- Благодарю вас, - сказал незнакомец и сел напротив меня, изящным
жестом поддернув штанины. - Что же касается чаю, то прошу извинения,
Александр Иванович, я только что отужинал.
Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел мне в глаза. Я тоже
улыбался.
- Вы, вероятно, насчет дивана? - сказал я. - Дивана, увы, нет. Мне
очень жаль, и я даже не знаю...
Незнакомец всплеснул руками.
- Какие пустяки! - сказал он. - Как много шума из-за какого-то,
простите, вздора, в который никто к тому же по-настоящему не верит...
Посудите сами, Александр Иванович, устраивать склоки, безобразные
кинопогони, беспокоить людей из-за мифического - я не боюсь этого слова -
именно мифического Белого Тезиса... Каждый трезво мыслящий человек
рассматривает диван как универсальный транслятор, несколько громоздкий, но
весьма добротный и устойчивый в работе. И тем более смешны старые невежды,
болтающие о Белом Тезисе... Нет, я и говорить не желаю об этом диване.
- Как вам будет благоугодно, - сказал я, сосредоточив в этой фразе
всю свою светскость. - Поговорим о чем-нибудь другом.
- Суеверия... Предрассудки... - рассеянно проговорил незнакомец. -
Леность ума и зависть, зависть, поросшая волосами зависть... - он прервал
самого себя. - Простите, Александр Иванович, но я бы осмелился все-таки
просить вашего разрешения убрать этот ковш. К сожалению, железо
практически непрозрачно для гиперполя, а возрастание напряженности
гиперполя в малом объеме...
Я поднял руки.
- Ради бога, все, что вам угодно! Убирайте ковшик... Убирайте даже
этот самый... ум... ум... эту волшебную палочку... - тут я остановился, с
изумлением обнаружив, что ковшика больше нет. Цилиндрик стоял в луже
жидкости, похожей на окрашенную ртуть. Жидкость быстро испарялась.
- Так будет лучше, уверяю вас, - сказал незнакомец. - Что же касается
вашего великодушного предложения убрать умклайдет, то я, к сожалению, не
могу им воспользоваться. Это уже вопрос морали и этики, вопрос чести, если
угодно... Условности так сильны! Я позволю себе посоветовать вам больше не
прикасаться к умклайдету. Я вижу, вы ушиблись, и этот орел... Я думаю, вы
чувствуете... э-э... некоторое амбре...
- Да, - сказал я с чувством. - Воняет гадостно. Как в обезьяннике.
Мы посмотрели на орла. Гриф, нахохлившись, дремал.
- Искусство управлять умклайдетом, - сказал незнакомец, - Это сложное
и тонкое искусство. Вы ни в коем случае не должны огорчаться или упрекать
себя. Курс управления умклайдетом занимает восемь семестров и требует
основательного знания квантовой алхимии. Как программист вы, вероятно, без
особого труда освоили бы умклайдет электронного уровня, так называемый
УЭУ-17... Но квантовый умклайдет... гиперполя... трансгрессивные
воплощения... обощенный закон Ломоносова-Лавуазье... - Он виновато развел
руками.
- О чем разговор! - поспешно сказал я. - Я ведь и не претендую...
Конечно же, я абсолютно не подготовлен.
Тут я спохватился и предложил ему закурить.
- Благодарю вас, - сказал незнакомец. - Не употребляю, к великому
моему сожалению.
Тогда, пошевелив от вежливости пальцами, я осведомился - не спросил,
а именно осведомился:
- Не позволено ли мне будет узнать, чему я обязан приятностью нашей
встречи?
Незнакомец опустил глаза.
