взгляд через плечо. Но он лишь рассмеялся.
- Неудивительно, что ты помышляешь помогать королям в управлении
королевствами и под звездами грезишь о богах.
Он отвернулся, взмахнув большим плащом.
- Возьмите его с собой. Утер, тебе придется пожертвовать ему плащ,
чтобы он на наших глазах не умер.
- Я этого плаща потом и пальцем не коснусь, - ответил Утер.
Амброзиус снова рассмеялся.
- Ничего, скоро согреешься, если будешь, как обычно, гнать коня. Если
на твоей накидке кровь Тельца, то тебе ее не носить.
- Святотатствуешь?
- Я? - холодно и рассеянно переспросил Амброзиус.
Брат открыл рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал. Он
пожал плечами и прыгнул в седло серого коня. Кто-то кинул мне его накидку.
Пока я пытался завернуться в нее дрожащими руками, меня подхватили,
запахнули накидку и, как кулек, бросили кому-то на седло. Амброзиус
вскочил на своего большого черного коня.
- Поехали, господа.
Черный жеребец сделал скачок, и плащ Амброзиуса исчез из виду. За ним
последовал серый конь. Легким галопом кавалькада устремилась в направлении
города.
5
В городе располагался штаб Амброзиуса. Позже я узнал, что раньше это
был военный лагерь. Здесь Амброзиус с братом собрали и тренировали армию,
которая уже представляла реальную угрозу Вортигерну. С помощью короля
Будека и подкреплений из государств Галлии армия стала оправдывать свое
название. Будек был королем Малой Британии и приходился кузеном Амброзиусу
и Утеру. Двадцать лет назад, когда Амброзиусу едва исполнилось десять лет,
а Утера еще кормили грудью, он приютил их у себя: Вортигерн погубил их
старшего брата - короля, и малышей переправили в безопасное место за море.
Замок Будека находился недалеко от лагеря Амброзиуса. Вокруг двух
укреплений и вырос город, представлявший собой смешение домов, лавок и
лачуг. Для защиты от неприятеля вокруг вырыли ров и насыпали земляной вал.
Будек стал уже стар и назначил Амброзиуса своим наследником и командующим
армией. В прошлом они договорились, что братья останутся в Малой Британии
и будут править ею после смерти Будека. Теперь же, когда власть Вортигерна
в Большой Британии пошатнулась, а к новому командующему стали стекаться
люди и деньги, не было секретом, что Амброзиус заглядывался на Южную и
Западную части Британии. Он их планировал подчинить себе, а Малую Британию
оставить Утеру - блестящему воину в свои двадцать лет. Таким образом два
королевства должны были образовать романо-кельтский оплот, противостоящий
натиску северных варваров.
Вскоре выяснилось, что в одном отношении Амброзиус являлся настоящим
римлянином. Первое, что со мной проделали, так это раздели, разули
(протестовать и задавать вопросы я был не в силах) и поместили в баню.
Система нагрева воды у них работала. От горячей воды шел пар, и за три
мучительных и упоительных минуты я полностью согрелся. Мыл меня тот же
человек, что и привез - Кадал, личный слуга Графа.
- По приказу Амброзиуса, - коротко обронил он, драя и вытирая. Пока я
надевал чистую белую шерстяную тунику, к тому же на два размера больше, он
стоял рядом.
- В доме будешь ходить без сандалий. Чтобы не убежал. Он хочет с
тобой поговорить, не знаю, почему. Сама Дея не знает, где тебя носило в
этой обуви. В коровнике, наверное. Можешь, не боясь, ходить босиком. Здесь
теплые полы. Ну, теперь-то ты хоть чистый. Голоден?
- Шутить изволите?
- Тогда пошли. Будь ты хоть главным побочным сыном короля, наверное,
не побрезгуешь поесть на кухне?
- Только здесь и сейчас, - ответил я. - Придется смириться.
Он бросил на меня быстрый взгляд, недовольно нахмурился, но потом
улыбнулся.
- А ты парень с характером, надо признать, Ты достойно держался перед
ними. До сих пор удивляюсь, как ты быстро все придумал. На них это
произвело впечатление. Если бы Утер взялся за тебя, то я не дал бы и
ломаной булавки за твою жизнь.
- Я сказал правду.
