- Грррм, - произнес Лавр Федотович, - общественности не ясно...
Воздух вокруг нас вдруг наполнился комариным роем. Хлебовводов
взвизгнул и ударил себя по физиономии. Лавр Федотович начал медленно и с
изумлением отворачиваться. И тут совершилось невозможное - огромный рыжий
пират четко, как на смотру, пал Лавру Федотовичу на чело и сходу, не
примериваясь, вонзил в него шпагу по самые глаза. Лавр Федотович
отшатнулся. Он был потрясен, он не понимал, он не верил. И началось.
Мотая головой, как лошадь, отмахиваясь локтями, я принялся
разворачивать автомобиль на узком пространстве между зарослями осинника.
Справа от меня возмущенно рычал и ворочался Лавр Федотович, а с заднего
сиденья доносилась буря аплодисментов, словно разгоряченная компания
уланов или гусар предавалась взаимооскорблениям действием. К тому моменту,
когда я уже закончил разворот, я уже распух. У меня было такое ощущение,
что уши мои превратились в горячие оладьи, щеки в караваи, а на лбу взошли
многочисленные рога. "Вперед! - кричали на меня со всех сторон. - Назад!
Газу! Да подтолкните же его! Я вас под суд отдам, товарищ Привалов!"
Двигатель ревел, клочья грязи летели со всех сторон, машина прыгала, как
кенгуру, но скорость была мала, отвратительно мала, а на встречу нам с
бесчисленных аэродромов снимались все новые и новые эскадрильи, эскадры,
армады. Преимущество противника в воздухе было абсолютным. Все, кроме
меня, остервенело занимались самокритикой, переходящей в самоистязание. Я
же не мог оторвать рук от баранки, и не мог даже отбиваться ногами, у меня
оставалась свободной только одна нога, и я ею бешено чесал все, до чего
мог дотянуться. Потом, наконец, мы вырвались из зарослей осинника обратно
на берег озера. Дорога сделалась получше и шла в гору. В лицо мне ударил
тугой ветер. Я остановил машину. Я перевел дух и стал чесаться. Я чесался
с упоением, я никак не мог перестать, а когда все-таки перестал, то
обнаружил, что Тройка доедает коменданта. Комендант был обвинен в
подготовке и осуществлении террористического акта. Ему предъявили счет за
каждую выпитую из членов Тройки каплю крови, и он оплачивал этот счет
сполна. То, что осталось от коменданта к моменту, когда я вновь обрел
способность видеть, слышать и думать, не могло уже, собственно называться
комендантом, как таковым: две-три обглоданных кости, опустошенный взгляд и
слабое бормотание: "Господом богом... Иисусом, Спасителем нашим..."
- Товарищ Зубо, - произнес, наконец, Лавр Федотович, - почему вы
прекратили зачитывать дело? Продолжайте докладывать.
Комендант принялся трясущимися руками собирать по машине разбросанные
листки.
- Зачитайте непосредственно краткую сущность необъясненности, -
приказал Лавр Федотович.
Комендант, всхлипнув в последний раз, прерывающимся голосом прочел:
- Обширное болото, из которого время от времени доносятся ухающие и
ахающие звуки.
- Ну? - сказал Хлебовводов. - Что дальше?
- Дальше ничего. Все.
- Как-так-все? - плачущим голосом взвыл Хлебовводов. - Убили меня!
Зарезали! Ради чего? Звуки ахающие... Зачем нас сюда привез, террорист? Ты
это нас ухающие звуки слушать привез? За что же мы кровь проливали? Ты
посмотри на меня, как я теперь в гостинице появлюсь? Ты же мой авторитет
на всю жизнь подорвал! Я же тебя сгною, сгною так, что от тебя уханья не
останется!
- Грррм, - сказал Лавр Федотович и Хлебовводов замолчал.
- Есть предложение, - продолжал Лавр Федотович, - ввиду представления
собой дело номер тридцать восемь под названием "Коровье Вязло"
исключительной опасности для народа, подвергнуть данное дело высшей мере
рационализации, а именно признать названное необъясненное явление
иррациональным, трансцендентным, а следовательно реально не существующим,
и как таковое исключить навсегда из памяти народа, то есть из
географических и топографических карт.
