мудрый Хирон, и отвечал: "О, друзья! Он мал, и он слаб. И бегать он быстро
не может, и устоять пред ударом копыта, и даже натянуть тетиву лука, оружья
кентавров. Так пусть же войдет он в наши пещеры, наплодит нам слуг и
служанок. Да будет процветать род кентавров!
Принтер замолчал.
Мы уставились друг на друга.
(c) Техника молодежи N 11 за 1987 г.
Байки <ТМ>
Вадим АЛЕКСАНДРОВ
обозреватель
Аудиополстергейст Курского производства
О полтергейсте мы уже писали, и не раз. Но, как и всякое дело, изучение
"шумного духа" имеет свою запутанную историю. Оно и понятно - уж очень
странная штука - аномальщина. Сегодня я расскажу о том, как развивались
события при попытках разобраться с одним из самых таинственных эпизодов.
Случай курского голосового полтергейста привлек внимание пишущей братии.
О нем говорится в брошюре А. Горбовского "Незваные гости? Полтергейст вчера
и сегодня", журнале "Юный техник", № 7 за 1989 г. (статья А. Фина "Черт на
куличках"), газете "Аномалия", № 1 за 1991 г. ("Голос ниоткуда", статья без
подписи). Я же усышал о необычном происшествии в Курске еще летом 1981
года, когда его обсуждали на заседании секции аномальных явлений творческой
лаборатории "Инверсор" при редакции "ТМ". Обсуждали, правда, сугубо
предположительно, ибо никто из участников заседания в Курск не ездил, а
сведения о "барабашке" поступили от москвича, вернувшегося оттуда из
служебной командировки.
Все, кто сообщал о странном эпизоде (или пересказывал его), оставались
единодушны в одном: никаких перемещений предметов, самовозгораний или
выливающейся неизвестно откуда воды не наблюдалось, явление было чисто
голосовым. Голос описывали как хриплый, мужской, неприятный и очень
сильный. Казалось, он исходил то из растущих пол окнами дома кустов, то из
вентиляционной трубы, а то и просто из воздушного пространства. Звучал он
без какихлибо помех или фона, подмечаемых ухом при работе радиоаппаратуры,
Жильцы, к которым голос обращался, называя их по именам, были, конечно,
шокированы происходящим и даже напуганы. Тем более, что звуковой феномен
проявлял необыкновенную осведомленность в их личных делах. Большинство
свидетелей впало в растерянность, не пошло дальше пересудов и немыслимых
предположений. Судите сами: среди поползших по городу слухов была поистине
фантастическая версия об испытании некоего хитроумного шпионского
оснащения.
И все же нашлась женщина трезвого ума, пенсионерка, которая по этому
случаю спешно обзавелась магнитофоном и сделала то, чего не сделали
следователи из управления внутренних дел (а жильцы туда обращались). Она
записала немало выразительных звуковых пассажей и тем сохранила их для
истории.
"Ты что спишь,- вещал грозный невидимый обличитель, обращаясь к одной из
соседок.- Двадцать шестой съезд идет, а ты спишь! Или ты думаешь, что за
тебя Пушкин работать будет? Хлеб ешь, а пользы никакой трудящимся. А ну,
вставай, бери метлу и - вдоль по улице. Или иди вон на стройку, кирпичи
лепи".
Надо заметить, что подлинный, звучащий с магнитофонной ленты, текст куда
круче. В каждой фразе - то или иное нецензурное слово. Вообще-то курский
"барабашка" матерщинкой увлекался, подкреплял ею разного рода попреки и
угрозы. Это обстоятельство, как и хриплость, грубость голоса (по всем
признакам - мужского!), долго отводило все дело от финального завершения,
позволяя ему длиться неделю за неделей. Феномен даже "переезжал" из дома в
дом. Сначала обитал в одноэтажном строении на Хуторской улице, затем -в
доме на улице имени Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК).
И если на сетования живших по первому адресу никто из официальных лиц не
отреагировал, то на улице ВЧК события развивались иначе. С названием улицы
это никак не связано: просто голос позволил себе там некоторые весьма
некорректные высказывания в отношении властей предержащих. В доме, сменяя
друг друга, стали дежурить милиционеры, а магнитозапись, сделанная еще на
Хуторской, попала в руки экспертов-психологов. Для следователя А. Родионова
заключение последних прозвучало как гром с ясного неба: "Автором
высказываний, судя по характеру речи, ее содержанию и логике, могла быть
только женщина".
