Я не знал.
- По-видимому, нет, - сказал я.
- Что же вы говорите, что вы Александр?
- Я в самом деле Александр!
- Тьфу!.. Это комбинат?
- Нет, - сказал я. - Это музей.
- А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать не можете...
Я повесил трубку. Некоторое время я стоял, оглядывая прихожую. В
прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в бабкину комнату, в
туалет и еще одна, обитая железом, с громадным висячим замком. Скучно,
подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я вернулся
в свою комнату и остановился на пороге.
Д_и_в_а_н_а_ н_е_ б_ы_л_о.
Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало, и
вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там, где я ее
оставил. А на полу, где раньше был диван, остался только очень пыльный,
замусоренный прямоугольник. Потом я увидел постельное белье, аккуратно
сложенное под вешалкой.
- Только что здесь был диван, - вслух сказал я. - Я на нем лежал.
Что то изменилось в доме. Комната наполнилась невнятным шумом. Кто-то
разговаривал, слышалась музыка, где-то смеялись, кашляли, шаркали ногами.
Смутная тень на мгновение заслонила свет лампочки, громко скрипнули
половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо мне пахнуло холодом. Я
попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в наружную дверь.
Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где раньше был диван, я
вновь вышел в сени и открыл дверь.
Передо мной под мелким дождем стоял невысокий изящный человек в
коротком кремовом плаще идеальной чистоты с поднятым воротником. Он снял
шляпу и с достоинством произнес:
- Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне пять
минут для разговора?
- Конечно, - сказал я растерянно. - Заходите...
Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль, не
связан ли он с местной милицией. Незнакомец шагнул в прихожую и сделал
движение пройти прямо а мою комнату. Я заступил ему дорогу. Не знаю, зачем
я это сделал, - наверное, потому, что мне не хотелось расспросов насчет
пыли и мусора на полу.
- Извините, - пролепетал я, - может быть, здесь... А то у меня
беспорядок. И сесть негде...
- Как - негде? - сказал он негромко. - А диван?
С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.
- М-м-м... Что - диван? - спросил я почему-то шепотом.
Незнакомец опустил веки.
- Ах, вот как? - медленно произнес он. - Понимаю. Жаль. Ну что ж,
извините...
Он вежливо кивнул, надел шляпу и решительно направился к дверям
туалета.
- Куда вы? - закричал я. - Вы не туда!
Незнакомец, не оборачиваясь, пробормотал: "Ах, это безразлично", - и
скрылся за дверью. Я машинально зажег ему свет, постоял немного,
прислушиваясь, затем рванул дверь. В туалете никого не было. Я осторожно
вытащил сигарету и закурил. Диван, подумал я. При чем здесь диван? Никогда
не слыхал никаких сказок о диванах. Был ковер-самолет. Была
скатерть-самобранка. Были: шапка-невидимка, сапоги-скороходы,
гусли-самогуды. Было чудо-зеркальце. А чудо-дивана не было. На диванах
сидят или лежат, диван - это нечто прочное, очень обыкновенное... В самом
деле, какая фантазия могла бы вдохновиться диваном?..
Вернувшись в комнату, я сразу увидел Маленького Человечка. Он сидел
на печке под потолком, скорчившись в очень неудобной позе. У него было
сморщенное небритое лицо и серые волосатые уши.
- Здравствуйте, - сказал я утомленно.
Маленький Человечек страдальчески скривил длинные губы.
- Добрый вечер, - сказал он. - Извините, пожалуйста, занесло меня
сюда - сам не понимаю как... Я насчет дивана.
- Насчет дивана вы опоздали, - сказал я, садясь к столу.
- Вижу, - тихо сказал Человечек и неуклюже заворочался. Посыпалась
известка.
Я курил, задумчиво его разглядывая. Маленький Человечек неуверенно
заглядывал вниз.
- Вам помочь? - спросил я, делая движение.
- Нет, спасибо, - сказал Человечек уныло. - Я лучше сам...
