закутанные до глаз женщины, поминутно оскальзываясь, плача и скверно
ругаясь, неистово молотили волов по ребристым бокам, а на телегах,
погребенные среди мокрых узлов, среди торчащих ножками стульев и столов,
жались друг к другу бледные золотушные ребятишки, как обезьяны под дождем
- их было много, десятки на каждой телеге, и не было в этом плачевном
обозе ни одного мужчины...
На сапогах уже налипло по пуду грязи, дождь пропитал куртку, лил за
воротник, струился по лицу. Гаг шагал и шагал, а навстречу тянулись
беженцы, сгибались под мокрыми тюками и ободранными чемоданами, толкали
перед собой тележки с жалкой поклажей, молча, выбиваясь из последних сил,
давно, без остановок. И какой-то старик со сломанным костылем на коленях
сидел прямо в грязи и монотонно повторял без всякой надежды: "Возьмите
ради бога... Возьмите ради бога..." И на покосившемся телеграфном столбе
висел какой-то чернолицый человек со скрученными за спиной руками...
Он был дома.
Он миновал застрявший в грязи военный санитарный автофургон. Водитель
в грязном солдатском балахоне, в засаленной шапке блином, приоткрыв
дверцу, надсадно орал что-то неслышное за ревом двигателя, а у заднего
борта в струях грязи, летящих из-под буксующих колес, бестолково и
беспомощно суетились маленький военврач с бакенбардами и молоденькая
женщина в форме, видимо медсестра. Проходя мимо, Гаг мельком подумал, что
только этот автомобиль направляется в город навстречу общему потоку, да и
он вот застрял...
- Молодой человек! - услышал он. - Стойте! Я вам приказываю!
Он остановился и повернул голову. Военврач, оскальзываясь, нелепо
размахивая руками, бежал к нему, а следом кабаном пер водитель, совершенно
озверелый, красно-лиловый, квадратный, с прижатыми к бокам огромными
кулаками.
- Немедленно извольте нам помочь! - фальцетом закричал врач,
подбегая. Весь он был залит коричневой жижей, и непонятно было, что он мог
видеть сквозь заляпанные стеклышки своего пенсне. - Немедленно! Я не
позволяю вам отказываться!
Гаг молча смотрел на него.
- Поймите, там чума! - кричал врач, тыча грязной рукой в сторону
города. - Я везу сыворотку! Почему никто не хочет мне помочь?
Что в нем было? Старенький, немощный, грязный... А Гаг почему-то
вдруг увидел перед собой залитые солнцем комнаты, огромных, красивых,
чистых людей в комбинезонах и пестрых рубашках, и как вспыхивают огни
"призраков" над круглой поляной... Это было словно наваждение.
- Р-разговаривать с ним, с заразой! - прохрипел водитель, отодвигая
врача. Страшно сопя, он ухватил автомат за ствол, выдернул его у Гага
из-под мышки и с хрюканьем зашвырнул в лес. - Вырядился, супчик, змеиное
молоко... А ну!
Он с размаху влепил Гагу затрещину, и доктор сразу же закричал:
- Прекратите! Немедленно прекратите!
Гаг покачнулся но устоял. Он даже не взглянул на водителя. Он все
глядел на врача и медленно стирал с лица след удара. А врач уже тащил его
за рукав.
- Прошу вас, прошу... - бормотал он. - У меня двадцать тысяч ампул.
Прошу вас понять... Двадцать тысяч! Сегодня еще не поздно...
Да нет, это был алаец. Обыкновенный алаец-южанин... Наваждение. Они
подошли к машине. Водитель, бурча и клокоча, полез в кабину, гаркнул
оттуда: "Давай!", и сейчас же заревел двигатель, и Гаг, встав между
девушкой и врачом, изо всех сил уперся плечом в борт, воняющий мокрым
железом. Завывал двигатель, грязь летела фонтаном, а он все нажимал,
толкал, давил и думал: "Дома. Дома..."
