удрученное. Гаг, жуя и прихлебывая, поглядел в сад. На песчаную дорожку из
густой травы выбрался большой кот рыжей масти, в зубах у него трепыхалось
что-то пернатое. Кот угрюмо повел дикими глазами вправо, влево и
заструился к дому - должно быть, под крыльцо. Давай, давай, работай,
брат-храбрец, подумал Гаг. Мне бы как-нибудь до вечера дотянуть, а там
можно будет и делом заняться. Он вскочил, сбросил посуду в лючок и, пройдя
по дому на цыпочках, направился в тот самый коридор. Надписей не
прибавилось. Друзья в аду молчали. Ладно. Значит, придется все-таки в
одиночку. Драмба... Нет. На рядового Драмбу надежды плохи. Жалко, конечно.
Солдат бесценный. Но веры ему настоящей нет. Лучше уж без него. Пусть
только сделает то, что надо, а потом я его... Откомандирую.
Он вернулся в свою комнату, лег на койку, заложил руки за голову.
- Рядовой Драмба! - позвал он.
Драмба вошел и остановился у двери.
- Продолжай, - приказал Гаг.
Драмба привычно загудел прямо с середины фразы:
- ...никакого другого выхода. Врач, однако, был против. Он
аргументировал свой протест, во-первых, тем, что существо, не
принадлежащее к бранчу гуманоидных сапиенсов, не может быть объектом
контакта без посредника...
- Пропусти, - сонно сказал Гаг.
- Слушаюсь, господин капрал, - отозвался Драмба и, помолчав,
продолжал, на этот раз - с начала фразы: - На контакт вышли: Эварист
Козак, командир корабля, Фаина Каминска, старший ксенолог группы,
ксенологи...
- Пропусти! - раздраженно сказал Гаг. - Что там было дальше?
Внутри Драмбы заурчало, и он принялся рассказывать, как в зоне
контакта вспыхнул неожиданно пожар, контакт был прерван, из-за стены огня
раздались вдруг выстрелы, штурман группы семи-гуманоид Кварр погиб, и тело
его не было обнаружено, Эварист Козак, командир корабля, получил тяжелое
проникающее ранение в область живота...
Гаг заснул.
Он проснулся словно от удара мокрым полотенцем по лицу: где-то рядом
разговаривали по-алайски. Сердце колотилось как бешеное, трещала голова.
Но это был не сон и не бред.
- ...Я обратил внимание на то, что большинство его работ написано в
Гигне, - говорил незнакомый ломающийся голос. - Может быть, это вам
поможет?
- Гигна... - отозвался голос Корнея. - Позволь. Где это?
- Это курортное местечко... западный берег Заггуты. Знаете, озеро
такое...
- Знаю. Ты думаешь...
- По-видимому, он часто там работал... Жил, наверное, у какого-нибудь
мецената...
Гаг бесшумно скатился с койки и подкрался к окну. На крыльце Корней
разговаривал с каким-то парнем лет шестнадцати, худым, белобрысым, с
большими бледными глазами, как у куклы - явным и очевидным алайцем с юга.
Гаг вцепился пальцами в подоконник.
- Это любопытно, - задумчиво сказал Корней. Он похлопал парня по
плечу. - Это идея, ты молодчина, Данг. А наши разини прозевали...
- Его надо обязательно найти, Корней! - Парень прижал кулаки к узкой
груди. - Вы же сами говорили, что даже ваши ученые заинтересовались, и
теперь я понимаю - почему... Он на вашем уровне! Он даже выше кое в чем...
Вы просто обязаны его найти!
Корней тяжело вздохнул.
- Мы сделаем все, что сможем, голубчик... Но знал бы ты, как это
трудно! Ты ведь представления не имеешь, что там у вас сейчас делается...
- Имею, - коротко сказал парень.
Они помолчали.
- Лучше бы вы меня там оставили, а его вытащили, - тихо проговорил
парень, глядя в сторону.
- На тебя нам повезло наткнуться, а на него - нет, - так же тихо
отозвался Корней. Он снова взял парня за плечо. - Мы сделаем все, что в
наших силах.
Парень кивнул.
- Хорошо.
Корней снова вздохнул.
- Ну, ладно... Значит, ты прямо в Обнинск?
- Да.
- Тебе там больше понравится. По крайней мере, там у тебя будут
квалифицированные собеседники. Не такие дремучие прагматики, как я.
