стороны.
- Зря тратишь время. Займись лучше чем-нибудь, что нужно нам. Вот,
например, стоило бы развить твою идею о создании небольшого передвижного
крана.
Через несколько минут его позвали. Я разобрал модель и сел за новые
расчеты, которых Треморинус даже не видал. У него есть заботы поважнее. В
любом случае он рассмеялся бы, если бы услышал, что способ подъема стоячих
камней я узнал от поэта.
А произошло это так.
Как-то за неделю до нашего разговора я гулял у водного рва,
окружавшего стены города, и услышал поющего человека. Голос был
старческий, дребезжащий, охрипший от многолетнего пения, голос
профессионального певца. Однако мое внимание привлек не голос и не
мелодия, которую невозможно было уловить, а упоминание моего собственного
имени:
Мерлин, Мерлин, куда лежит твой путь?
Куда идешь ты в рань такую
Со своей черною собакой?
Он сидел у моста с чашей для подаяний. Было видно, что певец слеп, но
голос его звучал четко. Услышав, что я остановился рядом, он не проявил
признаков волнения или смущения, а продолжал сидеть, склонившись над лирой
и перебирая пальцами струны, словно нащупывал ноты. Насколько я мог
судить, ему приходилось петь перед королями.
Мерлин, Мерлин, куда ты идешь
так рано днем со своей черной собакой?
Я ищу яйцо,
красное яйцо морского змея,
лежит оно у берега в камне пустом.
А я иду собирать кресс-салат на лугу,
зеленый кресс-салат и золотые травы,
золотистый мох усыпляющий
и омелу, что высоко на дубу, на жреческом суку,
у бегущей воды в дремучем лесу.
Мерлин, возвращайся из леса, от источника,
оставь дуб и золотистые травы,
оставь кресс-салат на заливном лугу
и красное яйцо морского змея
в морской пене у пустого камня!
Мерлин, Мерлин, оставь свои искания,
нет никого выше бога!
Мерлин, Мерлин, куда лежит твой путь
в такую рань, с тобой твоя черная собака.
Я ищу яйцо,
Морского змея красное яйцо.
Лежит оно у берега в камне пустом.
А я иду собирать кресс-салат на лугу,
зеленый кресс-салат и золотые травы,
золотистый мох усыпляющий
и омелу, что высоко на дубу, на жреческом суку,
у бегущей воды в дремучем лесу.
Сегодня эта песня получила распространение под названием "Песня Девы
Марии", или "Король и серая ива". Но тогда я впервые услышал ее. Узнав,
кто остановился его послушать, певец выразил удовольствие. Я присел к нему
и задал несколько вопросов. Мне помнится, что в то утро мы говорили
большей частью о песне, а потом уж о нем самом. Он рассказал, что еще
молодым побывал на Моне - острове друидов, знает Кэрнарвон, ездил в
Сноудон. Зрение потерял на острове друидов, но не сказал как. Когда я
поведал, что морские водоросли и кресс-салат, которые я собираю на берегу,
являются лекарственными растениями, а не волшебными средствами, он
улыбнулся и пропел стихотворение, услышанное мною от матери. По его
словам, оно должно быть защитой. От чего, он не сказал, да и я не стал
спрашивать. Я положил ему в чашу деньги, принятые им с достоинством, и
пообещал найти ему новую лиру. Он замолчал, глядя в пространство пустыми
глазницами. Я понял, что он не поверил мне. Лиру я принес на следующий
день. Мои отец был достаточно щедр, и мне не было необходимости говорить
ему, на что я трачу деньги. Когда я вложил лиру в руки старого певца, он
заплакал. Потом он взял мои руки и поцеловал их.
