рассмеялся. -- Полный вздор! К чему нам "миражи"? Во-первых, наши "сикоры"
ничуть не хуже, а потом пора уже переучиваться на "миги"... -- Он вдруг
заглянул Лучникову в глаза. -- Мне иногда бывает интересно, нужны ли им
такие летчики... как я.
Лучников раздраженно отвел глаза.
-- Ты же знаешь, Саша, какой там мрак и туман, -- заговорил он через
минуту. -- Иногда мне кажется, что ОНИ ТАМ сами не знают, чего хотят. НАМ
важно знать, чего МЫ хотим. Я хочу быть русским, и я готов даже к тому, что
нас депортируют в Сибирь...
-- Конечно, -- сказал Чернок. -- Обратного хода нет. Лучников посмотрел
на часы. Пора было уже рулить в Пляс до Фонтенуа.
-- Задержись на три минуты, Андрей, -- вдруг сказал Чернок каким-то
новым тоном. -- Есть еще один вопрос к тебе.
Бульвар Монпарнас чуть-чуть поплыл в глазах Лучникова, слегка зарябил,
запестрел длинными, словно струи дождя, прорехами: что-то особенное было в
голосе Чернока, что-то касающееся лично Лучникова, а такой прицел событий
лично на него, вне Движения, стал в последнее время слегка заклинивать
Лучникова в его пазах, в которых еще недавно катался он столь гладко.
-- Послушай, Андрей, одно твое слово, и я переменю тему... Так вот, не
кажется ли тебе... -- мягко, словно с больным или с женщиной, говорил
полковник и вдруг закончил, будто очертя голову, -- ... что ты нуждаешься в
охране?
"Вот он о чем, -- подумал Лучников. -- О покушении. Вернее, об угрозе
покушения. Вернее, о намеках на угрозу покушения. Странно, что я совсем
забыл об этом. Должно быть. Танька вымела эту пакость из моей головы. Как
это постыдно -- быть обреченным, вызывать в людях осторожную жалость.
Впрочем, Чернок ведь солдат, он дрался под Синопом, а каждый солдат всегда
основательно обречен... "
-- Понимаешь ли, -- продолжал после некоторой паузы Чернок, -- в моем
распоряжении есть специальная команда... Они будут деликатно за тобой
присматривать, и ты будешь в полной безопасности. Какого черта давать
"Волчьей Сотне" право на отстрел лучших людей Острова? Ну что ты молчишь? Не
ставь меня в идиотское положение!
Лучников сжал кулак и слегка постучал им по челюсти Чернока.
-- Снимаем тему, Саша.
-- Сняли, -- тут же сказал тогда полковник и поднялся. На этом их
встреча закончилась. Через десять минут Лучников уже продирался на
арендованном "рено-сэнк" сквозь автомобильные запруды Парижа. При
пересечении Сен-Жермен, на Курфюр де Бак, машины еле ползли, и там он смог
даже немного помечтать, вернее, погрузиться в воспоминания. Кажется, три
года назад он прилетел в Париж на свидание с Таней и снял вот в этом отеле
"Пон-Рояль" комнату. Она была тогда в Париже со своей командой на каком-то
коммунистическом спортивном празднике, то ли "День "Юманите", то ли "Кросс
"Юманите", и у них оказалось всего два часа для уединения. Вот здесь, на
третьем этаже Таня осыпала его московскими нежностями. "Лапа моя, --
говорила она, -- прилетел в такую даль ради одного пистончика, лапуля моя".
А он был готов ради этого "пистончика" пять раз обернуться вокруг земного
шара. Блаженные мысли, ночные воспоминания вновь начисто выветрили из головы
"покушение". Он уже и прежде замечал, что, начиная думать о Таньке (они там,
в Москве, всю жизнь зовут друг друга Танька, Ванька, Юрка), он сразу
забывает всякие пакости. В конце концов хотя бы для хорошего настроения...
В престраннейшем хорошем настроении он выкатился наконец из теснины рю
де Бак на набережную и покатил нижней дорогой к Инвалидам. Правый берег Сены
был залит солнцем.
И вот мы в атмосфере Юнайтед-Нэйшн-Эдюкэшн-Сайенс-Калча-Организейшн.
Конечно же, повсюду звучит музыка, чтобы человек не скучал. Должно быть,
главная цель могучей организации международных дармоедов -- не дать человеку
скучать ни минуты.
В овальном зале изысканнейшего дизайна, с под-шагаловскими, а может
быть, и само-шагаловскими росписями, идет заседание какого-то подкомитета
или полукомиссии по вопросам мировой статистики.
