молодого папоротника взлетела еще пара ворон. Остальные продолжали
возиться среди цветущего боярышника.
Я размахнулся и швырнул в них горящим факелом.
Трудно сказать, сколько времени он был мертв. Я узнал его по
выцветшим коричневым лохмотьям, трепещущим под скелетом. В апрельских
маргаритках валялся старый сломанный сандалий. Кисть отломилась от руки, и
белые хрупкие кости лежали теперь рядом с моей ногой. Был виден сломанный
мизинец, криво вправленный на место. Сквозь пустую грудную клетку начала
прорастать апрельская трава. Воздух был чист и наполнен светом. Пахло
цветущим утесником.
Факел уткнулся в свежую траву. Я наклонился и поднял его. Не
следовало бросать им в птиц. Они устроили ему подобающие проводы.
Я обернулся, услышав шаги. Это был Кадал.
- Увидел, как взлетели птицы, - сказал он и поглядел на останки под
боярышником. - Галапас?
Я кивнул.
- Беспорядок у пещеры говорит сам за себя. Я догадался.
- Не думал, что пробыл здесь так долго.
- Доверь это дело мне. - Он наклонился. - Похороню его. Иди и подожди
меня там, где мы оставили лошадей. Я посмотрю какой-нибудь инструмент.
- Нет, пускай лежит с миром под боярышником. Мы соорудим над ним
насыпь, которая и поглотит его. Займемся этим вместе, Кадал.
Кругом было достаточно камней, чтобы соорудить могильный курган.
Кинжалами мы нарезали дерна и положили его сверху. В конце лета он
прорастет папоротником, наперстянкой и молодой травой, которые послужат
ему саваном. Здесь мы и оставили его.
Спускаясь с горы, я припомнил, когда последний раз проходил здесь.
Тогда я горько оплакивал смерть Сердика, потерю матери и Галапаса. Кто
знает, что готовит нам будущее? "Ты еще увидишь меня, - сказал он. -
Обещаю тебе". Да, я увидел его. Когда-то по-своему сбудется и его другое
обещание.
Я вздрогнул и поймал на себе быстрый взгляд Кадала.
- Надеюсь, ты додумался взять с собой флягу, - отрывисто проговорил
я. - Мне надо сделать глоток.
4
Кадал взял нечто больше, чем флягу. Он принес еды - соленую баранину,
хлеб и оливки последнего урожая в собственном масле. Мы остановились у
леса с его подветренной стороны и приступили к трапезе. Рядом паслась
кобыла, далеко внизу безмятежно текла река, блестевшая среди по-апрельски
зеленеющих полей и поросших молодняком холмов. Туман развеялся, стоял
прекрасный солнечный день.
- Ну, - сказал в конце концов Кадал, - что будем делать?
- Отправимся к моей матери. Если, конечно, она еще там. Клянусь
Митрой, я бы дорого дал за то, чтобы узнать, кто это сделал! - добавил я с
неожиданной для самого себя яростью.
- Кто же, кроме Вортигерна?
- Вортимер, Пасентиус, кто угодно. Когда человек мудр, добр и хорош,
- добавил я с горечью, - кажется, что все подряд против него. Галапаса мог
убить бандит из-за пищи, пастух из-за жилья, проходивший мимо воин ради
глотка воды.
- Но это не убийство.
- Что же это?
- Я имею в виду, что это сотворил не один. Человеческая стая во много
крат хуже человека-одиночки. Думаю, что это были люди Вортигерна,
возвращавшиеся из города.
- Наверно, ты прав. Я узнаю.
- Думаешь, у тебя получится увидеть мать?
- Попытаюсь.
- Он... У тебя есть послание для нее? - подобный вопрос мог быть
задан Кадалом лишь в силу существовавших между нами отношений.
- Если ты подразумеваешь, не просил ли Амброзиус передать ей
что-нибудь, нет, - просто ответил я. - Он доверил это мне. Что я ей скажу,
зависит целиком и полностью от того, что здесь произошло за время моего
отсутствия. Сначала поговорю с ней, а потом решу, что сказать. Со временем
привязанности меняются. Посмотри на меня. Мы расстались, когда я был
ребенком. У меня остались лишь детские воспоминания. Теперь мне кажется,
что я совершенно не понимал ее, ее мысли и желания. Ее привязанности могут
заключаться совершенно в разном, не только в церкви. Она может по-другому
думать об Амброзиусе. Боги ведают, что она не виновата, если стала мыслить
иначе. Она ничего не должна Амброзиусу и позаботилась об этом с самого
начала.