После этого случая, вплоть до отъезда из Малой Британии, я часто
встречался с ним. Он исколесил весь свет, его дороги пролегали от Ирландии
до Африки. Он научил меня песням всех стран - Италии, Галлии, снежного
севера, древним песням Востока. Восточные напевы принесли на запад люди с
островов, расположенных на востоке. Они и подняли каменные изваяния. В
своих песнях они оставили давно забытые знания. Не думаю, что для старого
певца они были чем-то иным, нежели старые волшебные песни, поэтические
сказания. Но чем больше я вникал в их смысл, тем больше они говорили мне о
живших в действительности людях, о поставленных величественных памятниках,
славивших их богов и королей-гигантов прошлого.
Один раз я сказал об этом Треморинусу, но он рассмеялся и свел все к
шутке. Больше я не поднимал эту тему. Мастерам Амброзиуса приходилось в те
дни ломать голову более чем достаточно. Не хватало им еще помогать
мальчишке с расчетами, не имевшими для предстоящей высадки никакого
практического значения. Так оно и осталось.
Весной того года, когда мне исполнилось восемнадцать лет, из Британии
наконец пришли вести. В январе и феврале зима закрыла для людей море, и
лишь в начале марта, воспользовавшись последним зимним затишьем перед
началом штормов, в порт вошло небольшое торговое судно, принесшее
взволновавшее всех известие.
Через несколько часов после прибытия судна на север и восток
понеслись курьеры Графа собирать его союзников.
Вортимер в конце концов порвал со своим отцом и саксонской королевой.
Устав упрашивать Верховного короля бриттов бросить союзников - саксов и
защитить от них собственный народ, несколько британских лидеров, включая
людей с запада, убедили Вортимера взять дело в свои руки. Они объявили его
королем и призвали всех под его знамена сражаться с саксами. Саксов
оттеснили к юго-востоку и вынудили их в поисках убежища переплыть на своих
длинных ладьях на остров Тенет. Вортимер продолжал преследовать их и там.
Они запросили пощады и молили разрешить им с миром вернуться обратно в
Германию. Разрешение было получено, и саксы отплыли, оставив в Британии
своих жен и детей.
Но победоносное царствие Вортимера не продлилось долго. Прошел слух,
что его предательски отравил приближенный королевы. Как бы там ни было,
Вортимера нашли мертвым, и его отец Вортигерн снова вернулся на престол.
Первым делом (что опять приписывают его жене) он послал за Хенгистом и его
саксами, призывая их вернуться в Британию. Как он сказал, "с небольшими
силами, небольшими, но боевитыми, необходимыми для поддержания мира и
единства в его раздробленном королевстве". По слухам, саксы собрались
выставить триста тысяч человек. Даже если слухи были неверными, не
оставалось сомнений, что Хенгист намеревался взять с собой немало войск.
Были новости и из Маридунума. Дошедшие до нас известия скорее
представляли преувеличенные слухи, к тому же достаточно худые. Согласно
им, Камлак со своей знатью, людьми моего деда, принял сторону Вортимера.
Они вместе с ним участвовали в четырех решающих битвах с саксами. Во
второй из них, при Эписфорде, Камлака убили, погиб и Катигерн, брат
Вортимера. Меня больше волновало то, что после смерти Вортимера начались
гонения на его сторонников. Вортигерн присоединил к собственным землям
Гвента королевство Камлака. Как и двадцать пять лет назад, он взял
заложниками детей Камлака, один из которых - еще грудной ребенок. Они были
отданы на попечительство королеве Ровене. Мы никак не могли узнать теперь,
что с ними. Не знали мы и о сыне Олуэн, который подвергся той же участи.
Жив ли он? Вряд ли. О моей матери известий не было.
Через два дня после получения новостей начались весенние штормы.
Снова море стало преградой. Но это почти не имело значения, так как в
Британии тоже не располагали известиями о нас, об ускоренно завершающейся
подготовке вторжения в Западную Британию. Сомнений не было - час настал.
Задача состояла не только в том, чтобы пройти освободительным походом по
Уэльсу и Корнуоллу, но и собрать там оставшихся союзников Красного
Дракона. В наступившем году Красному Дракону предстоит сражаться за свою
корону.
