людей есть все, чего они только могут пожелать, а потому желания их
извращены, цели потусторонни, и средства уже ничем не напоминают
человеческие. И еще хорошо, потому что здесь удается хоть ненадолго забыть
о гложущей непосильной ответственности, обо всех этих задачах, которые
ноют, как язва, в воспаленной душе - неотложные, необходимые и совершенно
неразрешимые. А здесь - все так просто и легко...
- Ого! - произнес Корней. - Вот это да!
Гаг подскочил на месте и обернулся. Корней стоял по ту сторону
траншеи, с веселым изумлением оглядывая позицию.
- Да ты фортификатор, - сказал он. - Что это у тебя такое?
Гаг помолчал, но деваться было некуда.
- Позиция, - неохотно буркнул он. - Для тяжелой мортиры.
Корней был поражен.
- Для чего, для чего?
- Для тяжелой мортиры.
- Гм... А где ты возьмешь мортиру?
Гаг молчал, глядя на него исподлобья.
- Ну ладно, это меня, в конце концов, не касается, - сказал Корней,
подождав. - Извини, если помешал... Я тут получил кое-какие известия и
поспешил, чтобы поделиться с тобой. Дело в том, что ваша война кончилась.
- Какая война? - тупо спросил Гаг.
- Ваша. Война герцогства Алайского с империей.
- Уже? - тихо проговорил Гаг. - Вы же говорили - четыре месяца.
Корней развел руки.
- Ну, извини, - сказал он. - Ошибся. Все мы ошиблись. Но это, знаешь
ли, добрая ошибка. Согласись, что мы ошиблись в нужную сторону...
Управились за месяц.
Гаг облизнул губы, поднял голову, снова опустил.
- Кто... - он замолчал.
Корней ждал, спокойно глядя на него. Тогда Гаг снова поднял голову и,
глядя прямо ему в глаза, сказал:
- Я хочу знать, кто победил.
Корней очень долго молчал, по лицу его ничего нельзя было разобрать.
Гаг сел - не держали ноги. Рядом из траншеи торчала голова Драмбы. Гаг
бессмысленно уставился на нее.
- Я ведь уже объяснял тебе, - сказал наконец Корней. - Никто не
победил. Вернее, все победили.
Гаг процедил сквозь зубы:
- Объясняли... Мало ли что вы мне объясняли. Я этого не понимаю. У
кого осталось устье Тары? Это может быть вам все равно, у кого оно
осталось, а нам не все равно!
Корней медленно покачал головой.
- Вам тоже все равно, - устало сказал он. - Армий там больше нет -
только гражданское население...
- Ага! - сказал Гаг. - Значит, крысоедов оттуда выбили?
- Да нет же... - Корней страдальчески сморщился. - Армий вообще
больше не существует, понимаешь? Из устья Тары никто никого не выбивал.
Просто и алайцы, и имперцы побросали оружие и разошлись по домам.
- Это невозможно, - сказал Гаг спокойно. - Я не понимаю, зачем вы мне
это рассказываете, Корней. Я вам не верю. Я вообще не понимаю, чего вам от
меня надо. Зачем вы меня здесь держите? Если я вам не нужен - отпустите. А
если нужен - говорите прямо...
Корней закряхтел и с силой ударил себя по бедру.
- Значит, так, - сказал он. - Ничего нового по этой части я тебе
сообщить не могу. Вижу, что тебе здесь не нравится. Знаю, что ты
стремишься домой. Но тебе придется еще потерпеть. Сейчас у тебя на родине
слишком тяжело. Разруха. Голод. Эпидемии. А сейчас еще и политическая
неразбериха... Герцог, как и следовало ожидать, плюнул на все и бежал, как
последний трус. Бросил на произвол судьбы не только страну...
- Не говорите плохо о герцоге, - хрипло прорычал Гаг.
- Герцога больше нет, - холодно сказал Корней. - Герцог Алайский
низложен. Впрочем, можешь утешиться: императору тоже не повезло.
Гаг криво ухмыльнулся и снова окаменел лицом.
- Пустите меня домой, - сказал он. - Вы не имеете права меня здесь
держать. Я не военнопленный и не раб.
- Давай-ка так, - сказал Корней. - Давай не будем ссориться. Ты плохо
себе представляешь, что там у вас делается. А там такие, как ты, сколотили
банды, им все хочется поставить скелет на ноги, а этого, кроме них, никто
уже не хочет. За ними охотятся, как за бешеными псами, и они обречены.