Пачкаясь в мелу, он подобрался к краю лежанки и, неловко
оттолкнувшись, нырнул головой вниз. У меня екнуло внутри, но он повис в
воздухе и стал медленно опускаться, судорожно растопырив руки и ноги. Это
было не очень эстетично, но забавно. Приземлившись на четвереньки, он
сейчас же встал и вытер рукавом мокрое лицо.
- Совсем старик стал, - сообщил он хрипло. - Лет сто назад или,
скажем, при Гонзасте за такой спуск меня лишили бы диплома, будьте
уверены, Александр Иванович.
- А что вы кончали? - осведомился я, закуривая вторую сигарету.
Он не слушал меня. Присев на табурет напротив, он продолжал горестно:
- Раньше я левитировал, как Зекс. А теперь, простите, не могу вывести
растительность на ушах. Это так неопрятно... Но если нет таланта? Огромное
количество соблазнов вокруг, всевозможные степени, звания, а таланта нет!
У нас многие обрастают к старости. Корифеев это, конечно, не касается.
Жиан Жиакомо, Кристобаль Хунта, Джузеппе Бальзамо или, скажем, товарищ
Киврин Федор Симеонович... Никаких следов растительности! - он
торжествующе посмотрел на меня. - Ни-ка-ких! Гладкая кожа, изящество,
стройность...
- Позвольте, - сказал я. - Вы сказали - Джузеппе Бальзамо... Но это
то же самое, что граф Калиостро! А по Толстому, граф был жирен и очень
неприятен на вид...
Маленький Человечек с сожалением посмотрел на меня и снисходительно
улыбнулся.
- Вы просто не в курсе дела, Александр Иванович, - сказал он. - Граф
Калиостро - это совсем не то же самое, что великий Бальзамо. Это... как бы
вам сказать... Это не очень удачная его копия. Бальзамо в юности
сматрицировал себя. Он был необычайно, необычайно талантлив, но вы знаете,
как это делается в молодости... Побыстрее, посмешнее - тяп-ляп, и так
сойдет... Да-с... Никогда не говорите, что Бальзамо и Калиостро - это одно
и то же. Может получиться неловко.
Мне стало неловко.
- Да, - сказал я. - Я, конечно, не специалист. Но... Простите за
нескромный вопрос, но при чем здесь диван? Кому он понадобился?
Маленький Человечек вздрогнул.
- Непростительная самонадеянность, - сказал он громко и поднялся. - Я
совершил ошибку и готов признаться со всей решительностью. Когда такие
гиганты... А тут еще наглые мальчишки... - он стал кланяться, прижимая к
сердцу бледные лапки. - Прошу прощения, Александр Иванович, я вас так
обеспокоил... Еще раз решительно извиняюсь и немедленно вас покидаю. - Он
приблизился к печке и боязливо поглядел наверх. - Старый я, Александр
Иванович, - сказал он, тяжело вздохнув. - Старенький...
- А может быть, вам было бы удобнее... через... э-э... Тут перед вами
приходил один товарищ, так он воспользовался.
- И-и, батенька, так это же был Кристобаль Хунта! Что ему -
просочиться через канализацию на десяток лье... - Маленький Человечек
горестно махнул рукой. - Мы попроще... Диван он с собой взял или
трансгрессировал?
- Н-не, знаю, - сказал я. - Дело-то в том, что он тоже опоздал.
Маленький Человечек ошеломленно пощипал шерсть на правом ухе.
- Опоздал? Он? Невероятно... Впрочем, разве можем мы с вами об этом
судить? До свидания, Александр Иванович, простите великодушно.
Он с видимым усилием прошел сквозь стену и исчез. Я бросил окурок в
мусор на полу. Ай да диван! Это тебе не говорящая кошка. Это что-то
посолиднее - какая-то драма. Может быть, даже драма идей. А ведь, пожалуй,
придут еще... опоздавшие. Наверняка придут. Я посмотрел на мусор. Где это
я видел веник?
