в комнате никого, кроме меня, малыша, стоявшего у ткацкого станка, не
было.
Дед показал головой на дверь: "Выйдите". Шурша одеждами, женщины
молча поспешили на выход. Моравик приготовилась заупрямиться и надулась
как куропатка. Жестокий взгляд голубых глаз хлестнул ее, и, не осмелившись
на большее, она, фыркнув, вышла. Взгляд остановился на мне.
- Незаконнорожденный сын твоей сестры, - сказал король. - Изволь. В
этом месяце исполняется шесть лет. Рос как сорная трава. Другого такого
чертова отродья не сыскать. Только погляди. Черные волосы, черные глаза и
боится холодного оружия, будто его подменили в Пустых горах. Скажи мне,
что его зачал сам черт, и окажешься прав.
Вопрос дяди, обращенный к матери, состоял лишь из одного слова:
- Чей?
- Думаешь, мы не спрашивали ее, дурень? - ответил дед. - Ее пороли,
пока женщины не сказали, что может случиться выкидыш, но не добились ни
слова. Наверное, уж лучше бы так и случилось. Женщины несли какую-то чушь
о нечистой силе, являющейся к девушкам по ночам. Они слышали это еще от
прабабушек. Глядя на него, думаешь, что они оказались правы.
Камлак, золотоволосый и ростом за метр восемьдесят, поглядел на меня
сверху вниз. У него были такие же, как и у моей матери, голубые глаза,
даже еще ярче. На его мягких замшевых сапогах желтела засохшая грязь. От
него пахло потом и лошадьми. Он пришел посмотреть на меня как был - прямо
с дороги. Я хорошо помню его взгляд. Мать стояла молча, а дед метал молнии
из-под насупленных бровей. Всякий раз, когда он сердился, он дышал резко и
прерывисто.
- Поди сюда, - сказал дядя.
Я сделал шагов шесть вперед. Не осмелясь подойти ближе, остановился.
В трех шагах он казался еще выше.
- Как тебя зовут?
- Мирдин Эмрис.
- Эмрис? Дитя света, принадлежащее богам? Не слишком подходящее имя
для чертова отродья.
Снисходительность его тона придала мне храбрости.
- Меня называют еще Мерлинус, - отважился я. - Римское название
сокола, Коруолча.
- Сокол! - рявкнул дед, презрительно хмыкнув. Его кольчуга зазвенела.
- Пока маленький, - защищаясь, сказал я и умолк под задумчивым
взглядом дяди.
Он погладил свой подбородок и вопросительно посмотрел на мать.
- Необычный набор имен для христианского семейства. Выходит, черт был
римлянином?
Мать вздернула голову.
- Может быть. Откуда я знаю? Было темно.
Мне показалось, что у дяди на лице отразилось мимолетное удивление.
Король со злости махнул рукой.
- Видишь, что приходится выслушивать. Сказки и ложь о колдовстве.
Какое хамство! Принимайся за работу, девчонка, и избавь меня от вида
твоего побочного сынка. Теперь твой брат вернулся домой, и мы найдем
человека, который заберет вас обоих, чтобы не путались здесь под ногами!
Камлак, я надеюсь, ты понимаешь, что пора жениться и заводить сыновей.
Иначе это все, чем я располагаю.
- О, я - за! - с легкостью согласился дядя. Обо мне забыли. Им надо
было идти, и я больше не волновал их. Я разжал руки и отступил полшага
назад, потом еще.
- Но ведь вы завели себе новую королеву, и мне говорили, что она уже
беременна?
- Не имеет значения. Ты должен жениться, и быстро. Я уже старик, а мы
живем в неспокойное время. Что же до этого парня, - я застыл, - забудь о
нем. Кто бы ни приходился ему отцом, если он не проявил себя за шесть лет,
ему не суждено сделать этого сейчас. Пускай даже его отцом окажется сам
Его величество Вортигерн. Из него ничего не выйдет. Замкнутое отродье,
скрывающееся по углам. Не играет даже с ровесниками. Боится, наверное.
Шарахается от собственной тени.
Дед отвернулся. Камлак и мать обменялись взглядами, глазами сообщая
что-то друг другу. Затем дядя снова посмотрел на меня и улыбнулся.