- Да, да, конечно. Попробуй пересказать это снова и увидишь...
Амброзиус не любит, когда время тратят впустую.
- Сегодня вечером?
- Да. Убедишься сам, если доживешь до утра. Принц Утер тоже не любит
таких вещей. Но он и работает поменьше. Не засиживается над бумагами.
Говорят, он прикладывает усилия в другом направлении. Пошли.
Еще в прихожей нас встретил запах горячей пищи и потрескивание
жаркого.
Кухня занимала большую комнату и напоминала гостиную во дворце. Пол
покрывала гладкая красная плитка, а по двум сторонам кухни на возвышении
стояли печи. Вдоль стен тянулись ряды столов для разделки и обработки туш.
Под столами на полках стояли кувшины с маслом и вином. Сверху чистая
посуда. У печи возился заспанный малый, разогревая масло в кастрюле с
длинной ручкой. Он ворошил угли. Из горшка с супом шел ароматный пар. На
жаровнях потрескивали и брызгали жиром сосиски. Рядом жарился цыпленок. Я
заметил, что, хотя Кадал и не поверил моему рассказу, он выдал мне блюдо,
сделанное самийскими гончарами. Из таких же, наверное, ели у самого Графа.
Из покрытого красной глазурью кувшина с надписью "запас" мне в стеклянный
кубок налили вина и дали чудесную белую салфетку.
Поваренок, которого ради меня вытащили из теплой постели, даже не
взглянул на меня. Разложив еду по блюдам, он поспешно вычистил очаг, еще
быстрее выскреб сковородки и, бросив вопросительный взгляд на Кадала,
зевая, пошел досыпать. Кадал лично обслуживал меня. Он даже достал из
пекарни хлеб последней выпечки. Суп был приготовлен из каких-то моллюсков
- самой распространенной пищи в Малой Британии. Он источал изумительный
аромат. Никогда не ел ничего подобного, думал я, пока не принялся за
хрустящего цыпленка, зажаренного в масле, и приготовленные над огнем
сосиски с совершенно непередаваемым вкусом приправ и лука. Я насухо вытер
тарелку куском свежего хлеба и с аппетитом доел его. От блюда с сушеными
финиками, сыром и пирогами с медом пришлось просто отказаться.
- Нет, благодарю.
- Достаточно?
- Да. - Я отодвинул тарелку. - Не ел в своей жизни ничего вкуснее.
Спасибо.
- Да, уж. Говорят, что голод - лучшая приправа. Надо сказать, что и
пища здесь хорошая. - Он принес холодной воды и полотенце. Пока я
споласкивал и вытирал руки, он ждал.
- Теперь я, пожалуй, поверю твоему рассказу.
- Что ты имеешь в виду?
- Таким манерам на кухне не научишься. Готов? Пошли. Белено прийти в
любое время.
Когда мы зашли, граф сидел в большом кресле, слегка отодвинувшись. Он
глядел на огонь в камине, наполнявшем комнату теплом и слабым ароматом
яблони. Его стол - здоровенная мраморная плита из Италии - был завален
свитками, картами и рукописями. Амброзиус даже не поднял головы при
появлении Кадала. Охранник звоном оружия показал, что можно войти.
- Мальчик, сэр, - со мной Кадал разговаривал совсем другим голосом.
- Спасибо, можешь идти спать, Кадал.
- Да, сэр.
Он ушел. Кожаные занавески сомкнулись за ним. Амброзиус повернулся ко
мне. В течение нескольких минут он молча осматривал меня. Затем указал на
стул.
- Садись.
Я повиновался.
- Вижу, тебе нашли одежду. Накормили?
- Да. Спасибо, сэр.
- Теперь согрелся? Поставь стул поближе к огню, если хочешь.
Он сидел, слегка откинувшись назад. Его руки лежали на подлокотниках,
вырезанных в форме львиных голов. На столе между нами стояла лампа, и в ее
свете полностью растаяло сходство между Графом Амброзиусом и приснившимся
мне странным человеком. Теперь, когда прошло столько времени, трудно
вспомнить мое первое впечатление от Амброзиуса. Тогда ему было не больше
тридцати, но с позиции моих двенадцати лет он выглядел человеком
почтенного возраста. Выглядел он старше своих лет. Видимо, это явилось
результатом образа жизни и тяжелого бремени ответственности, которое он
нес с ранних лет. Вокруг глаз лучились морщинки, а между бровями пролегли
две глубокие вертикальные морщины, свидетельствовавшие о его крутом нраве.
