есть, ребята, аль съели вы ее? Валька, совесть у них есть?
- Кончай позориться, - шепнул я ему.
А Катя вдруг остановилась.
- Правда, товарищи, - говорила она, - что уж вы, он ведь осознал свои
ошибки. Он ведь тоже апельсинов хочет.
- В жизни я этого продукта не употреблял, - захныкал Петька. - Со-
весть у вас есть, или вас не мама родила?
- Ладно, - говорят ему в хвосте, - вставай, все равно не хватит.
- Однако надежда есть, - повеселел Петька.
В столовой был уют, народу немного. Проигрыватель выдавал легкую му-
зыку. Все было так, как будто снаружи никто и не дрался, как будто там и
очереди нет никакой. С Эсфирь Наумовной я мигом договорился.
Люблю шампанское я, братцы. Какое-то от него происходит легкое кру-
женье головы и веселенькие мысли начинают прыгать в башке. Так бы весь
век я провел под действием шампанского, а спирт, ребята, ничего, кроме
мрачности, в общем итоге не дает.
- Это ты верно подметил, - говорит Колька. - Давно бичуешь?
Так как-то он по-хорошему меня спросил, что сразу мне захотелось
рассказать ему всю свою жизнь. Такое было впечатление, что он бы меня
слушал. Только я не стал рассказывать: чего людям настроение портить?
Вдруг я увидел капитана "Зюйда", этого дьявола Володьку Сакуненко. Он
стоял у буфета и покупал какойто дамочке конфеты.
Я извинился перед обществом и сразу пошел к нему. Шампанское давало
мне эту легкость.
- Привет, капитан, - говорю ему.
- А, Корень, - удивляется он.
- Чтоб так сразу на будущее, - говорю, - не Корень, а Валя Костюковс-
кий, понятно?
- Понятно, - и кивает на меня дамочке, - вот, познакомьтесь, любопыт-
ный экземпляр.
- Так чтобы на будущее, - сказал я, - никаких экземпляров, понятно?
Матрос Костюковский, и все.
И протягиваю Сакуненко с дамой коробку "Герцеговины Флор", конечно,
из лежалой партии, малость плесенью потягивают, но зато - марка. Чуть я
при деньгах или к Эсфирь Наумовне заворачиваю в "Маячок", сразу беру се-
бе "Герцеговину Флор" и курю, как какой-нибудь Сталин. Такая уж у меня
слабость на эти папиросы.
- Слушай, капитан, - говорю я Сакуненко. - Когда в море уходите и ку-
да?
- На сайру опять, - говорит капитан, а сам кашляет от "Герцеговины" и
смотрит на меня сквозь дым пронзительным взглядом. - К Шикотану, через
пару деньков.
- Ах, Володя, почему вы меня не хотите взять, - сказала дамочка, -
право, почему, ведь это можно оформить в официальном порядке.
- Обождите, гражданка, - сказал я. - А что, Сакуненко, у вас сейчас
комплект?
- А что? - говорит он и на дамочку ноль внимания.
- А что, Сакуненко, - спрашиваю, - имеешь на меня зуб?
- А как ты думаешь, Валя? - человечно так спрашивает Сакуненко.
- Законно, - говорю. - Есть за что.
Он на меня смотрит и молчит, и дамочка его притихла, не знаю уж, кем
она ему приходится. И вдруг я говорю ему:
- Васильич!
Так на "Зюйде" его зовут из-за возраста. "Товарищ капитан" неудобно,
для Владимира Васильевича молод. Володей звать по чину нельзя, а вот Ва-
сильич - в самый раз, по-свойски, вроде и с уважением.
- Конечно, - говорю, - Васильич, ты понимаешь, шампанское мне сейчас
дает легкость, но, может, запишешь меня в судовую роль? Мне сейчас вот
так надо в море.
- Пойдем, поговорим, - хмурится Сакуненко.
Глава ХII
ГЕРМАН КОВАЛЕВ
Мне даже подраться как следует не удалось - так быстро бичей разогна-
ли. Очередь выровнялась. Снова заиграла гармошка. Девушки с равнодушными
лицами снова пустились в пляс, а нанайцы уселись у своего костра. На
снегу лежал разорванный пакет. Несколько апельсинов выкатились из него.
Как будто пакет упал с неба, как будто его сбросили с самолета, как буд-
то это подарок судьбы. Прекрасно, это будет темой моих новых стихов.
