После Эрфурта Александр вернулся в Петербург еще с намерением поддер-
живать франко-русский союз и не выходить из фарватера наполеоновской по-
литики, по крайней мере в ближайшем будущем. Когда будет написана науч-
ная и детальная социально-экономическая и политическая история России
начала XIX в., тогда, вероятно, будущий исследователь много внимания
уделит и очень много страниц посвятит этим любопытным годам от Эрфурта
до нашествия Наполеона в 1812 г В эти четыре года мы видим сложную
борьбу враждебных социальных сил и течений, определивших историческую
закономерность как появления фигуры Сперанского, так и его крушения.
По-видимому, вопрос о введении некоторых реформ в управление Российс-
кой империи выдвигался достаточно настойчиво условиями того времени.
Толчков, способствовавших созданию необходимости реформы, было достаточ-
но: Аустерлиц, Фридланд, Тильзит. Но, с другой стороны, страшные пораже-
ния в двух больших войнах, которые велись Россией в 1805-1807 гг. против
Наполеона, окончились, что бы там ни говорилось о тильзитском позоре,
сравнительно выгодным союзом со всемирным завоевателем и затем в скором
времени приобретением огромной Финляндии. Значит, причин для очень глу-
боких, коренных реформ, даже хотя бы для таких, какие после иенского
разгрома наметились для Пруссии, русский царь не усматривал. Тут и при-
шелся необыкновенно кстати ко двору Сперанский. Умный, ловкий и осторож-
ный разночинец вернулся из Эрфурта, куда он ездил в свите Александра, в
полном восторге от Наполеона. Крепостного права Сперанский никак, даже
отдаленно, не трогал - напротив, убедительно доказывал, что оно совсем
не рабство. Православной церкви тоже никак не трогал,- напротив, говорил
ей много комплиментов при всяком удобном случае. На какое-либо ограниче-
ние самодержавия он и подавно не только не посягал, но, наоборот, в
царском абсолютизме видел главный рычаг затеянных им преобразований. А
преобразования эти как раз и были предназначены для того, чтобы обратить
рыхлую полувосточную деспотию, вотчину семьи Гольштейн-Готторпов, прис-
воивших себе боярскую фамилию вымерших Романовых, в современное евро-
пейское государство с правильно действующей бюрократией, с системой фор-
мальной законности, с организованным контролем над финансами и админист-
рацией, образованным и деловым личным составом чиновничества, с превра-
щением губернаторов из сатрапов в префектов, словом, он желал насадить
на русской почве те же порядки, которые, по его представлению, преврати-
ли Францию в первую страну в мире. Сама по себе эта программа ничуть не
противоречила мыслям, чувствам, желаниям Александра, и царь несколько
лет подряд поддерживал своего любимца. Но и Александр и Сперанский расс-
читали без хозяина. Родовитая знать и руководимый ею среднедворянский
слой учуяли врага, сколько бы он ни прикрывался умеренностью и благона-
меренностью. Они поняли инстинктом, что Сперанский стремится фео-
дально-абсолютистское государство сделать буржуазно-абсолютистским и
создать формы, которые по существу несовместимы с существовавшим в Рос-
сии феодально-крепостным укладом и дворянским строем политического и об-
щественного быта.
Дружной фалангой пошли они против Сперанского. Не случайно, а органи-
чески реформаторская работа Сперанского связывалась в их глазах с при-
верженностью руководящего министра к франко-русскому союзу, к дружбе с
военным диктатором Франции и Европы; не случайно, а органически в умах
русской знати ассоциировались попович, который вводит экзамены для чи-
новников и хочет вытеснить дворянство из государственной машины, чтобы
передать эту машину разночинцам, кутейникам и купцам, и французский за-
воеватель, который разоряет это же русское дворянство континентальной
блокадой и к которому на поклон ездил в "Эрфуртскую орду" царь со своим
фаворитом. Какова была твердая линия придворно-дворянской оппозиции в
Петербурге и Москве в 1808- 1812 гг., и эта оппозиция направлялась оди-
наково резко и против внутренней и против внешней политики царя и его
министра.