Подсказка психологов оказалась верной. Довольно скоро дежуривший в доме
молодой милиционер обратил внимание на простое совпадение. Как только
начинал звучать голос, 18-летняя Лена, высокая и красивая девушка,
поворачивалась к нему спиной. Убедиться в ее "авторстве" было непросто,
ведь голос расточал попреки и в адрес самой Лены, ничем не выделяя ее среди
других жильцов.
Дело о курском голосовом полтергейсте завершилось в кабинете следователя,
где Лена собственноручно написала: "Я произносила слова совершенно
бессмысленно и глубоко раскаиваюсь в том, что сделала". Перемещение
"барабашки" с одной улицы на другую нашло естественное объяснение. До
свадьбы Лена снимала комнату в доме на Хуторской, а выйдя замуж, переехала
на улицу ВЧК. Главный же секрет феномена проистекает из уникального дара
девушки: она могла говорить в диапазоне 2,5 октавы! К тому же ей легко
давалось подражание голосам известных актеров и просто ее знакомых.
Ну а как же перечисленные вначале публикации? Увы, их авторы доверились
В. Фоменко, который в Курск для выяснения всех обстоятельств происшествия
не выезжал. Я же пишу об этой истории вовсе не для того, чтобы подкузьмить
этого уважаемого исследователя полтергейста. Просто она напомнила мне
рассказ писателя М. Мишина "Голос", опубликованный давно и даже
экранизированный.
Герой рассказа, сталкиваясь с грустными жизненными ситуациями, хорошо
поставленным дикторским голосом то и дело произносит казенные тирады,
сплошь составленные из бодряческих пропагандистских штампов. Эффект
получался необычайный: люди пятились от него в недоумения, изумлении и
страхе...
Осведомленная в отборной матерщине, Лена вряд ли читала этот рассказ,
комический и печальный одновременно. Но безусловные задатки актрисы
позволили ей на свой манер переоткрыть воссозданную писателем коллизию.
Девушка, приехавшая из бедной деревни с покосившимися домами в большой
город, чтобы получить специальность в профтехучилище, не могла не
чувствовать лжи и фальши официальной пропаганды. В магазинах не было самого
необходимого, а из репродукторов и с телеэкранов неслись слова "пятилетка
качества", "продовольственная программа", "славные трудовые победы
хлеборобов". И потому признание Лены о бессмысленности своего поступка я не
склонен понимать слишком буквально. Какое-то осмысление происходящего
вокруг, пусть даже на подсознательном уровне, у нее, по-видимому, всетаки
было. И вот одна аномальщина породила другую...
(с) Техника молодежи N 11 за 1993 г.
Валентин ГОНЧАРОВ
г. Солигорск
Дом
Дом догорал. Потрескивали обугленные балки, выбрасывая языки пламени и
стреляя дымящимися угольками. Дотла выгорели перегородки, местами
провалился пол, обнажив черное нутро подвала.
Дом медленно умирал.
Он был таким старым, что не помнил точной даты своего рождения. Перед
смертью в памяти возникали лить отрывистые видения: кто-то молодой и полный
сил, в выпущенной поверх штанов рубахе, с огненнорыжей, пламенеющей на ее
белом фоне бородой, обтесывает первое бревно, потом укладывает стропила,
кроет крышу...
Так родился Дом. И хотя век его был неизмеримо более долог по сравнению с
жизнью одного человека, родившись, Дом очень походил на человеческое дитя.
Поначалу он был маленьким Домом, Домом-младенцем, размером в одну комнату,
с крошечными сенями. Шло время, и Дом рос. Из небольшой избенки он стал
Домом-подростком, возмужал, раздался комнатами. Покрытый листовым железом,
перестал бояться дождей, а получив громоотвод, стал снисходительным к
зловещим играм молний.
С возрастом он многое познал, но в отличие от человека ничего не забывал.