- Боюсь показаться нескромным, - сказал он, - но, увы, я должен
признаться, что уже довольно давно нахожусь здесь. Мне не хотелось бы
называть имена, но, я думаю, даже вам, как вы ни далеки от всего этого,
Александр Иванович, ясно, что вокруг дивана возникла некоторая нездоровая
суета, назревает скандал, атмосфера накаляется, напряженность растет. В
такой обстановке неизбежны ошибки, чрезвычайно нежелательные
случайности... Не будем далеко ходить за примерами. Некто - повторяю, мне
не хотелось бы называть имена, тем более что это сотрудник, достойный
всяческого уважения, а говоря об уважении я имею в виду если не манеры, то
большой талант и самоотверженность, - так вот, некто, спеша и нервничая,
теряет здесь умклайдет, и умклайдет становится центром сферы событий, в
которые оказывается вовлеченным человек, совершенно к оным не
причастный... - Он поклонился в мою сторону. - А в таких случаях
совершенно необходимо воздействие, как-то нейтрализующее вредные
влияния... - Он значительно посмотрел на отпечатки ботинок на потолке.
Затем улыбнулся мне. - Но я не хотел бы показаться абстрактным
альтруистом. Конечно, все эти события меня весьма интересуют как
специалиста и как администратора... Впрочем, я не намерен более мешать
вам, и поскольку вы сообщили мне уверенность в том, что больше не будете
экспериментировать с умклайдетом, я попрошу у вас разрешения откланяться.
Он поднялся.
- Ну что вы! - вскричал я. - Не уходите! Мне так приятно беседовать с
вами, у меня к вам тысяча вопросов!..
- Я чрезвычайно ценю вашу деликатность, Александр Иванович, но вы
утомлены, вам необходимо отдохнуть...
- Нисколько! - горячо возразил я. - Наоборот!
- Александр Иванович, - произнес незнакомец, ласково улыбаясь и
пристально глядя мне в глаза. - Но ведь вы _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о
у_т_о_м_л_е_н_ы_. И вы _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ хотите отдохнуть.
И тут я почувствовал, что действительно засыпаю. Глаза мои слипались.
Говорить больше не хотелось. Ничего больше не хотелось. Страшно хотелось
спать.
- Было исключительно приятно познакомиться с вами, - сказал
незнакомец негромко.
Я видел, как он начал бледнеть, бледнеть и медленно растворился в
воздухе, оставив после себя легкий запах дорогого одеколона. Я кое-как
расстелил матрас на полу, ткнулся лицом в подушку и моментально заснул.
Разбудило меня хлопанье крыльев и неприятный клекот. В комнате стоял
странный голубоватый полумрак. Орел на печке шуршал, гнусно орал и стучал
крыльями по потолку. Я сел и огляделся. На середине комнаты парил в
воздухе здоровенный детина в тренировочных брюках и в полосатой гавайке
навыпуск. Он парил над цилиндриком и, не прикасаясь к нему, плавно помавал
огромными костистыми лапами.
- В чем дело? - спросил я.
Детина мельком взглянул на меня из-под плеча и отвернулся.
- Не слышу ответа, - сказал я зло. Мне все еще очень хотелось спать.
- Тихо, ты, смертный, - сипло произнес детина. Он прекратил свои
пассы и взял цилиндрик с пола. Голос его показался мне знакомым.
- Эй, приятель! - сказал я угрожающе. - Положи эту штуку на место и
очисти помещение.
Детина смотрел на меня, выпячивая челюсть. Я откинул простыню и
встал.
- А ну, положи умклайдет! - сказал я в полный голос.
Детина опустился на пол и, прочно упершись ногами, принял стойку. В
комнате стало гораздо светлее, хотя лампочка не горела.
- Детка, - сказал детина, - ночью надо спать. Лучше ляг сам.
Парень был явно не дурак подраться. Я, впрочем, тоже.
- Может, выйдем во двор? - деловито предложил я, подтягивая трусы.
Кто-то вдруг произнес с выражением:
- "Устремив свои мысли на высшее Я, свободный от вожделения и
себялюбия, исцелившись от душевной горячки, сражайся, Арджуна!"
Я вздрогнул. Парень тоже вздрогнул.
- "Бхагават-Гита"! - сказал голос. - Песнь третья, стих тридцатый.
- Это зеркало, - сказал я машинально.
- Сам знаю, - проворчал детина.
- Положи умклайдет, - потребовал я.
- Чего ты орешь, как больной слон? - сказал парень. - Твой он, что
ли?
- А может быть, твой?
- Да, мой!
Тут меня осенило.
- Значит, диван тоже ты уволок?
- Не суйся не в свои дела, - посоветовал парень.