Хлебовводов и Фарфуркис бешено захлопали в ладоши. Лавр Федотович
извлек из-под сиденья свой гигантский портфель, и положил его плашмя себе
на колени.
- Акт! - воззвал он.
На портфель лег акт о высшей мере.
- Подписи!
На акт пали подписи.
- Печать!!!
Лязгнула дверца сейфа, волной накатила канцелярская затхлость, и
перед Лавром Федотовичем возникла Большая Круглая Печать. Лавр Федотович
взял ее обеими руками, занес над актом и с силой опустил. Мрачная тень
прошла по небу, автомобиль слегка просел на рессорах. Лавр Федотович убрал
портфель под сиденье и продолжал:
- Коменданту колонии товарищу Зубо за безответственность содержания в
колонии иррационального, трансцендентного, а следовательно - реально не
существующего болота "Коровье Вязло", за необеспечение безопасности работы
Тройки, а также за проявленный при этом героизм, объявить благодарность с
занесением. Есть еще предложения?... Следующий? Что у нас еще, товарищ
Зубо?
- Заколдованное место, - сказал воспрянувший комендант. - Недалеко
отсюда, километров пять.
- Комары? - осведомился Лавр Федотович.
- Христом-богом... - истово сказал комендант. - Спасителем нашим...
Нету их там... Муравьи разве что...
- Хорошо, - констатировал Лавр Федотович. - Осы, пчелы? - продолжал
он, обнаруживая высокую прозорливость и неусыпную заботу о народе.
- Ни боже мой, - сказал комендант.
Лавр Федотович долго молчал.
- Бешеные быки? - спросил он наконец.
Комендант заверил его, что ни о каких быках в этих окрестностях не
может быть и речи.
- А волки? - спросил Хлебовводов подозрительно.
В окрестностях не было ни волков, ни медведей, о которых вовремя
вспомнил Фарфуркис. Пока они упражнялись в зоологии, я рассматривал карту,
выискивая кратчайшую дорогу к заколдованному месту. Высшая мера уже
оказала свое действие. На карте была Тьмускорпионь, была река Скорпионка,
было озеро Звериное, были какие-то Лопухи, болота же "Коровье Вязло",
которое распространялось раньше между озером Звериным и Лопухами, больше
не было. Вместо него на карте имело место анонимное белое пятно, какое
можно видеть на старых картах на месте Антарктики. Мне было дано указание
продолжать движение, и мы поехали. Мы миновали овсы, пробрались сквозь
заросли кустарника, обогнули рощу Круглую, форсировали ручей Студеный, и
через полчаса оказались перед местом заколдованным.
Это был холм. С одной стороны он порос лесом. Вероятно, здесь кругом
стоял сплошной лес, вплоть до самого Китежграда. Но его свели, и осталось
только то, что осталось. Виднелась почерневшая избушка, по склону перед
нами бродили коровы, у крыльца копались в земле куры, а на крыше стояла
коза.
- Что же вы остановились? - спросил Фарфуркис. - Надо же подъехать,
не пешком же нам...
- И молоко у них, по всему видать, есть... - добавил Хлебовводов. - Я
бы молочка сейчас выпил. Когда, понимаешь, грибами отравишься, очень
полезно молока выпить. Ехай, ехай, чего стали!
Комендант попытался объяснить им, что подъехать к холму ближе
невозможно, но объяснения его были встречены таким ледяным изумлением
Лавра Федотовича, разразившегося мыслью о целебных свойствах парного
молока, такими стенаниями Фарфуркиса: "Сметана! С погреба!", что он не
стал спорить. Честно говоря, я его тоже не понял, но мне стало любопытно.
Я включил двигатель, и машина весело покатилась к холму. Спидометр
принялся отсчитывать километры, шины шуршали по колючей траве, Лавр
Федотович неукоснительно смотрел вперед, а заднее сидение в предвкушении
молока и сметаны затеяло спор - чем на болотах питаются комары.