- Монастырь не тронули, - задумчиво проговорил Кадал, глядя в зеленую
даль, прорезанную блестящей ленточкой реки.
- Верно. Вортигерн пощадил монастырь. Мне предстоит узнать, кто в
чьем лагере находится, прежде чем отправлять сообщение. Что бы матери ни
было известно за все прошедшие годы, ей не повредит неведение в течение
непродолжительного срока. Что бы ни происходило перед высадкой Амброзиуса,
я не должен рисковать, раскрывая все карты.
Кадал начал собирать остатки еды, а я задумчиво глядел в светлую
даль.
- Довольно просто выяснить, где сейчас находится Вортигерн, -
произнес я медленно, как бы размышляя вслух. - Высадился ли уже Хенгист,
сколько с ним людей. Маррик узнает это без особого труда. Но Граф поручил
мне выведать еще кое-что, чего не узнать в монастыре, а Галапас мертв.
Придется поискать. Подождем здесь до сумерек и спустимся к Святому Петру.
Мать скажет мне, к кому можно безбоязненно обратиться. - Я поглядел на
Кадала. - Какому бы королю она ни оставалась верна, она не выдаст меня.
- Да. Будем надеяться, ей разрешат повидаться с тобой.
- Если ей станет известно, кто хочет с ней встретиться. Представляю,
как настоятельница будет ее отговаривать. Не забывай, что она остается
королевской дочерью. - Я откинулся на траву, заложив руку за голову. -
Даже если я пока не считаюсь королевским сыном...
Но кем бы я ни был, в монастырь мне так просто не пройти.
Я не ошибся, полагая, что монастырь не понес ущерба. Вдалеке
виднелись его целые и нетронутые стены. Новые крепкие ворота были окованы
железом и наглухо закрыты. Снаружи даже факел не горел. В ранних сумерках
узкая неосвещенная улочка пустовала. В ответ на наш стук в воротах
открылось небольшое квадратное окошко, и за решеткой показался глаз.
- Мы путешественники из Корнуолла, - тихо сказал я. - Мне надо
обязательно переговорить с леди Нинианой.
- С кем? - спросил монотонный и вялый голос, принадлежащий, видно,
глухому человеку. Раздраженно подумав, зачем ставить у ворот глухих
привратниц, я повысил голос.
- С леди Нинианой. Я не знаю, какое у нее теперь имя. Она приходилась
покойному королю сестрой. Она еще у вас?
- Да, но она никого не принимает. У вас письмо? Она прочтет.
- Нет, я должен с ней переговорить. Идите и скажите, что это один из
ее родственников.
- Родственников? - в глазах привратницы мелькнул интерес. - Они почти
все умерли от страха или сгинули. Разве в Корнуолле неизвестно? Ее брат
погиб в прошлом году в битве, его дети у Вортигерна. Ее собственный сын
мертв пять лет.
- Знаю. Я не из семьи ее брата и так же верен Верховному королю, как
и она сама. Передайте ей это. И, подождите, вот вам за ваше старание.
Я передал через решетку кошелек, тут же схваченный по-обезьяньи
ловко.
- Ладно, передам. Как вас зовут? Не ручаюсь, что она согласится, но я
скажу ей ваше имя.
- Меня зовут Эмрис, - я поколебался. - Она меня знает. Передайте ей
это, и быстро. Мы будем ждать здесь.
Минут через десять я услышал возвращающиеся шаги. Подумал, что мать,
но это оказалась та же старуха. На решетку легла скрюченная рука.
- Она встретится с вами, но не сейчас, молодой господин. Вам нельзя
входить. Не сможет выйти и она, пока идет молитва. Она сказала, что
встретит вас на тропинке у реки. В стене есть еще одни ворота, но вас
никто не должен видеть.
- Ладно. Мы будем осторожны.
В темноте виднелись белки глаз, пытавшихся рассмотреть меня.
- Она сразу вас узнала. Эмрис? Не волнуйтесь. Мы живем в беспокойные
времена, и чем меньше сказано, тем лучше, о чем бы ни шла речь.