- Отдай диван, - сказал я. - На него расписка написана.
- Пошел к черту! - сказал детина, озираясь.
И тут в комнате появились еще двое: Тощий и Толстый, оба в полосатых
пижамах, похожие на узников Синг-Синга.
- Корнеев! - завопил Толстый. - Так это вы воруете диван?! Какое
безобразие!
- Идите вы все... - сказал детина.
- Вы грубиян! - закричал Толстый. - Вас гнать надо! Я на вас
докладную подам!
- Ну и подавайте, - мрачно сказал Корнеев. - Займитесь любимым делом.
- Не смейте разговаривать со мной в таком тоне! Вы мальчишка! Вы
дерзец! Вы забыли здесь умклайдет! Молодой человек мог пострадать!
- Я уже пострадал, - вмешался я. - Дивана нет, сплю как собака,
каждую ночь разговоры... Орел этот вонючий...
Толстый немедленно повернулся ко мне.
- Неслыханное нарушение дисциплины, - заявил он. - Вы должны
жаловаться... А вам должно быть стыдно! - Он снова повернулся к Корнееву.
Корнеев угрюмо запихивал умклайдет за щеку. Тощий вдруг спросил тихо
и угрожающе:
- Вы сняли Тезис, Корнеев?
Детина мрачно ухмыльнулся.
- Да нет там никакого Тезиса, - сказал он. - Что вы все сепетите? Не
хотите, чтобы мы диван воровали - дайте нам другой транслятор...
- Вы читали приказ о неизъятии предметов из запасника? - грозно
осведомился Тощий.
Корнеев сунул руки в карманы и стал смотреть в потолок.
- Вам известно постановление Ученого совета? - осведомился тощий.
- Мне, товарищ Демин, известно, что понедельник начинается в субботу,
- угрюмо сказал Корнеев.
- Не разводите демагогию, - сказал Тощий. - Немедленно верните диван
и не смейте сюда больше возвращаться.
- Не верну я диван, - сказал Корнеев. - Эксперимент закончим -
вернем.
Толстый устроил безобразную сцену. "Самоуправство!.. - визжал он. -
Хулиганство!.." Гриф опять взволнованно заорал. Корнеев, не вынимая рук из
карманов, повернулся спиной и шагнул сквозь стену. Толстый устремился за
ним с криком "Нет, вы вернете диван!" Тощий сказал мне:
- Это недоразумение. Мы примем меры, чтобы оно не повторилось.
Он кивнул и тоже двинулся к стене.
- Погодите! - вскричал я. - Орла! Орла заберите! Вместе с запахом!
Тощий, уже наполовину войдя в стену, обернулся и поманил орла
пальцем. Гриф шумно сорвался с печки и втянулся ему под ноготь. Тощий
исчез. Голубой свет медленно померк, стало темно, в окно снова забарабанил
дождь. Я включил свет и оглядел комнату. В комнате все было по-прежнему,
только на печке зияли глубокие царапины от когтей грифа да на потолке дико
и нелепо темнели рубчатые следы моих ботинок.
- Прозрачное масло, находящееся в корове, - с идиотским
глубокомыслием произнесло зеркало, - не способствует ее питанию, но оно
снабжает наилучшим питанием, будучи обработано надлежащим способом.
Я выключил свет и улегся. На полу было жестко, тянуло холодом. Будет
мне завтра от старухи, подумал я.
6
- Нет, - произнес он в ответ настойчивому вопросу
моих глаз, - я не член клуба, я - призрак.
- Хорошо, но это не дает вам права расхаживать по
клубу.
Г. Дж. Уэллс
Утром оказалось, что диван стоит на месте. Я не удивился. Я только
подумал, что так или иначе старуха добилась своего: диван стоит в одном
углу, а я лежу в другом. Собирая постель и делая зарядку, я размышлял о
том, что существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению.
По-видимому, я далеко шагнул за этот предел. Я даже испытывал некоторое
утомление. Я пытался представить себе что-нибудь такое, что могло бы меня
сейчас поразить, но фантазии у меня не хватало. Это мне очень не
нравилось, потому что я терпеть не могу людей, неспособных удивляться.
