комбайн с проигрывателем тоже не могу. Не верю я в них. Ты чего-нибудь
попроще. Сапоги, скажем, скороходы или шапку-невидимку... А?
Возникшая было у меня надежда отвертеться сегодня от смазки
"Москвича" погасла.
- Да вы не беспокойтесь, - сказал я. - Мне ничего в общем не надо. Я
вас сейчас отпущу.
- И хорошо, - спокойно сказала щука. - Люблю таких людей. Давеча вот
тоже... Купил меня на рынке какой-то, пообещала я ему царскую дочь. Плыву
по реке, стыдно, конечно, глаза девать некуда. Ну сослепу и въехала в
сети. Ташшат. Опять, думаю, врать придется. А он что делает? Он меня
хватает поперек зубов, так что рот не открыть. Ну, думаю, конец, сварят.
Ан нет. Защемляет он мне чем-то плавник и бросает обратно в реку. Во! -
Щука высунулась из бадьи и выставила плавник, схваченный у основания
металлическим зажимом. На зажиме я прочитал: "Запущен сей экземпляр в
Солове-реке 1854 года. Доставить в Е. И. В. Академию Наук, СПБ". - Старухе
не говори, - предупредила щука. - С плавником оторвет. Жадная она, скупая.
"Что бы у нее спросить?" - лихорадочно думал я.
- Как вы делаете ваши чудеса?
- Какие такие чудеса?
- Ну... исполнение желаний...
- Ах, это? Как делаю... Обучена сызмальства, вот и делаю. Откуда я
знаю, как я делаю... Золотая Рыбка вот еще лучше делала, а все одно
померла. От судьбы не уйдешь.
Мне показалось, что щука вздохнула.
- От старости? - спросил я.
- Какое там от старости! Молодая была, крепкая... Бросили в нее,
служивый, глубинную бомбу. И ее вверх брюхом пустили, и корабль какой-то
подводный рядом случился, тоже потонул. Она бы и откупилась, да ведь не
спросили ее, увидели и сразу бомбой... Вот ведь как оно бывает. - Она
помолчала. - Так отпускаешь меня или как? Душно что-то, гроза будет...
- Конечно, конечно, - сказал я, встрепенувшись. - Вас как - бросить
или в бадье?..
- Бросай, служивый, бросай.
Я осторожно запустил руки в бадью и извлек щуку - было в ней
килограммов восемь. Щука бормотала: "Ну, а ежели там скатерть-самобранку
или, допустим, ковер-самолет, то я здесь буду... за мной не пропадет..." -
"До свидания", - сказал я и разжал руки. Раздался шумный плеск.
Некоторое время я стоял, глядя на свои ладони, испачканные зеленью. У
меня было какое-то странное ощущение. Временами, как порыв ветра, налетало
сознание, что я сижу в комнате на диване, но стоило тряхнуть головой, и я
снова оказывался у колодца. Потом это прошло. Я умылся отличной ледяной
водой, залил радиатор и побрился. Старуха все не показывалась. Хотелось
есть, и надо было идти в город к почтамту, где меня уже, может быть, ждали
ребята. Я запер машину и вышел за ворота.
Я неторопливо шел по улице Лукоморье, засунув руки в карманы серой
гэдээровской курточки и глядя себе под ноги. В заднем кармане моих любимых
джинсов, исполосованных "молниями", брякали старухины медяки. Я размышлял.