Парень слабо улыбнулся, и они пожали друг другу руки - по-алайски,
крест-накрест.
- Что ж, - сказал Корней. - Нуль-кабиной ты теперь пользоваться
умеешь...
Они вдруг разом засмеялись, вспомнив, по-видимому, какую-то историю,
связанную с нуль-кабиной.
- Да, - сказал парень. - Этому я научился... Умею... Но вы знаете,
Корней, мы решили пробежаться до Антонова. Ребята обещали показать мне
что-то в степи...
- А где они? - Корней огляделся.
- Сейчас подойдут, наверное. Мы условились, что я пойду вперед, а они
меня нагонят... Вы идите, Корней, я и так вас задержал. Спасибо вам
большое...
Они вдруг обнялись - Гаг даже вздрогнул от неожиданности, - а затем
Корней слегка оттолкнул парня и быстро ушел в дом. Парень спустился с
крыльца и пошел по песчаной дорожке, и тут Гаг увидел, что он сильно
хромает, припадая на правую ногу. Эта нога у него была явно короче и
тоньше левой.
Несколько секунд Гаг смотрел ему вслед, а потом рывком перебросил
тело через подоконник, пал на четвереньки и сразу же нырнул в кусты. Он
неслышно следовал за этим Дангом, уже испытывая к нему безотчетную
неприязнь, то брезгливое отвращение, которое он всегда чувствовал к людям
увечным, ущербным и вообще бесполезным. Но этот Данг был алаец, причем,
судя по имени и выговору, - южный алаец, а значит, алаец первого сорта, и
как бы там ни было, поговорить с ним было необходимо. Потому что это был
все-таки шанс.
Гаг настиг его уже в степи, выждав момент, когда дом до самой крыши
скрылся за деревьями.
- Эй, друг! - негромко позвал он по-алайски.
Данг стремительно обернулся. Он даже пошатнулся на покалеченной ноге.
Кукольные глаза его раскрылись еще шире, и он попятился. Все краски
сбежали с его тощего лица.
- Ты кто такой? - пробормотал он. - Ты... этот... Бойцовый Кот?
- Да, - сказал Гаг. - Я - Бойцовый Кот. Меня зовут Гаг. С кем имею
честь?
- Данг, - отозвался тот помолчав. - Извини, я спешу...
Он повернулся и, хромая еще сильнее, чем раньше, пошел прочь прежней
дорогой. Гаг нагнал его и схватил за руку повыше локтя.
- Подожди... Ты что, разговаривать не хочешь? - удивленно проговорил
он. - Почему?
- Я спешу.
- Да брось ты, успеешь!.. Вот так картинка! Встретились в этом аду
два алайца - и чтобы не поговорить? Что это с тобой? Одурел совсем, что
ли?
Данг попытался высвободить руку, но куда там! - он был совсем хилый,
этот недоносок из южан.
Гаг ничего не понимал.
- Слушай, друг... - начал он с наивозможной проникновенностью.
- В аду твои друзья! - сквозь зубы процедил Данг, глядя на него с
явной ненавистью.
От неожиданности Гаг выпустил его руку. На мгновение он даже потерял
дар речи. В аду твои друзья... Твои друзья в аду... Твои друзья - в аду!
Он даже задохнулся от бешенства и унижения.
- Ах ты... - сказал он. - Ах ты, продажная шкура!
Задавить, на куски разодрать тварюгу...
- Сам ты барабанная шкура! - прошипел Данг сквозь зубы. - Палач
недобитый, убийца...
Гаг, не размахиваясь, ударил его под ложечку, и когда хиляк согнулся
пополам, Гаг, не теряя драгоценного времени, с размаху ахнул кулаком по
белобрысому затылку, подставив колено под лицо. Он стоял над ним, опустив
руки, глядел, как он корчился, захлебываясь кровью, в сухой траве, и
думал: вот тебе и союзничек, вот тебе и друг в аду... Во рту у него была
горечь, и ему хотелось плакать. Он присел на корточки, приподнял голову
Данга и повернул к себе его залитое кровью лицо.
- Дрянь... - прохрипел Данг и всхлипнул. - Палач... Даже сюда...
- Зачем это? - произнес сумрачный голос.