- Вернешься с первым кораблем, - сказал мне Амброзиус, не отрывая
взгляда от карты, расстеленной перед ним на столе.
Я стоял у окна. Несмотря на запертые ставни и задернутые шторы, я
слышал шум ветра. Занавески колыхались, подхваченные сквозняком.
- Да, сэр, - ответил я и подошел к столу. - Поеду в Маридунум? - Я
заметил, что его палец остановился в какой-то точке на карте.
- Сядешь на первый корабль, отходящий на запад, и, где бы он ни
причалил, доберешься до дома. Первым делом отправишься к Галапасу и
узнаешь новости. Сомневаюсь, чтобы тебя узнали в городе, но лучше не
рискуй. У Галапаса тебе ничего не грозит. Можешь у него обосноваться.
- Из Корнуолла нет вестей?
- Никаких, не считая слуха, что Горлуа принял сторону Вортигерна.
- Вортигерна? - мне потребовалось время, чтобы осмыслить. - Он не
поднялся вместе с Вортимером?
- Насколько мне известно, нет.
- Он лавирует?
- Возможно. Хотя мне трудно поверить. Понятное дело, у него молодая
жена. Или он предвидел участь Вортимера и предпочел присоединиться потом
ко мне, оставив видимость лояльности Верховному королю. Пока же не узнаю,
мне нельзя открыто выходить на него. За ним могут следить. Поэтому езжай к
Галапасу и собирай уэльские новости. Мне сказали, что Вортигерн окопался
тоже где-то там, оставив Хенгисту незащищенной восточную часть Британии.
Придется сначала выкуривать этого старого волка, а потом уж объединять
силы Запада против саксов. Делать все придется быстро. Мне нужно взять
Карлеон. - Амброзиус поднял голову. - Я пошлю с тобой твоего старого
приятеля - Маррика. Известия для меня можешь передавать с ним. Будем
надеяться, что тебе удастся узнать максимум. Тебе, наверное, и самому
интересно.
- Могу подождать, - ответил я.
Он промолчал и лишь приподнял бровь, затем вернулся к карте.
- Ладно, садись. Проинструктирую тебя. Надеюсь, в скором времени ты
отплывешь.
Я показал на качающиеся занавески.
- Меня будет мутить всю дорогу.
Он рассмеялся.
- Клянусь Митрой, об этом я не подумал. Может, и меня тоже? Чертовски
недостойное возвращение на родину.
- В свое королевство, - уточнил я.
2
Я пустился в плавание в начале апреля, и на том же самом судне.
Однако на этот раз путешествие разительно отличалось от предыдущего.
Путешествовал не Мирдин-беглец, а Мерлинус, хорошо одетый молодой
римлянин, располагавший деньгами и слугами. На том же корабле, на котором
голого Мирдина держали взаперти, у Мерлинуса была удобная каюта и
почтительное обращение. Мне прислуживали Кадал и, к моему удивлению,
Маррик (Ханно погиб, превзойдя себя самого в пустячном дельце, связанном с
шантажом). Я, естественно, расстался с внешними признаками своей
принадлежности к Амброзиусу, хотя ничто не могло заставит меня снять
подаренную им брошь. Я носил ее у плеча, прикрепленной к тунике изнутри.
Вряд ли кто-нибудь признает во мне того беглеца, виденного пять лет назад,
даже капитан не подавал виду. Но я держался в стороне и говорил только на
бретанском.
Если повезет, судно поднимется прямо к реке Тайви и бросит якорь в
Маридунуме. Заранее было установлено, что я и Кадал высадимся на входе в
устье.
В одном оба плавания совершенно не отличались. Всю дорогу меня
преследовала морская болезнь. То, что теперь я занимал удобную каюту и мне
прислуживал Кадал (я был избавлен от старых мешков и ведра), не имело для
меня никакого значения. Как только корабль вышел в Малое море и начал