Тощие брошюрки общества "Знание" приучили меня к мысли, что разговаривать
животные не способны. Сказки с детства убеждали в обратном. Согласен я
был, конечно, с брошюрками, потому что никогда в жизни не видел говорящих
животных. Даже попугаев. Я знавал одного попугая, который мог рычать, как
тигр, но по-человечески он не умел. И вот теперь - Щука, кот Василий и
даже зеркало. Впрочем, неодушевленные предметы как раз разговаривают
часто. И между прочим, это соображение никогда не пришло бы в голову,
скажем, моему прадеду. С его, прадеда, точки зрения, говорящий кот - вещь
куда менее фантастическая, нежели деревянный полированный ящик, который
хрипит, воет, музицирует и говорит на многих языках. С котом тоже более
или менее ясно. А вот как разговаривает щука? У щуки нет легких. Это
верно. Правда, у нее должен быть плавательный пузырь, функция коего, как
мне известно, ихтиологам еще не окончательно ясна. Мой знакомый ихтиолог
Женька Скоромахов полагает даже, что эта функция неясная совершенно, и,
когда я пытаюсь аргументировать доводами из брошюрок общества "Знание",
Женька рычит и плюется. Совершенно утрачивает присущий ему дар
человеческой речи... У меня такое впечатление, что о возможностях животных
мы знаем пока еще очень мало. Только недавно выяснилось, что рыбы и
морские животные обмениваются под водой сигналами. Очень интересно пишут о
дельфинах. Или, скажем, обезьяна Рафаил. Это я сам видел. Разговаривать
она, правда, не умеет, но зато у нее выработался рефлекс: зеленый свет -
банан, красный свет - электрический шок. И все было хорошо до тех пор,
пока не включили красный и зеленый свет одновременно. Тогда Рафаил повел
себя так же, как Женька, например, он страшно обиделся. Он кинулся к
окошечку, за которым сидел экспериментатор и принялся визжа и рыча,
плеваться в это окошечко. И вообще есть анекдот - одна обезьяна говорит
другой: "Знаешь, что такое условный рефлекс? Это когда зазвонит звонок, и
все эти квазиобезьяны в белых халатах побегут к нам с бананами и
конфетами". Конечно, все это чрезвычайно непросто. Терминология не
разработана. Когда в этих условиях пытаешься решать вопрос, связанный с
психикой и потенциальными возможностями животных, чувствуешь себя
совершенно бессильным. Но, с другой стороны, когда тебе дают, скажем, ту
же систему интегральных уравнений типа звездной статистики с неизвестными
функциями под интегралом, то самочувствие не лучше. А поэтому главное -
думать. Как Паскаль: "Будем же учиться хорошо мыслить - вот основной
принцип морали".
Я вышел на проспект Мира и остановился, привлеченный необычным
зрелищем. По мостовой шел человек с детскими флажками в руках. За ним,
шагах в десяти, с натужным ревом медленно полз большой белый МАЗ с
гигантским дымящимся прицепом в виде серебристой цистерны. На цистерне
было написано "Огнеопасно", справа и слева от нее также медленно катились
красные пожарные "газики", ощетиненные огнетушителями. Время от времени в
ровный рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леденивший
сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые языки пламени. Лица
пожарных под нахлобученными касками были мужественны и суровы. Вокруг
кавалькады тучей носились ребятишки. Они пронзительно вопили:
"Тилили-тилили, а дракона повезли!" Взрослые прохожие опасливо жались к
заборам. На их лицах было написано явственное желание уберечь одежду от
возможных повреждений.
- Повезли родимого, - произнес у меня над ухом знакомый скрипучий
бас.
Я обернулся. Позади стояла, пригорюнившись Наина Киевна с кошелкой,
наполненной синими пакетами сахарного песку.
- Повезли, - повторила она. - Каждую пятницу возят...
- Куда? - спросил я.
- На полигон, батюшка. Все экспериментируют... Делать им больше
нечего.
- А кого повезли, Наина Киевна?
- То есть как это - кого? Сам не видишь, что ли?..
Она повернулась и пошла прочь, но я догнал ее.
- Наина Киевна, вам тут телефонограмму передали.
- Это от кого же?
- От Ха Эм Вия.
- А насчет чего?
- У вас слет какой-то сегодня, - сказал я, пристально глядя на нее. -
На Лысой Горе. Форма одежды - парадная.
Старуха явно обрадовалась.
- Вправду? - сказала она. - Вот хорошо-то!.. А где телефонограмма?
- В прихожей на телефоне.
- А насчет членских взносов там ничего не говорится? - спросила она,
понизив голос.
- В каком смысле?
- Ну, что, мол, надлежит погасить задолженность с одна тысяча
семьсот... - она замолчала.
- Нет, - сказал я. - Ничего такого не говорилось.
- Ну и хорошо. А с транспортом как? Машину подадут или что?
- Дайте я вам кошелку поднесу, - предложил я.
Старуха отпрянула.
