Правда, я был далек от психологии "подумаешьэканевидаль", скорее мое
состояние напоминало состояние Алисы в Стране Чудес: я был словно во сне и
принимал и готов был принять любое чудо за должное, требующее более
развернутой реакции, нежели простое разевание рта и хлопанье глазами.
Я еще делал зарядку, когда в прихожей хлопнула дверь, зашаркали и
застучали каблуки, кто-то закашлял, что-то загремело и упало, и
начальственный голос позвал: "Товарищ Горыныч!" Старуха не отозвалась, и в
прихожей начали разговаривать: "Что это за дверь?.. А, понятно. А это?" -
"Тут вход в музей". - "А здесь?.. Что это - все заперто, замки..." -
"Весьма хозяйственная женщина, Янус Полуэктович. А это телефон". - "А где
же знаменитый диван? В музее?" - "Нет. Тут должен быть запасник".
- Это здесь, - сказал знакомый угрюмый голос.
Дверь моей комнаты распахнулась, и на пороге появился высокий
худощавый старик с великолепной снежно-белой сединой, чернобровый и
черноусый, с глубокими черными глазами. Увидев меня (я стоял в одних
трусах, руки в стороны, ноги на ширине плеч), он приостановился и звучным
голосом произнес:
- Так.
Справа и слева от него заглядывали в комнату еще какие-то лица. Я
сказал: "Прошу прощения", - и побежал к своим джинсам. Впрочем, на меня не
обратили внимания. В комнату вошли четверо и столпились вокруг дивана.
Двоих я знал: угрюмого Корнеева, небритого, с красными глазами, все в той
же легкомысленной гавайке, и смуглого, горбоносого Романа, который
подмигнул мне, сделал непонятный знак рукой и сейчас же отвернулся.
Седовласого я не знал. Не знал я и полного, рослого мужчину в черном,
лоснящемся со спины костюме и с широкими хозяйскими движениями.
- Вот этот диван? - спросил лоснящийся мужчина.
- Это не диван, - угрюмо сказал Корнеев. - Это транслятор.
- Для меня это диван, - заявил лоснящийся, глядя в записную книжку. -
Диван мягкий, полуторный, инвентарный номер одиннадцать двадцать три. - Он
наклонился и пощупал. - Вот он у вас влажный, Корнеев, таскали под дождем.
Теперь считайте: пружины проржавели, обшивка сгнила.
- Ценность данного предмета, - как мне показалось, издевательски
произнес горбоносый Роман, - заключается отнюдь не в обшивке и даже не в
пружинах, которых нет.
- Вы это прекратите, Роман Петрович, - предложил лоснящийся с
достоинством. - Вы мне вашего Корнеева не выгораживайте. Диван проходит у
меня по музею и должен там находиться...
- Это прибор, - сказал Корнеев безнадежно. - С ним работают...
- Этого я не знаю, - заявил лоснящийся. - Я не знаю, что это за
работа с диваном.
- А мы вот знаем, - тихонько сказал Роман.
- Вы это прекратите, - сказал лоснящийся, поворачиваясь к нему. - Вы
здесь не в пивной, вы здесь в учреждении. Что вы, собственно, имеете в
виду?
- Я имею в виду, что это не есть диван, - сказал Роман. - Или, в
доступной для вас форме, это есть не совсем диван. Это есть прибор,
имеющий внешность дивана.
- Я попросил бы прекратить эти намеки, - решительно сказал
лоснящийся. - Насчет доступной формы и все такое. Давайте каждый делать
свое дело. Мое дело - прекратить разбазаривание, и я его прекращаю.
- Так, - звучно сказал седовласый. Сразу стало тихо. - Я беседовал с
Кристобалем Хозевичем и с Федором Симеоновичем. Они полагают, что этот
диван-транслятор представляет лишь музейную ценность. В свое время он
принадлежал королю Рудольфу Второму, так что историческая ценность его
неоспорима. Кроме того, года два назад, если память мне не изменяет, мы
уже выписывали серийный транслятор... Кто его выписывал, вы не помните,
Модест Матвеевич?
- Одну минутку, - сказал лоснящийся Модест Матвеевич и стал быстро
листать записную книжку. - Одну минуточку... Транслятор двухходовой
ТДХ-80Е Китежградского завода... По заявке товарища Бальзамо.
