Вскоре я забыл о ней и быстро зашагал на звуки пения.
9
Я оказался прав: море близко. Оно начиналось сразу за лесом. Я
почувствовал соленый запах и увидел наносы водорослей. Лес неожиданно
кончился. Вниз уходил крутой берег с обнаженными корнями деревьев. Год за
годом их подмывали волны. Узкая прибрежная полоса состояла из галечника,
перемешанного с песком и блестевшего под накатывавшимися волнами. В заливе
было тихо, будто бы его все еще покрывал лед. Вдалеке, за мысом,
начиналось открытое море. Справа, к югу, поднимался горный кряж, заросший
лесом. На севере, где земля была мягче, деревья росли гуще. Гавань - лучше
не придумаешь, если бы не мель. Волна откатывала, обнажала камни и крупные
валуны, скрывавшиеся под водой. В звездном свете на них блестели
водоросли.
В середине залива, прямо в его центре, будто сооруженный
человеческими руками, высился остров. Во время отлива он превращался в
полуостров. Овальный клочок земли с берегом связывала каменная дорога,
несомненно построенная человеком. Она протянулась к берегу, словно
каменная пуповина. В ближайшей из заводей, образованных насыпью, лежали
плетеные рыбацкие лодки, похожие на тюленей.
Внизу у моря снова появился туман, нависая между ветвями деревьев,
подобно рыбацким сетям на просушке. Он рваными кусками стелился над
поверхностью воды, растворяясь вдали. Остров утопал в тумане, словно паря
на облаке. Звездный свет отражался в нем серым мерцанием.
Остров имел скорее форму яйца, нежели овала. С одной стороны
поднимался холм, у основания которого были навалены камни, образовавшие
круг. С ближней ко мне стороны один камень отсутствовал, создавая широкий
проход. До насыпи, по обеим сторонам дороги также стояли камни.
Оттуда не доносилось ни звука, ни шума. Если бы не тусклые очертания
лодок, то я бы подумал, что крик и пение мне приснились. Я стоял на краю
леса, не выходя на опушку, обняв рукой молодой линь и опершись на правую
ногу. Мои глаза настолько привыкли к темноте леса, что освещенный туманным
сиянием остров был виден мне как днем.
У подножья холма, прямо у входа в колоннаду, неожиданно вспыхнул
факел. Вспышки выхватили из темноты отверстия в горе и фигуру в белом
одеянии, шедшую впереди факельщика. Клубы тумана в тени каменных изваяний
оказались группами неподвижных людей, одетых в белое. Факел подняли, и
пение продолжалось. Такой неторопливый и то затухающий, то усиливающийся
ритм пения я слышал впервые. Факельщик начал опускаться, до меня дошло,
что под землей есть дверь. Он спускался в подземелье под холмом по
лестнице. Остальные, толпясь, направились за ним, сходились в группы,
скучивались около двери и втягивались внутрь, как дым.
Пение не смолкало, хотя и сделалось совсем приглушенным, напоминая
гудение пчел в зимнем улье. Мелодия уже не различалась, остался лишь ритм.
Он дрожал в воздухе, его пульс скорее можно было нащупать, нежели
услышать. Дрожание учащалось и становилось все напряженнее, заставляя
сильнее биться мое сердце.
Неожиданно все прекратилось, и установилась мертвая тишина, настолько
гнетущая, что у меня к горлу подступил комок. Увлекшись, забыв о ране, я
вышел из леса и стоял на возвышенности у берега. Я, подобно молодому
побегу, будто врос в землю, черпая из нее жизненные силы. Волнение как бы
исходило из глубин острова и передавалось ко мне, овладевая плотью и
духом. Когда раздался крик, мне показалось, что он вырвался из моего
собственного рта.
На этот раз он отличался от предыдущего. Тонкий и пронзительный, он
мог означать что угодно. Триумф, поражение, боль. Крик смерти, изданный не
жертвой, а убийцей.
Снова стало тихо. Кругом стояла неподвижная и непроглядная тьма.
Остров высился в ней, подобно закрытому улью, скрывавшему происходящее
внутри него.