Я до сих пор помню, что комната будто озарилась, хотя солнце уже село
и унесло с собою свое тепло. Скоро должны разносить свечи.
- Ладно, - сказал Камлак, - в конце концов он всего лишь соколенок.
Не требуйте от него многого, сэр. В свое время вы наводили страх на более
достойных людей.
- Тебя? Ха!
- Смею заверить вас.
Король бросил на меня быстрый взгляд из-под своих густых бровей.
Нетерпеливо вздохнув, он расправил на руке мантию.
- Ладно, пускай себе. О, боже милостивый, как я голоден. Время ужина
давно прошло, но ты, наверное, останешься верен своей чертовой римской
моде - захочешь сначала помыться. Предупреждаю: после твоего отъезда мы ни
разу не топили печей.
Дед развернулся, взмахнул мантией и вышел, не переставая говорить. Я
услышал, как мать с облегчением вздохнула. Она села. Дядя протянул ко мне
руку.
- Иди сюда, Мерлин, поговорим, пока я моюсь в вашей холодной уэльской
воде. Мы, принцы, должны знать друг друга.
Я стоял как вкопанный, памятуя о находившейся рядом и молчавшей
матери и о том, как тихо она села.
- Иди, - мягко позвал меня дядя и снова улыбнулся.
Я бросился к нему.
Этой ночью я лазил по ходам отопления. Они стали моими личными
покоями, потайным убежищем, где я прятался от старших мальчишек и играл в
свои одинокие игры. Дед был прав, сказав, что я "скрывался по углам". Но
делал я это не из страха, хотя сыновья придворных следовали его примеру,
что свойственно детям, и превращали меня в мишень для нападок и насмешек
всякий раз, когда я попадал им в руки.
Поначалу ходы неиспользуемой отопительной системы и в самом деле
служили для меня убежищем, секретным местом, где я мог скрыться и найти
уединение. Но вскоре мне начало доставлять необычайное удовольствие
изучать грандиозную систему Мрака, пропахшие землей пространства под
дворцовыми полами.
В былые времена дворец деда являлся большим сельским поместьем,
принадлежавшим какому-то римскому аристократу, который владел землями,
растянувшимися вдоль реки на несколько миль. Сохранилась основная часть
замка, сильно потрепанная временем и войной. Один разрушительный пожар
уничтожил часть главного здания. Старые жилища рабов, расположенные вокруг
внутреннего двора, остались нетронутыми. Там жили повара и прислуга.
Стояли и бани, перелатанные и отштукатуренные. Крышу в провалившихся
местах наскоро заделали соломой. Я не помню, чтобы топили печи. Воду грели
во дворе над костром.
Вход в мой секретный лабиринт лежал через топку в котельной. Он
представлял собой отверстие в стене под потрескавшимся и заржавевшим
паровым котлом на уровне колена взрослого человека. Вход скрывали заросли
щавеля и крапивы, а прикрыт он был загнутым куском металла, отвалившимся
от котла.
Внутри можно было пробраться под банные помещения, давно не
использовавшиеся. Заваленный ход вызывал отвращение даже у меня. Я
направлялся в другую сторону, под главное здание дворца. Систему отопления
с горячим воздухом строили и содержали здесь на совесть. Полуметровое
пространство под полом даже сейчас оставалось сухим и проветренным.
Штукатурка по-прежнему лежала на кирпичных колоннах, державших полы.
Конечно, некоторые колонны местами развалились, но отверстия, которые вели
от комнаты к комнате, по-прежнему имели крепкие и безопасные своды. Я,
неслышный и невидимый, мог свободно ползти до королевских покоев.
Если бы меня обнаружили, то, думаю, мне досталось бы наказание
похлеще порки. Довольно невинным образом я становился свидетелем десятков
секретных разговоров и совершенно частных сцен. Но я даже не подозревал об
этом. Естественно, что в те времена никто не задумывался о том, что их
могут подслушать. Дымоходы чистили дети-рабы, так как никому из взрослых
не удавалось пробраться через них. Были места, где даже мне, чтобы
пролезть, приходилось буквально извиваться. Лишь один раз мне угрожало
разоблачение. Однажды днем, когда Моравик думала, что я играю с ребятами,
а они, в свою очередь, решили, что я прячусь у нее в юбках, рыжий Диниас,
мой главный мучитель, отвесил какому-то малышу такого пинка; что тот упал
с крыши, где они играли, и сломал ногу, всполошив всех своим ревом.