- Это тебе зачем? - спросила она подозрительно. - Ты это оставь - не
люблю... Кошелку ему!.. Молодой, да, видно, из ранних...
Не люблю старух, подумал я.
- Так как же с транспортом? - повторила она.
- За свой счет, - сказал я злорадно.
- Ах, скопидомы! - застонала старуха. - Метлу в музей забрали, ступу
не ремонтируют, взносы дерут по пять рубликов на ассигнации, а на Лысую
Гору за свой счет! Счет-то не малый, батюшка, да пока такси ждет...
Бормоча и кашляя, она отвернулась от меня и пошла прочь. Я потер руки
и тоже пошел своей дорогой. Мои предположения оправдывались. Узел
удивительных происшествий затягивался все туже. И стыдно признаться, но
это казалось мне сейчас более интересным, чем даже моделирование
рефлекторной дуги.
На проспекте Мира было уже пусто. У перекрестка крутилась стая
ребятишек - играли, по-моему, в чижа. Увидев меня, они бросили игру и
стали приближаться. Предчувствуя недоброе, я торопливо миновал их и
двинулся к центру. За моей спиной раздался сдавленный восторженный
возглас: "Стиляга!" Я ускорил шаг. "Стиляга!" - завопили сразу несколько
голосов. Я почти побежал. Позади визжали: "Стиля-ага! Тонконогий! Папина
"Победа"!.." Прохожие смотрели на меня сочувственно. В таких ситуациях
лучше всего куда-нибудь нырнуть. Я нырнул в ближайший магазин, оказавшийся
гастрономом, походил вдоль прилавков, убедился в том, что сахар есть,
выбор колбас и конфет не богат, но зато выбор так называемых рыбных
изделий превосходит все ожидания. Там была такая семга и такой лосось!.. Я
выпил стакан газированной воды и выглянул на улицу. Мальчишек не было.
Тогда я вышел из магазина и двинулся дальше. Скоро лабазы и бревенчатые
избы-редуты кончились, пошли современные двухэтажные дома с открытыми
сквериками. В сквериках копошились младенцы, пожилые женщины вязали что-то
теплое, а пожилые мужчины резались в домино.
В центре города оказалась обширная площадь, окруженная двух- и
трехэтажными зданиями. Площадь была асфальтирована, посередине зеленел
садик. Над зеленью возвышался большой красный щит с надписью "Доска
почета" и несколько щитов поменьше со схемами и диаграммами. Почтамт я
обнаружил здесь же, на площади. Мы договорились с ребятами, что первый,
кто прибудет в город, оставит до востребования записку со своими
координатами. Записки не было, и я оставил письмо, в котором сообщил свой
адрес и объяснил как дойти до избы на курногах. Затем я решил
позавтракать.
Обойдя площадь, я обнаружил: кинотеатр, где шла "Козара"; книжный
магазин, закрытый на переучет; горсовет, перед которым стояло несколько
основательно пропыленных "газиков"; гостиницу "Студеное море" - как
обычно, без свободных мест; два киоска с газированной водой и мороженным;
магазин (промтоварный) N_2 и магазин (хозтоваров) N_18; столовую N_11,
открывающуюся с двенадцати часов, и буфет N_3, закрытый без объяснений.
Потом я обнаружил городское отделение милиции, возле открытых дверей
которого побеседовал с очень юным милиционером в чине сержанта,
объяснившим мне, где находится бензоколонка и какова дорога до Лежнева. "А
где же ваша машина?" - осведомился милиционер, озирая площадь. "У
знакомых", - ответил я. "Ах, у знакомых..." - сказал милиционер
значительно. По-моему, он он взял меня на заметку. Я робко откланялся.
Рядом с трехэтажной громадой Солрыбснабпромпотребсоюза ФЦУ я,
наконец, нашел маленькую опрятную чайную N_16/27. В чайной было хорошо.
Народу было не очень много, пили действительно чай и разговаривали о вещах
понятных: что под Коробцом завалился, наконец, мостик и ехать теперь
приходится вброд; что пост ГАИ уже неделю как с пятнадцатого километра
убрали; что "искра - зверь, слона убьет, а ни шиша не схватывает...".
Пахло бензином и жареной рыбой. Не занятые разговором люди пристально