Затем в проеме неожиданно, как привидение, появился, видимо, главный
из них и поднялся по ступеням. Вслед за ним потянулись остальные.
Двигались они медленно и плавно, образуя группы и расходясь, пока не
встали в два ряда около изваяний.
Опять тишина. Предводитель вознес руки, и будто по сигналу из-за
холма показалась белая и блестящая, как сталь клинка, луна.
Он издал третий крик, несомненно, крик победного приветствия.
Протянутые высоко над головой руки как бы символизировали приношение небу.
Толпа ответила ему разноголосыми криками. Когда луна полностью вышла
из-за холма, жрец опустил руки и повернулся. То, что он предлагал
божеству, он протягивал теперь его поклонникам. Толпа сомкнулась. Эта
сцена настолько захватила меня, что я забыл о береге и не заметил, что
туман сгустился, закрыв каменную насыпь. Мои глаза различали в темноте
белые фигуры людей, почти сливавшиеся с клубящимся и возносящимся туманом.
Теперь я осознал, что виденное происходило на самом деле. Собравшиеся
расходились по двое, по трое, молчаливо проходя по насыпи и направляясь к
лодкам. Тени, отбрасываемые камнями в лунном свете, нехотя отпускали их.
Не имею представления, сколько все это продолжалось. Я был заворожен.
В себя пришел оттого, что немного закоченел. Я встряхнулся по-собачьи и
попятился под прикрытие деревьев. Волнение покинуло меня, не тревожа более
душу и тело. Чувство опустошенности и стыда. Я смутно понимал происшедшее.
Это была не та сила, которой мне выпадало обладать и пользоваться, и не
ощущение, появившееся после ее исчезновения. Тогда я оставался легким,
свободным и острым, как заточенный нож. Теперь же я ощущал пустоту,
состояние вылизанного дочиста горшка, где задержался лишь запах.
Я наклонился, преодолевая сопротивление затекших сухожилий, и сорвал
сырой травы, чтобы почиститься. Росой, выпавшей в тумане, умыл лицо. Мне
вспомнился Галапас, святой источник и длинный рог для питья. Я вытер руки
о подкладку накидки, набросил ее на себя и вернулся на свой наблюдательный
пункт. Залив был усеян точками уплывающих лодок. Остров опустел. К насыпи
приближалась одинокая высокая фигура в белом. Она то исчезала в тумане, то
появлялась вновь. Приблизившись, человек задержался в тени последнего
изваяния и исчез из виду.
Я подождал, испытывая лишь усталость и желая напиться чистой воды и
оказаться в своей теплой и тихой комнате. В воздухе не пахло волшебством.
Ночь была безвкусна, как старое кислое вино. Через какое-то время он снова
показался в лунном свете на дороге. Теперь он был одет в темное. Белую
одежду он нес в руке.
Последняя лодка превратилась в пятнышко и исчезла в ночи. Одинокий
человек быстро шел по дороге. Я выступил из леса встретить его.
10
Белазиус заметил меня, прежде чем я вышел из тени деревьев. Он ничем
не показал этого, кроме того, что свернул ко мне. Он не спеша подошел ко
мне и встал, глядя на меня сверху вниз.
- А... - без всякого удивления сказал он. - Я так и знал. Сколько
времени ты здесь находишься?
- Не знаю. Оно так быстро прошло. Я увлекся.
Он промолчал. Яркий лунный свет отражался у него на щеке. Под
длинными ресницами у него не было видно глаз. Его голос звучал спокойно,
почти сонно. Точно так же я почувствовал себя, услышав в лесу крик. Стрела
вылетела, и тетива ослабла.
Белазиус не обратил внимания на мое провокационное замечание и лишь
спросил:
- Как ты здесь оказался?
- Я ехал мимо, когда услышал крик.
- А... - снова протянул он. - Откуда?
- Из сосновой рощи, где вы оставили свою лошадь.
- Зачем же ты сюда приехал? Я же приказал держаться дороги.
- Помню, но мне хотелось пустить лошадь галопом. Мы свернули с
основной дороги, но потом с Астером приключилось несчастье. Он вывихнул
ногу. Обратно нам пришлось его вести. Это заняло бы много времени, и мы
опоздали бы. Поэтому решили срезать путь.