Уже это обстоятельство лишало франко-русский союз должной прочности.
В русских аристократических салонах порицали отнятие Финляндии у Швеции,
потому что это было сделано по желанию Наполеона, и не хотели даже полу-
чить Галицию, если для этого требовалось помогать в 1809 г. ненавистному
Бонапарту против Австрии. Всячески старались показать холодность фран-
цузскому послу в Петербурге Коленкуру, и чем ласковее и сердечнее был с
ним царь, тем демонстративнее обнаруживали свою неприязнь аристократи-
ческие круги как "нового" Петербурга, так и особенно старой Москвы.
Но с конца 1810 г. Александр перестал противиться этому побеждающему
течению. Во-первых, тильзитские речи Наполеона о распространении русско-
го влияния на Востоке, в Турции, оказывались только словами, и это разо-
чаровывало Александра; во-вторых. Наполеон все не выводил войска из
Пруссии и, главное, вел какую-то игру с поляками, не покидая мысли о
восстановлении Польши, что грозило целости русских границ и отторжением
Литвы; в-третьих, протесты и неудовольствие Наполеона по поводу неиспол-
нения в точности условий континентальной блокады принимали очень оскор-
бительные формы; в-четвертых, произвольные аннексии одним росчерком пера
целых государств, практикуемые Наполеоном так охотно в 1810- 1811 гг.,
беспокоили и раздражали Александра. Непомерное могущество Наполеона само
по себе висело вечной угрозой над его вассалами, а на Александра после
Тильзита смотрели (и он это знал) как на простого вассала Наполеона.
Иронизировали над маленькими подачками, которые Наполеон давал Александ-
ру и в 1807 г., "подарив" ему прусский Белосток, и в 1809 г., подарив
царю один австрийский округ на восточной (галицийской) границе; говори-
ли, что Наполеон так обращается с Александром, как прежние русские цари
со своими холопами, жалуя им в награду за службу столько-то "душ".
Когда не удалась женитьба Наполеона на великой княжне Анне Павловне,
то во всей Европе впервые стали говорить о приближающейся резкой раз-
молвке между обоими императорами. Женитьба Наполеона на дочери австрийс-
кого императора истолковывалась как замена франко-русского союза фран-
ко-австрийским.
Есть точные указания, что впервые не только размышлять вслух о войне
с Россией, но и серьезно изучать этот вопрос Наполеон начал с января
1811 г., когда ознакомился с новым русским таможенным тарифом. Этот та-
риф очень повышал пошлины на ввоз в Россию вин, шелковых и бархатных ма-
терий и других предметов роскоши, т. е. как раз тех товаров, которые яв-
лялись главными предметами французского импорта в Россию. Наполеон про-
тестовал против этого тарифа; ему ответили, что плачевное состояние
русских финансов вынуждает к подобной мере. Тариф остался. Жалобы на
слишком легкий пропуск в Россию колониальных товаров на мнимонейт-
ральных, а на самом деле английских судах все учащались. Наполеон был
уверен, что русские тайком выпускают английские товары и что из России
эти товары широко распространяются в Германии, Австрии, Польше и, таким
образом, блокада Англии сводится к нулю.
Александр тоже думал о неизбежности войны, искал союзников, вел пере-
говоры с Бернадоттом, прежде наполеоновским маршалом, теперь наследным
принцем шведским и врагом Наполеона. 15 августа 1811 г. на торжественном
приеме дипломатического корпуса, прибывшего поздравить Наполеона с име-
нинами, император, остановившись около русского посла князя Куракина,
обратился к нему с гневной речью, имевшей угрожающий смысл. Он обвинял
Александра в неверности союзу, в неприязненных действиях. "На что наде-
ется ваш государь?" - спросил он угрожающе. Наполеон предложил затем Ку-
ракину немедленно подписать соглашение, которое улаживало бы все недора-
зумения между Россией и Французской империей. Куракин, оробевший и
взволнованный, заявил, что у него нет полномочий для такого акта. "Нет
полномочий? - крикнул Наполеон.- Так потребуйте себе полномочий!.. Я не
хочу войны, я не хочу восстановить Польшу, но вы сами хотите присоедине-
ния к России герцогства Варшавского и Данцига... Пока секретные намере-
ния вашего двора не станут открытыми, я не перестану увеличивать армию,
стоящую в Германии!" Оправданий и объяснений Куракина, отвергавшего все
эти обвинения, император не слушал, а говорил и повторял на все лады
свои мысли.