Моравик, прибежавшая на крики, обнаружила мое отсутствие и не замедлила
поднять на ноги весь дворец. Я услышал шум и поспешил наружу, возникнув
из-под котла весь в грязи и запыхавшись. Как раз в это время Моравик
возглавляла поиски в том крыле, где находилась баня. Мне удалось
отговориться и отделаться надранными ушами и нахлобучкой. Но урок был
извлечен. Больше я никогда не спускался в ход днем. Только по ночам, перед
тем как Моравик ложилась спать или же когда она уже храпела. Большинство
людей во дворце обычно уже спали. Иногда я заползал прямо под спальню
матери, слушая ее разговоры с женщинами. Однажды ночью я услышал, как она,
оставшись в одиночестве, громко молилась вслух. Произнеся мое имя,
"Эмрис", она заплакала. Я пополз дальше, к покоям королевы. Почти каждый
вечер Олуэн, молодая королева, в окружении своих леди пела под
аккомпанемент лиры. Потом в коридоре раздавалась тяжелая поступь короля и
музыка смолкала.
Но я путешествовал совсем не ради того, чтобы слушать. Что для меня
имело значение на самом деле - сегодня я хорошо понимаю это - остаться
одному в неведомой темноте, где человек сам себе хозяин, не считая смерти.
Обычно мой путь лежал в "пещеру", как я называл свое убежище. Это
была часть основного дымохода, верхушка которого обвалилась и через него
виднелось небо. Место это околдовало меня с того дня, как однажды в
полдень я выглянул наверх и увидел слабо мерцавшую звезду. По ночам я
устраивался там на постели из наворованной соломы и наблюдал за звездами,
медленно прокладывавшими свой путь по небосводу. Заключая с небом спор, я
каждый раз загадывал, появится ли в отверстии над дымоходом луна. Увижу
луну - на следующий день исполнится мое желание.
Сегодня ночью луна пришла. Полная и сияющая, она светила мне прямо в
лицо, и казалось, что я пью ее свет, как воду. Я не двигался, пока луна не
исчезла вместе со звездой, следовавшей за ней по пятам.
На обратном пути я проползал под комнатой, которая прежде пустовала,
но теперь там слышались голоса. Это была комната Камлака, который
разговаривал с другим человеком, чьего имени я не знал. По акценту он
напоминал одного из приехавших сегодня. Они прибыли из Корнуолла. У него
был сочный, грохочущий голос, и разбирал я лишь отдельные слова. Я
старался проползти быстро и извивался между столбами как червяк, думая
лишь о том, чтобы меня не услышали.
Я уже добрался до конца стены и на ощупь приближался к перекрытию под
следующей комнатой, когда плечом задел обломок трубы, и на пол с шуршанием
посыпалась глина.
Корниец резко прервал разговор.
- Что это?
Совсем рядом, будто над ухом, раздался голос дяди:
- Ничего. Крыса под полом. Дворец разваливается на глазах.
Послышался скрип отодвигаемого стула и удаляющиеся шаги. Голос стал
глуше. Мне показалось, что раздался звон посуды и бульканье. Я как уж
медленно скользил вдоль стены к проходу. Шаги вернулись.
- И даже если она откажет ему, это практически не имеет значения. В
любом случае она не останется здесь. В конце концов отец уступит епископу
и перестанет удерживать ее. Уверяю, она только и думает о суде всевышнего,
поэтому мне нечего бояться, даже если он явится сюда собственной персоной.
- Ты пока веришь ей!
- О да, я верю ей. Я узнавал в разных местах, и все говорят одно и то
же, - он рассмеялся. - Кто знает, может, нам еще придется благодарить небо
за то, что будет кому заступиться за нас на том свете, пока игра не дошла
до развязки. Мне говорили, что она достаточно набожна, чтобы спасти наши