Хлебовводов вынес из личного опыта суждение, что комары питаются,
исключительно ответственными работниками, совершающими инспекционные
поездки. Фарфуркис, выдавая желаемое за действительное, уверял, что комары
живут самоедством. Комендант же кротко, но настойчиво, лепетал о
божественном, о какой-то божьей росе и о жареных акридах. Так мы ехали
минут двадцать. Когда спидометр показал, что пройдено пятнадцать
километров, Хлебовводов спохватился:
- Что же это получается? - сказал он. - Едем, едем, а холм где стоял,
там и стоит. Поднажмите, товарищ водитель, что же это вы, браток?
- Не доехать нам до холма, - кротко сказал комендант. - Он же
заколдованный, до него и не дойти... Только бензин даром сожжем.
После этого все замолчали, и на спидометр намоталось еще семь
километров. Холм по-прежнему не приближался ни на метр. Коровы,
привлеченные шумом мотора, сначала некоторое время глядели в нашу сторону,
затем потеряли к нам интерес и снова уткнулись в траву. На заднем сиденье
нарастало возмущение. Хлебовводов и Фарфуркис обменивались негромкими
замечаниями, деловитыми и зловещими. "Вредительство", - говорил
Хлебовводов. "Саботаж, - возражал Фарфуркис, - но злостный". Потом они
перешли на шепот, и до меня донеслось только: "На колодках... ну да,
колеса крутятся, а машина стоит. Комендант?... Может быть, и ВРИО
консультанта... Бензин... Подрыв экономики... Потом машину спишут с
большим пробегом, а она - новенькая..." Я не обращал внимания на этих
зловещих попугаев, но потом вдруг хлопнула дверца, и ужасным, стремительно
удаляющимся голосом заорал Хлебовводов. Я изо всех сил нажал на тормоз.
Лавр Федотович, продолжая движение, с деревянным стуком, не меняя осанки,
влип в ветровое стекло. У меня в глазах потемнело от удара, и
металлические зубы Фарфуркиса лязгнули над моим ухом. Машину занесло.
Когда пыль рассеялась, я увидел далеко позади товарища Хлебовводова,
который все еще катился вслед за нами, размахивая конечностями.
- Затруднение? - осведомился Лавр Федотович обыкновенным голосом.
Кажется, он даже не заметил удара. - Товарищ Хлебовводов, устраните.
Мы устраняли затруднение довольно долго. Пришлось сходить за
Хлебовводовым, который лежал в метрах тридцати позади, ободранный, с
лопнувшими брюками и очень удивленный. Выяснилось, что он заподозрил нас с
комендантом в заговоре, будто мы незаметно поставили машину на колодки и
гоним с корыстными целями километраж. Движимый чувством долга он решил
сойти на дорогу и вывести нас на чистую воду, заглянув под машину. Теперь
он был буквально поражен тем, что это ему не удалось. Мы с комендантом
приволокли его к машине, положили его так, чтобы он самолично убедился в
своем заблуждении, а сами отправились на помощь Фарфуркису, который искал
и никак не мог найти очки и верхнюю челюсть. Фарфуркис искал их в машине,
но комендант нашел их далеко впереди.
Недоразумение было полностью устранено, возражения Хлебовводова
оказались довольно поверхностными, и Лавр Федотович, только теперь
осознав, что нет, не будет, и быть не может целебного парного молока, внес
предложение не тратить бензин, принадлежащий народу, а приступить к своим
прямым обязанностям.
- Товарищ Зубо, - произнес он, - доложите дело.
У дела номер двадцать девять фамилии, имени и отчества, как и
следовало ожидать, не оказалось. Оказалось только условное наименование -
"Заколдун". Год рождения его терялся в глубине веков, место рождения
определялось с точностью до минуты дуги. По национальности заколдун был
русский, образования не имел, иностранных языков не ведал, профессия у
него была холм. Место работы в данное время опять же определялось
упомянутыми выше координатами. За границей заколдун сроду не был,
ближайшим родственником его была мать-сыра земля, адрес же постоянного
места жительства определялся все теми же координатами и с той же