Гаг поднял глаза. Над ним стояли двое - какие-то незнакомые из
местных, тоже совсем молодые. Гаг осторожно опустил голову южанина на
траву и поднялся.
- Зачем... - пробормотал он. - Откуда я знаю - зачем?
Он повернулся и пошел к дому.
Ломая кусты и топча клумбы, он напрямик прошел к крыльцу, поднялся к
себе, упал ничком на койку и так пролежал до самого вечера. Корней звал
его ужинать - он не пошел. Бубнили голоса в доме, слышалась музыка, потом
стало тихо. Отругались воробьи, устраиваясь на ночь в зарослях плюща,
завели бесконечные песни цикады, в комнате становилось все темнее и
темнее. И когда стало совсем темно, Гаг поднялся, поманил за собой Драмбу
и прокрался в сад. Он прошел в самый дальний угол сада, в густые заросли
сирени, уселся там прямо на теплую траву и сказал негромко:
- Рядовой Драмба. Слушай внимательно мои вопросы. Вопрос первый. По
металлу работать умеешь?
7
За завтраком Корней не сказал со мной ни слова, даже не поглядел на
меня. Будто меня за столом и нет вовсе. Я, натурально, поджался, жду, что
будет, и на душе, надо сказать, гадостно донельзя. Все время то ли
вымыться хочется, то ли сдохнуть вообще. Ну, поел я кое-как, поднялся к
себе, натянул форму - не помогает. Вроде бы даже еще хуже стало. Взял
портрет ее высочества - выскользнул он у меня из рук, закатился под койку,
я и искать не стал. Сел перед окошком, локти на подоконник поставил, гляжу
в сад - ничего не вижу, ничего не хочу. Домой хочу. Просто домой, где все
не так, как здесь. Что за судьба у меня собачья? Ничего ведь в жизни не
видел. То есть видел, конечно, много, другому столько не присниться,
сколько я наяву видел, а вот радости - никакой. Стал вспоминать, как
герцог меня табаком одарил, - бросил, не помогает. Вместо его лица все
выплывает этот хиляк, тощая его физия, вся в кровище. А вместо его голоса
- совсем другой голос, и он все повторяет: "Зачем это? Зачем это?" Откуда
я знаю - зачем?
Потом вдруг распахнулась дверь, вошел Корней - как туча, глаза -
молнии, - ни слова не говоря, швырнул мне чуть ли не в лицо пачку каких-то
листов (это Корней-то! Швырнул!) и, опять ничего не сказав, повернулся и
ушел. И дверью грохнул. Я чуть не завыл от тоски, пнул эти листки ногой,
по всей комнате они разлетелись. Стал снова в сад глядеть - черно перед
глазами, не могу. Подобрал листок, что поближе, стал читать. Потом другой,
потом третий... Потом собрал все, сложил по порядку, стал читать снова.
Это были отчеты. Корнеевы люди, которые, как я понимаю, были
заброшены к нам, работали там у нас: кто дворником, кто парикмахером, а
кто и генералом. И вот они, значит, докладывали Корнею о своих
наблюдениях. Чистая работа, ничего не скажешь. Профессионалы.
Ну, было там про этого парнишку, про Данга. Жил он, как и я, в
столице и даже недалеко от меня, напротив зоопарка. Отца у него убили еще
во время первого тарского инцидента. Он был ученый, ловил в устье Тары
каких-то своих научных рыб, ну, там его ненароком и шлепнули. Остался он
один с матерью. Как и я. Только мать его была интеллигентная и пошла в
учительницы, музыку преподавала. А он, между прочим, сам тоже был парень с
головой. Премии всякие в школе хватал, главным образом - по математике. У
него способности были большие, вроде как у меня к технике, только больше.
Когда началась эта война, он чуть ли не в самую первую бомбежку попал под
бомбу, ребра ему поломало, правую ногу навеки изуродовало.
И пока я, значит, брал Арихаду, подавлял бунты и ходил в десант в
устье Тары, он круглосуточно лежал дома. Я не в укор ему говорю, он там
намучился, может быть, еще больше меня: в ихний дом попало две бомбы, его
газами отравило, дом весь потом выселили, остались они вдвоем с матерью в
этой руине - не знаю уж, почему мать не захотела переезжать. И вот,
значит, мать его каждый день уходила на работу, уже теперь не в
музыкальную школу, а на патронный завод. Иногда на сутки уходила, иногда