Выражение лица было твердое, даже суровое. Брови, как и волосы, были
темного цвета, они бросали на глаза большую тень. От левого уха до скулы
тянулся едва заметный белый шрам. Нос выступающий, римский, с высокой
горбинкой. Кожа, однако, отличалась скорее смуглостью, нежели матовым
оттенком, а в черных глазах проскальзывало что-то кельтское, а не римское.
На его лице отражалось смешение мрачности, отчаяния и злости. Это было
лицо человека, которому можно доверять. Но с первого взгляда такие люди
редко нравятся. Их либо ненавидят, либо боготворят. За ними идут, но с
ними и сражаются. Одно, как говорится, из двух. Рядом с ним нельзя было
ждать спокойной жизни.
Все это я узнал позже. От первой встречи у меня остались самые слабые
воспоминания. Но я хорошо запомнил каждое сказанное им слово.
Амброзиус оглядел меня с головы до ног.
- Мирдин, сын Нинианы, дочери короля Южного Уэльса, посвященный, как
мне сказали, в секреты маридунумского дворца.
- Я... разве я так говорил? Я только сказал им, что живу там и слушал
иногда кое-что.
- Мои люди переправили тебя через Узкое море, потому что ты сказал
им, что знаешь тайны, которые могли бы мне пригодиться. Разве не так?
- Сэр, - сказал я, уже слегка отчаявшись, - не знаю, что вам могло бы
пригодиться. Спасая свою жизнь, я старался говорить на понятном им языке.
Они хотели убить меня...
- Понятно. Здесь ты в безопасности. Почему ты убежал из дома?
- После того как умер мой дед, мне стало небезопасно там находиться.
Моя мать собиралась уйти в монастырь, а мой дядя Камлак попытался убить
меня. Его слуги убили моего друга.
- Твоего друга?
- Моего слугу. Его звали Сердик. Он был рабом.
- Ах да. Мне рассказывали об этом. В отместку ты поджег дворец. Не
чересчур ли?
- По-моему, да. Но ему надо было оказать последние почести. Он
принадлежал мне.
Его брови поползли вверх.
- Это что, причина или обязательство?
- Что, сэр? - озадачился я, но потом медленно сказал: - Я думаю, и
то, и другое.
Он поглядел на свои руки. С подлокотников они, сцепленные,
переместились на стол.
- Твоя мать - принцесса, - проговорил он медленно и задумчиво. - Они
тоже причиняли ей зло?
- Конечно, нет!
Он вопросительно поднял на меня глаза.
- Извините, мой господин, - быстро объяснил я, - если бы они
собирались причинить ей зло, то как я мог покинуть ее? Нет, Камлак никогда
не отважился бы на это. Она годами вела разговоры о том, чтобы уйти в
монастырь Святого Петра. Я не помню, чтобы она пропустила визит в
Маридунум какого-нибудь христианского священника или епископа. Когда он
приезжал из Карлеона, останавливался во дворце. Дед никогда не позволил бы
ей уйти. Они с епископом частенько ругались из-за нее и... из-за меня.
Епископ желал, чтобы меня крестили, но дед даже не желал об этом и
слышать. Он хотел, чтобы она сказала ему, кто был мой отец, или
согласилась выйти замуж за выбранного им человека. Поэтому разрешение на
мои крестины держал в качестве уступки, как бы в обмен. Но она и не думала
ни признаваться, ни соглашаться.
Я поглядел на него, думая про себя, не много ли наговорил, но он
внимательно и спокойно следил за моим рассказом.
- Мой дед поклялся, что он никогда не отпустит ее в монастырь. Но
после его смерти она обратилась к Камлаку, и он разрешил ей уйти. Он
заточил бы меня вместе с ней. Но я бежал.
Амброзиус кивнул.
- Куда ты думал направиться?
- Не знаю. Маррик верно сказал, когда мы плыли в лодке, что я должен
был к кому-нибудь обратиться. Мне лишь двенадцать лет, и я не могу быть