- Когда?
- Через час после восхода луны. Вы услышите колокол.
- Буду ждать, - сказал я, но решетку уже захлопнули.
Над рекой снова поднимался туман. Кстати, - подумал я. Мы тихо
спустились по улочке, огибавшей монастырь. Она уводила прочь от остальных
улиц и вела к бечевнику.
- Что теперь? - спросил Кадал. - До восхода луны еще два часа. Глядя
же на небо, вообще ничего не увидеть. Не рискуешь появиться в городе?
- Нет. Но и ждать под этой изморосью нет смысла. Найдем местечко
посуше, откуда можно будет услышать колокол. Пойдем.
Ворота конного двора были заперты. Я не стал тратить время и пошел к
фруктовому саду. Во дворце - ни огонька. Мы перебрались через пролом и по
мокрой траве прошли в сад моего деда. Воздух пропах сырой землей, молодой
зеленью, мятой, шиповником и мхом. Побеги сгибались под тяжестью росы.
Наши ноги давили не собранные в прошлом году плоды. Сзади хлопали
незакрытые ворота.
Колоннада пустовала. Двери и оконные ставни были плотно закрыты.
Стояла темень, в которой слышалось лишь шуршание крыс. Следов разрушений
не видно. Взяв город, Вортигерн, наверное, решил оставить дворец себе и
убедил саксов не подвергать его разграблению. Из-за страха перед
епископами он пощадил и монастырь. Тем лучше для нас. Мы должны устроиться
в сухом и удобном месте. Моя учеба у Треморинуса прошла бы даром, если бы
я не мог отпереть во дворце любой замок.
Я собирался сказать об этом Кадалу, когда из-за угла неожиданно
пружинистой крадущейся походкой вышел молодой человек. Увидев нас, он
остановился как вкопанный, его рука потянулась к поясу. Кадал не успел
вытащить свой кинжал, как парень, внимательно всмотревшись в меня,
воскликнул:
- Мирдин! Клянусь святым дубом!
Какое-то время я не мог узнать его, что и понятно, он был не старше
меня и за пять лет имел возможность измениться не меньше моего. И здесь я
узнал его. Широкие плечи, выдающаяся челюсть, рыжие волосы. Диниас. Он
стал принцем и королевским отпрыском, когда все считали меня безымянным
побочным сыном. Мой "кузен" Диниас, не признававший между нами родственных
уз, претендовавший на титул принца и получивший его.
От принца в нем мало что было. В угасающем свете я различил его
одежду - не лохмотья, но что-то похожее на купеческие обноски. Он носил
лишь одно украшение - медное кольцо за запястье. На нем была накидка из
хорошей материи, но грязная и с обтрепанными краями. Пояс - из
обыкновенной кожи, рукоятка меча - самая незатейливая. Он производил
несколько убогое впечатление. Видно, человек перебивался, экономя изо дня
в день, от еды к еде.
Несмотря на происшедшие с ним изменения, он оставался моим кузеном
Диниасом. Поскольку он узнал меня, не было никакого смысла убеждать его в
обратном. Я улыбнулся и протянул ему руку.
- Здравствуй, Диниас. Ты сегодня первый знакомый, кого я вижу.
- Клянусь богами, что ты здесь делаешь? Все говорили, что ты мертв,
но я не верил.
Он наклонил вперед свою крупную голову, всматриваясь в меня бегающими
глазами.
- Где бы ты ни был все это время, но выглядишь ты ничего. Когда ты
вернулся?
- Мы приехали сегодня.
- Тогда тебе известны новости?
- Знаю, что Камлак мертв. Жаль... тебе, наверное, тоже. Нас нельзя
назвать друзьями, но дело не в политике. - Я остановился, давая ему
возможность продолжить. Уголком глаза заметил, что Кадал настороже и не
снимает руки с бедер. Я спокойно опустил свою руку, и тогда он тоже
расслабился.
Диниас поднял плечо.
- Камлак? Он дурак. Я говорил ему, откуда прыгнет волк.
На протяжении всего разговора его глаза напряженно всматривались в
темноту. Похоже, что в последнее время люди в Маридунуме стали осторожнее.
Наконец он перевел на меня свой настороженный и подозрительный взгляд.