Каждая его, даже крохотная деталь заключала в себе воспоминания о том месте
и времени, где и когда появилась она на свет. Дом аккумулировал эти знания,
тщательно собирал и укладывал их в свою поистине безграничную память, и
теперь, если какая-то вещь погибала или заменялась новой, ее воспоминания
не пропадали бесследно. Так, не сходя с места, он преотлично знал, что
делается в ближайшем лесу за рекой,- большей частью он и был родом из этого
леса. И одновременно словно наяву слушал таинственную ночную жизнь джунглей
- шкаф, он поселился одним из последних, немало порассказал о своей далекой
южной родине.
Дом не переносил одиночества и никогда не оставался один. Сколько он себя
помнил, в нем всегда жили люди, да и не могло быть иначе. Мать склонилась
над колыбелью ребенка и что-то нежно ему напевает, по половицам ползают
малыши, а подросшие ребятишки затеяли возню на печи. Усталый хозяин сидит
на лавке, уронив на стол тяжелые натруженные руки.
Сменилось не одно поколение, но по-прежнему величаво несла свои воды
неиссякаемая Река Времени - то широко разливаясь и почти затормажиная свой
бег, то превращаясь в ревущий поток, нагромождающий события друг на друга,
сметающий на своем пути целые страны и народы. Дни складывались в недели,
недели в месяцы, а те - в годы. И с каждым прожитым годом жизнь становилась
лучше, интереснее, и Дом искренне радовался этому: дольше жили люди, и
приходили они с работы веселые, полные энергии, тщательнее следили за
чистотой, обихаживали Дом новыми вещами. Казалось бы, живи и радуйся.
Но были еще войны.
Уходили и не возвращались мужчины. Голосили женщины. Становились сиротами
дети. В округе появлялись чужие люди, от которых исходил запах конского
пота, потом пороха, но всегда - крови.
Дом вставал на защиту. Он не пускал непрошеных гостей в дверь, подставлял
им ножки-вещи, цеплял острыми углами, напоминающими руки, не раздумывая,
преграждал путь стрелам и пулям своим крепким телом-срубом.
И непрошеные гости уходили.
Дом залечивал старые раны, набирался сил. Он постарел и любил немного
побрюзжать ветреным вечером, поскрипеть старыми бревнами и подребезжать
железом крыши, но был еще хорош собой и крепок. Он засыпал позже всех и
рано просыпался. Едва начинал алеть край неба на востоке, Дом распахивал
веки-ставни и радостно вглядывался в окружающий его привычный мир
заспанными окнами, потом глубоко вдыхал свежий утренний воздух и умывался
росой. Полотенцем ему служили первые лучи солнца.
Иногда, под настроение, Дом любил посудачить со своими соседями,
поговорить о прошлом с такими же, как и он, домами, выросшими рядом кто
ненамного позже, а кто и совсем недавно. Он был самым старым, самым
многоопытным из них и без излишней скромности воспринимал уважительное к
себе отношение. Впрочем, говорили они очень редко - с людской точки отсчета
времени.
В один летний день рядом с Домом выросли кирпичные исполины. Поначалу Дом
принимал их за себе подобных - там внутри тоже селились люди,- пытался
заговорить, познакомиться. Но безрезультатно. Громады оказались неживыми, а
Дом недоумевал: как же люди могут жить там, где о них не заботятся сами
стены.
Опустевшие соседние дома поникли, съежились и словно припали к земле,
грустно глядя потускневшими стеклами глаз...
В тот день, когда и его семья перебралась в один из бездушных каменных
истуканов, Дом ошутил новую, незнакомую доселе боль, посильнее той, что
испытывал от впивающегося в тело металла. Не было обычных ран, истекающих
смолой, он умирал незаметно для окружающих.
Быть может, врач, что лечит людей, определил бы болезнь с мудреным
названием, но такой врач не разбирался в болезнях домов, а своих докторов в
их племени сроду не было. Да и не лекарства нужны были - людское
присутствие, тепло и ласка, создаваемые живущими в нем людьми. Только
сейчас Дом понял одну истину: не столько он нужен людям, сколько они ему;
без людей само существование Дома теряло всякий смысл.
Вечером началась гроза. Потекли по стеклам дождинки.
Серебристо-огненная молния ударила в громоотвод и ушла в землю. Но Дом