Веник стоял рядом с кадкой под телефоном. Я принялся подметать пыль и
мусор, и вдруг что-то тяжело зацепило за веник и выкатилось на середину
комнаты. Я взглянул. Это был блестящий продолговатый цилиндрик величиной с
указательный палец. Я потрогал его веником. Цилиндрик качнулся, что-то
сухо затрещало, и в комнате запахло озоном. Я бросил веник и поднял
цилиндр. Он был гладкий, отлично отполированный и теплый на ощупь. Я
пощелкал по нему ногтем, и он снова затрещал. Я повернул его, чтобы
осмотреть с торца, и в ту же секунду почувствовал, что пол уходит у меня
из-под ног. Все перевернулось перед глазами. Я пребольно ударился обо
что-то пятками, потом плечом и макушкой, выронил цилиндр и упал. Я был
здорово ошарашен и не сразу понял, что лежу в узкой щели между печью и
стеной. Лампочка над головой раскачивалась, и, подняв глаза, я с
изумлением обнаружил на потолке рубчатые следы своих ботинок. Кряхтя, я
выбрался из щели и осмотрел подошвы. На подошвах был мел.
- Однако, - подумал я вслух. - Не просочиться бы в канализацию!..
Я поискал глазами цилиндрик. Он стоял, касаясь пола краем торца, в
положении, исключающем всякую возможность равновесия. Я осторожно
приблизился и опустился возле него на корточки. Цилиндрик тихо потрескивал
и раскачивался. Я долго смотрел на него, вытянув шею, потом подул на него.
Цилиндрик качнулся сильнее, наклонился, и тут за моей спиной раздался
хриплый клекот и пахнуло ветром. Я оглянулся и сел на пол. На печке
аккуратно складывал крылья исполинский гриф с голой шеей и зловещим
загнутым клювом.
- Здравствуйте, - сказал я. Я был убежден, что гриф говорящий.
Гриф, склонив голову, посмотрел на меня одним глазом и сразу стал
похож на курицу. Я приветственно помахал рукой. Гриф открыл было клюв, но
разговаривать не стал. Он поднял крыло и стал искаться у себя под мышкой,
щелкая клювом. Цилиндрик все покачивался и трещал. Гриф перестал искаться,
втянул голову в плечи и прикрыл глаза желтой пленкой. Стараясь не
поворачиваться к нему спиной, я закончил уборку и выбросил мусор в
дождливую тьму за дверью. Потом я вернулся в комнату.
Гриф спал, пахло озоном. Я посмотрел на часы: было двадцать минут
первого. Я немного постоял над цилиндриком, размышляя над законом
сохранения энергии, и заодно и вещества. Вряд ли грифы конденсируются из
ничего. Если данный гриф возник здесь, в Соловце, значит, какой-то гриф
(не обязательно данный) исчез на Кавказе или где они там водятся. Я
прикинул энергию переноса и опасливо посмотрел на цилиндрик. Лучше его не
трогать, подумал я. Лучше его чем-нибудь прикрыть и пусть стоит. Я принес
из прихожей ковшик, старательно прицелился и, не дыша, накрыл им
цилиндрик. Затем я сел на табурет, закурил и стал ждать еще чего-нибудь.
Гриф отчетливо сопел. В свете лампы его перья отливали медью, огромные
когти впились в известку. От него медленно распространялся запах гнили.
- Напрасно вы это сделали, Александр Иванович, - сказал приятный
мужской голос.
- Что именно? - спросил я, оглянувшись на зеркало.
- Я имею в виду умклайдет...
Говорило не зеркало. Говорил кто-то другой.
- Не понимаю, о чем речь, - сказал я. В комнате никого не было, и я
чувствовал раздражение.
- Я говорю про умклайдет, - произнес голос. - Вы совершенно напрасно
накрыли его железным ковшом. Умклайдет, или как вы его называете -
волшебная палочка, требует чрезвычайно осторожного обращения.
- Потому я и накрыл... Да вы заходите, товарищ, а то так очень
неудобно разговаривать.
- Благодарю вас, - сказал голос.
Прямо передо мной неторопливо сконденсировался бледный, весьма
корректный человек в превосходно сидящем сером костюме. Несколько склонив
голову набок, он осведомился с изысканнейшей вежливостью:
- Смею ли надеяться, что не слишком обеспокоил вас?
- Отнюдь, - сказал я, поднимаясь. - Прошу вас, садитесь и будьте как
дома. Угодно чайку?