- Бальзамо работает на нем круглосуточно, - сказал Роман.
- И барахло этот ТДХ, - добавил Корнеев. - Избирательность на
молекулярном уровне.
- Да-да, - сказал седовласый. - Я припоминаю. Был доклад об
исследовании ТДХ. Действительно, кривая селективности не гладкая... Да. А
этот... э... диван?
- Ручной труд, - быстро сказал Роман. - Безотказен. Конструкции Льва
Бен Бецалеля. Бен Бецалель собирал и отлаживал его триста лет...
- Вот! - сказал лоснящийся Модест Матвеевич. - Вот как надо работать!
Старик, а все делал сам.
Зеркало вдруг прокашлялось и сказало:
- Все оне помолодели, пробыв час в воде, и вышли из нее такими же
красивыми, розовыми, молодыми и здоровыми, сильными и жизнерадостными,
какими были в двадцать лет.
- Вот именно, - сказал Модест Матвеевич. Зеркало говорило голосом
седовласого.
Седовласый досадливо поморщился.
- Не будем решать этот вопрос сейчас, - произнес он.
- А когда? - спросил грубый Корнеев.
- В пятницу на Ученом совете.
- Мы не можем разбазаривать реликвии, - вставил Модест Матвеевич.
- А мы что будем делать? - спросил грубый Корнеев.
Зеркало забубнило угрожающим замогильным голосом:
Видел я сам, как, подобравши черные платья,
Шла босая Канидия, простоволосая, с воем,
С ней и Сагана, постарше годами, и бледные обе.
Страшны были на вид. Тут начали землю ногтями
Обе рыть и черного рвать зубами ягненка...
Седовласый, весь сморщившись, подошел к зеркалу, запустил в него руку
по плечо и чем-то щелкнул. Зеркало замолчало.
- Так, - сказал седовласый. - Вопрос о вашей группе мы тоже решим на
совете. А вы... - По лицу его было видно, что он забыл имя-отчество
Корнеева, - вы пока воздержитесь... э... от посещения музея.
С этими словами он вышел из комнаты. Через дверь.
- Добились своего, - сказал Корнеев сквозь зубы, глядя на Модеста
Матвеевича.
- Разбазаривать не дам, - коротко ответил тот, засовывая во
внутренний карман записную книжку.
- Разбазаривать! - сказал Корнеев. - Плевать вам на все это. Вас
отчетность беспокоит. Лишнюю графу вводить неохота.
- Вы это прекратите, - сказал непреклонный Модест Матвеевич. - Мы еще
назначим комиссию и посмотрим, не повреждена ли реликвия...
- Инвентарный номер одиннадцать двадцать три, - вполголоса добавил
Роман.
- В таком вот аспекте, - величественно произнес Модест Матвеевич,
повернулся и увидел меня. - А вы что здесь делаете? - осведомился он. -
Почему это вы здесь спите?
- Я... - начал я.
- Вы спали на диване, - провозгласил ледяным тоном Модест, сверля
меня взглядом контрразведчика. - Вам известно, что это прибор?
- Нет, - сказал я. - То есть теперь известно, конечно.
- Модест Матвеевич! - воскликнул горбоносый Роман. - Это же наш новый
программист, Саша Привалов!
- А почему он здесь спит? Почему не в общежитии?
- Он еще не зачислен, - сказал Роман, обнимая меня за талию.
- Тем более!
- Значит, пусть спит на улице? - злобно спросил Корнеев.
- Вы это прекратите, - сказал Модест. - Есть общежитие, есть
гостиница, а здесь музей, госучреждение. Если все будут спать в музеях...
Вы откуда?
- Из Ленинграда, - сказал я мрачно.
- Вот если я приеду в Ленинград и пойду спать в Эрмитаж?
- Пожалуйста, - сказал я, пожимая плечами.
Роман все держал меня за талию.
- Модест Матвеевич, вы совершенно правы, непорядок, но сегодня он
будет ночевать у меня.
- Это другое дело. Это пожалуйста. - великодушно разрешил Модест. Он
хозяйским взглядом окинул комнату, увидел отпечатки на потолке и сразу же
посмотрел на мои ноги. К счастью, я был босиком. - В таком вот аксепте, -
сказал он, поправил рухлядь на вешалке и вышел.
- Д-дубина, - выдавил из себя Корнеев. - Пень. - Он сел на диван и
взялся за голову. - Ну их всех к черту. Сегодня же ночью опять утащу.
