бонапарт, преследовавший Багратиона по дороге Гродно - Минск, не су-
мел выполнить ничего из того, что ему было приказано, опоздал со своим
корпусом, и когда 23 июля начался бой к югу от Могилева между Даву и
Багратионом, то Багратион очень успешно отразил ряд атак и, повернув на
Смоленск, продолжал свое отступление, уже почти не тревожимый неприяте-
лем. Получив сведения о битве под Могилевым и о переходе Багратиона че-
рез Днепр у Нового Быхова, Барклай решил соединиться с Багратионом у
Смоленска и двинулся туда через Рудно. Наполеон сделал уже все приготов-
ления к большой битве под Витебском, в которой он думал уничтожить Барк-
лая, и вдруг 28 июля, выехав на позиции, убедился, что русская армия уш-
ла дальше на восток. Это было для императора большим разочарованием. Но-
вый Аустерлиц под Витебском мог бы разом, как ему представлялось, кон-
чить войну и побудить Александра к миру. Солдаты были измучены страшной
жарой и трудными переходами. Жара была такая, что побывавшие в Египте и
Сирии старослуживые утешали молодых только тем, что в Египте бывало еще
жарче. Фуража не хватало. В некоторых эскадронах со времени выхода из
Вильны пало больше половины лошадей. Вместе с тем в армии появились
признаки разложения, мародерство приняло необычайные размеры.
Приходилось идти дальше и дальше за Барклаем и Багратионом, которые
шли разными путями, направляясь к Смоленску. Пришлось выдвинуть к Двине
два корпуса на крайний левый (т. е. северный) фланг наступающей на Смо-
ленск армии, на петербургское направление, где действовал корпус Вит-
генштейна. Пришлось выделить несколько дивизий на правый (южный) фланг,
чтобы отразить спешившие из Турции русские войска, освободившиеся после
внезапного заключения русско-турецкого мира. Но все-таки у Наполеона для
предстоящей в Смоленске битвы войска было гораздо больше, чем у русских.
После столкновения под Красным (14 августа) с дивизией Неверовского, с
замечательной стойкостью выдержавшей натиск превосходящих сил Нея и Мю-
рата и потерявшей при этом треть своего состава, Наполеон подошел к Смо-
ленску. Багратион поручил генералу Раевскому задержать французов, и в
последовавших столкновениях корпус Раевского сражался с таким упорством,
что маршал Ней чуть не попал в плен. Багратион настаивал на том, что без
большой битвы отдавать Смоленск нельзя. До "большой битвы" дело не дош-
ло. Главные силы русских армий подошли было сначала к Смоленску, но за-
тем начали отход на восток. Барклай не решился, однако, сдать город без
боя, хотя он и считал это ненужным. В 6 часов утра 16 августа Наполеон
приказал начать общую бомбардировку и штурм Смоленска. Разгорелись
яростные бои, длившиеся до 6 часов вечера. Французы заняли предместья
Смоленска, но не центр города. Корпус Дохтурова, защищавший город вместе
с дивизией Коновницына и принца Вюртембергского, сражался с изумлявшей
французов храбростью и упорством. Вечером Наполеон призвал маршала Даву
и категорически приказал на другой день, чего бы это ни стоило, взять
Смоленск. У него появилась уже раньше, а теперь окрепла надежда, что
этот смоленский бой, в котором участвует якобы вся русская армия (он
знал о состоявшемся наконец соединении Барклая с Багратионом), и будет
той решительной битвой, от которой русские до сих пор уклонялись, отда-
вая ему без боя огромные части своей империи. 17 августа бой возобновил-
ся. Русские оказывали геройское сопротивление, солдат приходилось и
просьбами и прямо угрозами отводить в тыл: они не желали исполнять при-
казов об отступлении.
После кровавого дня наступила ночь. Бомбардировка города, по приказу
Наполеона, продолжалась. И вдруг раздались среда ночи один за другим
страшные взрывы, потрясшие землю; начавшийся пожар распространился на
весь город. Это русские взрывали пороховые склады и зажигали город:
Барклай дал приказ об отступлении. На рассвете французские разведчики