Мне стало вдруг весело и хорошо, словно и не произошло у меня только
что крушение любви. Мне вдруг показалось, что весь этот вечер, вся эта
история с апельсинами - любительский спектакль в Доме культуры моряков,
и я в нем играю не последнюю роль, и все вокруг такие теплые, свои ребя-
та, и бутафория сделана неплохо, только немного неправдоподобно, словно
в детских книжках: луна, и серебристый снег, и сопки, и домики в сугро-
бах, но скоро мой выход, скоро прибежит моя партнерша в модном пальтеце
и в валенках.
А впереди у меня целых два дня, только через два дня мы выходим в мо-
ре.
Я подобрал апельсины и понес их к весам.
- Чудик, - сказали мне ребята, - лопай сам. Твой трофей.
- Чудик, - сказала продавщица, - за них же плочено.
- Да что вы! - сказал я. - Этот пакет с неба упал.
- Тем более, - говорят.
Тогда я стал всех угощать, каждый желающий мог получить из моих рук
апельсин, ведь с неба обычно сбрасывают не для одного, а для всех. Я был
дед-мороз, и вдруг я увидел Нину, она пробиралась ко мне.
- Гера, мы пойдем танцевать? - спросила она. От нее веяло морозным
апельсиновым ароматом, а на губах у нее смерзлись капли апельсинового
сока.
- Сейчас пойдем! - крикнул я. - Сейчас, наша очередь подходит.
Вскоре подошла наша очередь, и мы все, весь "Зюйд", повалили в столо-
вую. Я вел Нину под руку, другой рукой прижимая к телу пакеты.
- Я все что угодно могу танцевать, - лепетала Нина, - вот увидите,
все что угодно. И липси, и вальс- гавот, и даже, - она шепнула мне на
ухо, - рок-н- ролл...
- За рок-н-ролл дают по шее, - сказал я, - да я все равно ничего не
умею, кроме танго.
- Танго - мой любимый танец.
Я посмотрел на нее. Понятно, все мое любимое теперь станет всем твоим
любимым, это понятно и так.
Мы сдвинули три столика и расселись всем экипажем. Верховодил, как
всегда, чиф.
- Эсфирь Наумовна, - шутил он, - "Зюйд" вас ждет!
А апельсины уже красовались на столе маленькими кучками перед каждым.
Потом мы смешали их в одну огромную светящуюся внутренним огнем кучу.
Подошла официантка и, следя за пальцами чифа, стала извиняться:
- Этого нет. И этого нет, Петрович. Старое меню. И этого нету, моря-
ки.
- Тогда по два вторых и прочее и прочее! - весело вскричал чиф.
- Это вы будете иметь, - обрадовалась она.
Наш радист Женя встал из-за стола и пошел беспокоиться насчет освеще-
ния. Он решил запечатлеть нас на фото.
Когда он навел аппарат, я положил руку на спинку Нинкиного стула. Я
думал, Нина не заметила, но она повела своим остреньким носиком, замети-
ла. Кажется, все это заметили. Чиф подмигнул стармеху. А Боря и Иван
сделали вид, что не заметили. Заметила это Люся Кравченко, которая шла в
этот момент мимо, она улыбнулась не мне и не Нине, а так. Мне вдруг ста-
ло чертовски стыдно, потом прямо я весь покрылся. "Ветерок листву едва
колышет", тьфу ты черт... На кой черт я писал эти стихи да еще посылал
их по почте? Когда уже я брошу это занятие, когда уж я стану настоящим
парнем?
Я положил Нине руку прямо на плечо, даже сжал плечо немного. Ну и ху-
денькое плечико!
Как только щелкнул затвор, Нина дернулась.
- Какой вы, Гера, - прошептала она.
- Какой же? - цинично усмехнулся я.
- Какой-то несобранный.
- Служба такая, - глупо ответил я и опять покраснел.
Официантка шла к нам. Она тащила огромный поднос, заставленный бутыл-
ками и тарелками. Это была такая гора, что голова официантки еле видне-
лась над ней, а на голых ее руках вздулись такие бицепсы, что дай Бог
любому мужику. Снизу руки были мягкие и колыхались, а сверху надулись
бицепсами.
Чиф налил ей коньяку, она благодарно кивнула, спрятала фужер и отошла
за шторку. Я видел, как она помужски опрокинула этот фужер. Ну и офици-
антка! Такая с виду домашняя тетушка, а так глушит. Мне бы так!
Я хмелею быстро. Не умею я пить, что ты будешь делать.
Иван и Боря закусывали и строго глядели на Нину. А Нина чувствовала
их взгляды и ела очень деликатно.
- Ты ему письма-то пиши, - сказал Иван ей, - он у нас знаешь какой.