После этой сцены уже никто в Европе не сомневался в близкой войне.
Наполеон постепенно превращал всю вассальную Германию в обширный
плацдарм для будущего нашествия. Одновременно он решил принудить к воен-
ному союзу с собой как Пруссию, так и Австрию - две державы на континен-
те, которые еще числились самостоятельными, хотя фактически Пруссия была
в полном политическом рабстве у Наполеона. Этот военный союз должен был
непосредственно предшествовать нападению на Россию.
Очень трудные времена переживала Пруссия в годы, когда над ней тяго-
тело наполеоновское иго, но все-таки даже в первые моменты после Тильзи-
та, в 1807-1808 гг., там не было такой хронической паники, как после
Ваграма и австрийского брака Наполеона. В первые годы под влиянием Штей-
на и "партии реформ" в Пруссии было если не полностью уничтожено кре-
постное право, то очень значительно надломлены почти все его юридические
основания. Были проведены и еще некоторые реформы.
Но вот пламенный патриот Штейн, слишком открыто восторгавшийся ис-
панским восстанием, обратил на себя внимание наполеоновской полиции: бы-
ло перехвачено одно его письмо, показавшееся Наполеону неблагонамерен-
ным, и император приказал королю Фридриху-Вильгельму III немедленно изг-
нать Штейна из Пруссии. Король в знак усердия не только сейчас же выпол-
нил приказ, но и конфисковал имущество опального государственного деяте-
ля.
Дело реформ в Пруссии замедлилось, но не прекратилось. Шарнгорст, во-
енный министр, Гнейзенау и их помощники работали, поскольку это было
возможно, над реорганизацией армии. По требованию Наполеона, Пруссия не
могла иметь армию больше чем в 42 тысячи человек, но разными ловкими ме-
роприятиями прусское правительство умудрялось, призывая на короткий
срок, давать военное обучение большой массе. Таким образом, раболепно
исполняя волю Наполеона, покоряясь, льстя, унижаясь, Пруссия под шумок
все же готовилась к отдаленному будущему и не теряла надежды на выход из
того отчаянного невозможного положения, в которое ее поставили страшный
разгром 1806 г. и Тильзитский мир 1807 г.
Когда вспыхнула война Наполеона с Австрией в 1809 г., была одна отча-
янная, судорожная, произведенная на индивидуальный риск и страх попытка
с прусской стороны освободиться от угнетения: майор Шилль с частью гу-
сарского полка, которой он командовал, начал партизанскую войну. Он был
разбит и убит, его товарищи, по приказу Наполеона, судимы прусским воен-
ным судом и расстреляны. Король был вне себя от страха и ярости против
Шилля, но Наполеон пока удовольствовался этими казнями и униженными за-
верениями Фридриха-Вильгельма. После нового разгрома Австрии при Вагра-
ме, после Шенбруннского мира и женитьбы Наполеона на Марии-Луизе пропали
последние надежды на спасение Пруссии: Австрия, казалось, всецело и бес-
поворотно вошла в орбиту наполеоновской политики. Кто же мог помочь, на
что надеяться? На начавшуюся ссору Наполеона с Россией? Но ссора эта
развивалась очень медленно, и на силу России уже не возлагалось теперь,
после Аустерлица и Фридланда, прежних упований.
С самого начала 1810г ходили зловещие слухи о том, что Наполеон наме-
рен без войны, простым декретом, уничтожить Пруссию, либо разделив ее на
части (между Французской империей, Вестфальским королевством Жерома Бо-