Если тебя сейчас отправить домой, ты, конечно же, примкнешь к такой банде,
и тогда тебе конец. И дело, между прочим, не только в тебе, дело еще и в
тех людях, которых ты успеешь убить и замучить. Ты опасен. И для себя, и
для других. Вот так, если откровенно.
Оказывается, Корней мог быть и таким. Перед Гагом стоял боец, и
хватка у этого бойца была железная, и бил он в самую точку. Ну, что ж, за
откровенность спасибо. Значит, теперь так и будем: ты мне сказал, но я
тебе тоже сейчас скажу. Хватит строить из себя мальчика в штанишках.
Надоело.
- Значит, боитесь, что я там буду опасен, - сказал Гаг. Он уже больше
не мог и не хотел сдерживаться. - Что ж, воля ваша. Только смотрите, как
бы я ЗДЕСЬ не стал опасен!
Они стояли по сторонам траншеи, лицом к лицу, и сначала Гаг
торжествовал, что ему удалось вызвать это холодное свечение в обычно
добрых до отвращения глазах великого лукавца, а потом вдруг с изумлением и
негодованием обнаружил, что свечение это исчезло, и снова у него, сатаны,
улыбочка, и глаза снова прищурились по-отечески, змеиное молоко! И вдруг
Корней фыркнул, захохотал и закричал, разведя руки:
- Кот! Ну кот и кот! Дикий... Ду-умай! - сказал он Гагу и постучал
себя по темени. - Думай! Мозгами шевелить надо! Неужели ты зря здесь пятую
неделю торчишь?
Тогда Гаг резко повернулся и пошел в степь.
- Думай! - в последний раз донеслось до него.
Он шел не глядя под ноги, проваливаясь в сурчиные норы, спотыкаясь,
царапая лодыжки колючками. Он ничего не видел и не слышал вокруг, перед
глазами его стояло иссеченное морщинами землистое лицо с безмерно усталыми
покрасневшими глазами, и в ушах звучал хрипловатый голос: "Сопляки! Мои
верные, непобедимые сопляки!" И этот человек, последний родной человек,
оставшийся в живых, сейчас где-то спасался, прятался, томился, а его
гнали, охотились за ним, как за бешеным волком, вонючие орды обманутых,
купленных, осатаневших от страха дикобразов. Чернь, сброд, отбросы - без
чести, без славы, без совести... Вранье, вранье, не может этого быть!
Лесные егеря, гвардия, десантники. Голубые Драконы... что, они тоже
продались? Тоже бросили? Да ведь у них же ничего не было, кроме него! Они
ведь жили только для него! Они умирали за него! Нет, нет, ложь, чушь...
Они взяли его в стальное кольцо, ощетинились штыками, стволами,
огнеметами... это же лучшие бойцы в мире, они разгонят и раздавят
взбесившуюся солдатню... О, как они будут их гнать, жечь, втаптывать в
грязь... А я - я сижу здесь. Кот. Поганый щенок, а не Кот! Подобрали
бедненького, залечили лапку, ленточкой украсили, а он знай себе машет
хвостиком, молочко тепленькое лакает и все приговаривает "так точно" да
"слушаюсь"...
Он споткнулся и упал всем телом в колючую сухую траву, и остался
лежать, закрыв голову от нестерпимого стыда. Но ведь один же! Один против
всей этой махины! И ребята, друзья мои в этом лукавом аду, замолчали,
который день не откликаются, ни строчки, ни буквы - может, их и в живых
уже нет... а может, сдались? Неужели же я ничего не могу?
Он трясся, как в лихорадке, под палящим солнцем, в мозгу возникали,
кружились, проносились совершенно невозможные, немыслимые способы борьбы,
побега, освобождения... Весь ужас был в том, что Корней, конечно же,
сказал правду. Недаром работала его машина, недаром съехались, сползлись,
слетелись сюда все эти чудища с неведомых миров - сделали свое дело,
разорили страну, загубили все лучшее, что в ней было, разоружили,
обезглавили...
Он не услышал, как подошел Драмба, но потной спине под раскаленной
рубашкой стало прохладно, когда тень робота упала на него, и ему стало
легче. Все-таки он был не совсем один. Он еще долго лежал ничком, а солнце
двигалось по небу, и Драмба бесшумно двигался возле, оберегая его от зноя.