- Ясно. А где Кадал?
- Мне кажется, что он подумал, что я поскакал домой, и направился
следом. В любом случае он не пошел бы за мной сюда.
- Разумно с его стороны, - заметил Белазиус. Его голос по-прежнему
был размеренным и безразличным. Однако эта сонливость походила на кошачью,
на бархат, скрывавший под собою острие клинка.
- Но, несмотря на услышанное, тебе не пришла мысль броситься домой?
- Конечно, нет.
Его глаза блеснули под прикрытыми веками.
- Конечно, нет?
- Я должен был узнать, что происходит.
- Ага. А знал ли ты, что я буду здесь?
- Только после того, как встретил Ульфина с лошадьми. Я знал, что
сегодня ночью в лесу будет происходить что-то, что мне надо знать.
Он смерил меня продолжительным спокойным взглядом и кивнул.
- Пойдем. Холодно. Надо надеть накидку.
Я направился следом по скрипящему гравию.
- Я так понимаю, - бросил он через плечо, - что Ульфин еще там?
- По-моему, да. Вы довольно умело его запугали.
- Ему нечего бояться, покуда он не лезет не в свои дела.
- Получается, он вправду ничего не знает?
- Знает он или не знает, - сказал Белазиус с безразличием, - у него
хватает разума молчать. Я пообещал ему, что, если он будет меня слушать и
не задавать лишних вопросов, освобожу его, чтобы он имел возможность
спастись.
- Спастись? От чего?
- От смерти, когда я умру. Существует обычай посылать со жрецами
после смерти их слуг.
Мы шли по тропинке рядом. Я взглянул на него. Темная одежда,
элегантнее которой я не видел даже на Камлаке. Пояс из чудесно
обработанной кожи, наверное итальянской. На плече блестела большая круглая
брошь. Луна высветила на ней исполненные золотом кружки из сплетенных
змей. Несмотря даже на случившееся сегодня ночью, он выглядел довольно
интеллигентно, по-городски и в то же время романизированно.
- Извини, Белазиус, разве это носили не египтяне? Даже в Уэльсе она
показалась бы старомодной.
- Возможно. Но тогда и сама богиня старомодна, поскольку желает,
чтобы ей поклонялись только так, как ей угодно. Наше поклонение так же
старо, как она сама, старше, чем людская память, отраженная в песнях и
камнях. Задолго до того, как в Персии начали убивать быков, задолго до
появления быков на Крите, еще раньше, чем здесь появились небесные боги из
Африки и в их честь поставили эти изваяния. Богиня жила в священной роще.
Теперь лес для нее закрыт, и мы поклоняемся ей, где можно это делать. Но
где бы она ни обитала, будь то камень, дерево или пещера - везде найдется
роща под названием Немет, где мы совершаем свои приношения. Ты, я вижу,
понимаешь меня.
- Очень хорошо понимаю. Меня учили этому в Уэльсе. Но жертвы,
подобные сделанной сегодня ночью, приносили много сотен лет назад.
Его голос сделался вкрадчивым.
- Его убили за святотатство. Разве тебя не учили?.. - Он внезапно
остановился и начал оглядываться, как охотничья собака. Его тон изменился:
- Это лошадь Кадала.
- Ее привел я. Моя лошадь захромала, и он дал мне свою, а сам пошел
домой. Может быть, он взял одну из ваших лошадей.
Я отвязал кобылу и вывел на залитую лунным светом дорогу. Белазиус
положил кинжал обратно в ножны. Мы продолжили свой путь. Кобыла пошла
следом, тычась носом мне в плечо. Нога почти перестала болеть.
- Значит, Кадала тоже ожидает смерть? - спросил я. - Это не просто
святотатство, получается? Ваши обряды настолько секретны? Это простая
тайна или противозаконность?
- Это и тайна, и противозаконность. Мы встречаемся, где можем.
Сегодня ночью это был остров. На нем достаточно безопасно. Ни единая душа
не осмелится приблизиться к нему в ночь равноденствия. Но если слухи
дойдут до Будека, то могут быть неприятности. Убитый сегодня - человек