Будешь писать?
Нина посмотрела на него и словно слезы проглотила. Кнвнула.
- Ты лучше ему радиограммы посылай, - посоветовал Боря. - Очень быва-
ет приятно в море получить радиограмму. Будешь?
- Ну, буду, буду, - сердито сказала она.
Ей, конечно, было странно, что ребята вмешиваются в наши интимные от-
ношения. Заиграла музыка. Шипела, скрипела, спотыкалась игла на пластин-
ке.
- Это танго, - сказала Нина в тарелку.
- Пойдем! - я сжал ее локоть.
Мне сейчас все было нипочем. Мне сейчас казалось, что я и впрямь умею
танцевать танго.
Мы танцевали, не знаю уж как, кажется, неплохо, кажется, замечатель-
но, кажется, лучше всех. Хриплый женский голос пел:
Говорите мне о любви,
Говорите мне снова и снова,
Я без устали слушать готова,
Там-нам-па-пи...
Этот припев повторялся несколько раз, а я никак не мог расслышать
последнюю строчку.
Говорите мне о любви,
Говорите мне снова и снова,
Я без устали слушать готова,
Там-нам-па-пи...
Это раздражало меня. Слова все повторялись, и последняя строчка ис-
чезла в шипении и скрежете заезженной пластинки.
- Что она там поет? Никак не могу разобрать.
- Поставьте еще раз, - прошептала Нина.
Глава ХIII
КОРЕНЬ
- Хочешь, Васильич, я тебе всю свою жизнь расскажу?
И я рассказываю, понял, про все свои дела, про папашу своего, и про
детство, и про зверобойную шхуну "Пламя", и сам не пойму, откуда берется
у меня складность, чешу, прямо как Вовик, а капитан Сакуненко меня слу-
шает, сигаретки курит, и дамочка притихла, гуляем мы вдоль очереди.
Вот ведь что шампанское сегодня со мной делает. Раньше я его пил как
воду. Брал на завтрак бутылку полусладкого, полбатона и котлетку. Не
знаю, что такое, может, здоровьем я качнулся.
- Боже мой, это же целый роман! - ахает дамочка.
- Я так понимаю, - говорит капитан, - что любая жизнь - это роман.
Вот сколько в очереди людей, столько и романов. Может, неверно говорю,
Ирина Николаевна?
- Может, и верно, Володя, но не зовите меня по отчеству, мы же дого-
ворились.
- Ну вот и напишите роман.
Задумалась дамочка.
- Нет, про Костюковского я бы не стала писать, я бы про вас, Володя,
написала, вы положительный герой.
Ну и дамочки пошли, ребята! Ну что ты скажешь, а?
Володя прямо не знает, куда деваться.
- Может, вы отойдете, а? - спрашивает он дамочку. - Мне надо с матро-
сом конструктивно, что ли, вернее коллегиально, ну, в общем, конфиденци-
ально надо бы с матросом поговорить.
- Хорошо, - говорит она. - Я вас в столовой обожду.
Отвалила наконец. Капитан даже вздохнул с облегчением.
- Слушай, Валя, - говорит он мне, - я, конечно, понимаю твои тяжелые
дела, и матрос ты, в общем, хороший... А место у нас есть: Кеша, знаешь,
в армию уходит... Но только чтоб без заскоков! Понял? - заорал он в пол-
ный голос.
- Ладно, ладно, - говорю. Ты меня на горло не бери. Знаю, что орать
ты здоров, Васильич.
Он почесал в затылке.
- В отделе кадров как бы это провернуть? Скажу, что на исправление
тебя берем. Будем, мол, влиять на него своим мощным коллективом.
- Ну, ладно, влияйте, - согласился я.
- Пошли, - говорит он, - наши уже в "Маячке" заседают. Представлю те-
бя экипажу.
- Только знаешь, Васильич, спокойно давай, без церемоний. Вот, мол,
товарищ Костюковский имеет честь влиться в наш славный трудовой экипаж,
и все, тихонько так, без речей.
- Нахалюга ты, - смеется он. - Ну, смотри... Чуть чего - на Шикотане
высадим.
В столовой первой, кого я встретил, была Люська Кравченко. Она танце-
вала в объятиях своего бурильщика.
- Че-то, Люся, вы сияете, как блин с маслом? - сказал я ей.
Характер у меня такой: чуть дела пошли, становлюсь великосветским на-
халом.
- Есть причины, - улыбнулась она и голову склонила к его плечу.
- Вижу, вижу.
Я вспомнил вкус ее щеки, разок мне все же удалось поцеловать ее в ще-