Потом он сел. Голые ноги были исполосованы колючками. На колено вспрыгнул
кузнечик, бессмысленно уставился зелеными капельками глаз. Гаг брезгливо
смахнул его и замер, разглядывая руку. Костяшки пальцев были ободраны.
- Когда это я? - произнес он вслух.
- Не могу знать, господин капрал, - сейчас же откликнулся Драмба.
Гаг осмотрел другую руку. Тоже в крови. Землю-матушку, значит,
молотил. Родительницу всех этих... ловкачей. Хорош Кот. Только истерики
мне и не хватало. Он оглянулся в сторону дома. Зеленое облачко едва
виднелось на горизонте.
- Много лишнего я сегодня наболтал, вот что... - сказал он медленно.
- Дикобраз ты, а не Кот. Выдрать тебя некому. Угрожать вздумал, сопляк...
То-то Корней закатился...
Он посмотрел на робота.
- Рядовой Драмба! Что делал Корней, когда я ушел?
- Приказал мне следовать за вами, господин капрал.
Гаг усмехнулся с горечью.
- А ты, конечно, подчинился... - Он поднялся, подошел к роботу
вплотную. - Сколько тебя учить, дубина, - прошипел он яростно. - Кому ты
подчиняешься? Кто твой непосредственный начальник?
- Капрал Гаг, Бойцовый Кот его высочества, - отчеканил Драмба.
- Так как же ты, дикобраз безмозглый, можешь починяться кому-то еще?
Драмба помедлил, потом сказал:
- Виноват, господин капрал.
- Э-эх... - произнес Гаг безнадежно. - Ладно, бери меня на плечи.
Домой.
Дом встретил его непривычной тишиной. Дом был пуст. Улетели
стервятники. На падаль. Гаг прежде всего искупался в бассейне, смыл кровь
и пыль, тщательно причесался перед зеркалом и, переодевшись в свежее,
решительно зашагал в столовую. К обеду он опоздал, Корней уже допивал свой
сок. Он с нарочитым безразличием глянул на Гага и снова опустил взгляд в
папку, лежащую перед ним. Гаг подошел к столу, кашлянул и проговорил
стиснутым голосом:
- Я вел себя неправильно, Корней. (Корней кивнул, не поднимая глаз.)
Я прошу у вас прощения.
Говорить было невыносимо трудно, язык едва ворочался. Пришлось
остановиться на секунду и крепко стиснуть челюсти, чтобы привести себя в
порядок.
- Конечно же, я... я буду все делать так, как вы приказываете. Я был
неправ.
Корней вздохнул и отодвинул от себя папку.
- Я принимаю твои извинения... - Он побарабанил пальцами по столу. -
Да. Принимаю. Правда, к сожалению, я виноват больше тебя. Да ты садись,
ешь...
Гаг сел, не сводя с него настороженного взгляда.
- Видишь ли, ты еще молод, тебе многое можно простить. Но я! - Корней
потряс в воздухе растопыренными пальцами. - Старый дурень! Все-таки в моем
возрасте и с моим опытом пора бы уже знать, что есть люди, которые могут
выдержать удар судьбы, а есть люди, которые ломаются. Первым рассказывают
правду, вторым рассказывают сказки. Так что ты тоже прости меня, Гаг.
Давай-ка постараемся забыть эту историю. - И он снова взялся за свои
бумаги.
Гаг ел какое-то месиво из мяса и овощей, не чувствуя ни вкуса, ни
запаха, словно вату жевал. Уши его пылали. Чушь какая-то опять получалась.
Больше всего хотелось заорать и ударить кулаком по столу. Хватит строить
из меня щенка! Хватит! Меня ударами судьбы не сломишь, понятно? Мы не из
ржавого железа!.. Надо же, как повернул, опять я кругом дурак... Гаг
плеснул себе в стакан из оплетенной бутыли с кокосовым молоком. Вообще-то
говоря, я и на самом деле дурак. Он со мной как с мужчиной, а я как баба.
Вот и получается - щенок и дурак. Не хочу об этом думать. Не надо мне
твоей правды, не надо мне твоих сказок. То есть за правду тебе, конечно,
спасибо - я теперь хоть понял, что ждать больше нечего, что пора дело
делать.
Корней поднялся, взял папку под мышку и ушел. Лицо у него было