- Спокойно, - ласково сказал Роман. - Ничего страшного. Нам просто
немножко не повезло. Ты заметил, какой это Янус?
- Ну? - сказал Корнеев безнадежно.
- Это же А-Янус.
Корнеев поднял голову.
- И какая разница?
- Огромная, - сказал Роман и подмигнул. - Потому что У-Янус улетел в
Москву. И в частности - по поводу этого дивана. Понял, расхититель
музейных ценностей?
- Слушай, ты меня спасаешь, - сказал Корнеев, и я впервые увидел, как
он улыбается.
- Дело в том, Саша, - сказал Роман, обращаясь ко мне, - что у нас
идеальный директор. Он один в двух лицах. Есть А-Янус Полуэктович и У-Янус
Полуэктович. У-Янус - это крупный ученый международного класса. Что же
касается А-Януса, то это довольно обыкновенный администратор.
- Близнецы? - осторожно спросил я.
- Да нет, это один и тот же человек. Только он один в двух лицах.
- Ясно, - сказал я и стал надевать ботинки.
- Ничего, Саша, скоро все узнаешь, - сказал Роман ободряюще.
Я поднял голову.
- То есть?
- Нам нужен программист, - проникновенно сказал Роман.
- Мне очень нужен программист, - сказал Корнеев, оживляясь.
- Всем нужен программист, - сказал я, возвращаясь к ботинкам. - И
прошу без гипноза и всяких там заколдованных мест.
- Он уже догадывается, - сказал Роман.
Корнеев хотел что-то сказать, но за окном грянули крики.
- Это не наш пятак! - кричал Модест.
- А чей же это пятак?
- Я не знаю, чей это пятак! Это не мое дело! Это ваше дело - ловить
фальшивомонетчиков, товарищ сержант!..
- Пятак изъят у некоего Привалова, каковой проживает здесь у вас, в
Изнакурноже!..
- Ах, у Привалова? Я сразу подумал, что он ворюга!
Укоризненный голос А-Януса произнес:
- Ну-ну, Модест Матвеевич!..
- Нет, извините, Янус Полуэктович! Этого нельзя так оставить! Товарищ
сержант, пройдемте!.. Он в доме... Янус Полуэктович, встаньте у окна,
чтобы он не выскочил! Я докажу! Я не позволю бросать тень на товарища
Горыныч!..
У меня нехорошо похолодело внутри. Но Роман уже оценил положение. Он
схватил с вешалки засаленный картуз и нахлобучил мне на уши.
Я исчез.
Это было очень странное ощущение. Все осталось на месте, кроме меня.
Но Роман не дал мне насытиться новыми переживаниями.
- Это кепка-невидимка, - прошипел он. - Отойди в сторонку и
помалкивай.
Я на цыпочках отбежал в угол и сел под зеркало. В ту же секунду в
комнату ворвался возбужденный Модест, волоча за рукав юного сержанта
Ковалева.
- Где он? - завопил Модест, озираясь.
- Вот, - сказал Роман, показывая на диван.
- Не беспокойтесь, стоит на месте, - добавил Корнеев.
- Я спрашиваю, где этот ваш... программист?
- Какой программист? - удивился Роман.
- Вы это прекратите, - сказал Модест. - Здесь был программист. Он
стоял в брюках и без ботинок.
- Ах, вот что вы имеете в виду, - сказал Роман. - Но мы же пошутили,
Модест Матвеевич. Не было здесь никакого программиста. Это было просто...
- Он сделал какое-то движение руками, и посередине комнаты возник человек
в майке и в джинсах. Я видел его со спины и ничего о нем сказать не могу,
но юный Ковалев покачал головой и сказал:
- Нет, это не он.
Модест обошел призрак кругом, бормоча:
- Майка... штаны... без ботинок... Он! Это он.
Призрак исчез.
- Да нет же, это не тот, - сказал сержант Ковалев. - Тот был молодой,
без бороды...
- Без бороды? - переспросил Модест. Он был сильно сконфужен.
- Без бороды, - подтвердил Ковалев.
- М-да... - сказал Модест. - А по-моему, у него была борода...
- Так я вручаю вам повестку, - сказал юный Ковалев и протянул Модесту
листок бумаги казенного вида. - А вы уж сами разбирайтесь со своим