Лучникову повезло, он угодил прямо на спектакль, который почти
ежедневно разыгрывал в ЮНЕСКО крымский представитель Петр Сабашников, тоже
"одноклассник" и старый друг. Крым, естественно, не был членом ООН, -- СССР
никогда не допустил бы такого "кощунства", -- но в органах ЮНЕСКО активно
участвовал, ибо нельзя было себе и представить какую-либо серьезную
международную активность без этого активнейшего Острова. Под давлением
Советского Союза никто в мире не смел называть Остров тем именем, которое он
сам себе присвоил, именем "Крым-Россия", ни одна организация, ни одна страна
не решались противостоять гиганту, за исключением совсем уж отпетых, всяких
там Чили, ЮАР, Израиля и почему-то Габона. В документах ЮНЕСКО употреблялось
обозначение "Остров Крым", но Петр Сабашников на все заседания являлся со
своей табличкой "Крым-Россия" и перво-наперво заменял ею унизительную
географию капитулянтов. После заседания он всегда уносил эту табличку с
собой, чтобы не выбросили.
-- Слово имеет представитель Острова Крым господин Сабашников, --
сказал председатель полукомиссии или четверть комитета, когда Андрей
Лучников вошел в совершенно пустую ложу прессы.
По проходу к подиуму уже неторопливо шествовал с кожаной папочкой под
мышкой Петя Сабашников. Все делегаты с большим вниманием следили за каждой
фазой его движения, а на лицах новичков, то есть представителей молодых
наций, было написано изумление. Казалось бы, что особенного -- идет по
проходу очередной оратор... Петя Сабашников, однако, даже из этого простого
движения делал великолепный фарс. Сложив бантиком губки, но в то же время
строго нахмурив бровки, выставив подбородок с претензией на несокрушимость,
но в то же время развесив пухлые щечки, господин Сабашников изображал то ли
советского министра Громыко, то ли московского артиста Табакова. Лучников
беззвучно хохотал в ладонь. Петя не изменился:
погибший в нем актер ежеминутно разыгрывает все новые и новые этюды.
Вот он на трибуне. Каскад сногсшибательной мимики. Ярчайшая улыбка
(президент Картер) фиксируется чуть ли не на целую минуту. Затем из кармана
с кеханьем, чмоканьем, прочисткой горла и полости рта (генсек Брежнев)
извлекаются очки. Легкий поворотец, псевдомечтательный взглядец в сторону, и
с "очаровательной кагтавостью" премьера Временного правительства в Крыму
Кублицкого-Пиоттуха месье Сабашников начинает свой спич.
-- Господин председатель! Дамы и господа! Дорогие товарищи! Прежде чем
приступить к сути дела, я должен внести поправку в протокол ведения нашего
собрания. Давая мне слово, уважаемый господин председатель допустил ошибку,
назвав меня представителем Острова Крым, между тем как я являюсь
представителем организации, официально именующей себя "Крым-Россия". Я
просил бы господина председателя и всех господ делегатов принять это во
внимание и сделать все для того, чтобы вышеупомянутая ошибка не повторялась.
Лучников после этого заявления разыскал глазами стол советской
делегации. Там происходило движение. Весьма гладкий господин -- у
"советчиков" сейчас более буржуазный вид, чем у "капи" -- встал и сделал
знак секретарю заседания. Тот привычно кивнул. Все шло как обычно:
после всякого выступления представителя "Крым-России" Советский Союз
тут же делал формальный протест. Все к этому привыкли и относились едва ли
не как к формальности юнесковского протокола. Петр же Сабашников, закончив
свою традиционную преамбулу, иронически поклонился залу с явным все-таки
уклоном к советской делегации, давая понять, что уж кто-кто, но он, П.
Сабашников, меньше всего придает значение всему этому вздору: как своему
осуществленному уже протесту, так и их, ожидаемому.
-- Господа, -- перешел теперь Сабашников к существу дела, -- в условиях
деморализации современного общества статистика подверглась коррозии не менее
сильной, а может быть, и более сильной, чем другие социологические
дисциплины. Наш долг как участников самой гуманистической дивизии
международного синклита наций, -- Лучников видел, что Сабашников едва
удерживается или делает вид, что едва удерживается от хохота, -- наш долг --
способствовать возрождению доброго имени этой науки как невозмутимого
барометра здоровья планеты. Увы, господа, как представитель организации
"Крым-Россия", то есть как сын нашего противоречивого времени, я подолью
лишь масла в огонь. Я знаю, что я это сделаю, но я не могу этого не сделать.
Итак, я держу в своих руках один из недавних номеров журнала "Тайм". В нем
опубликована пространнейшая статистическая карта мира, составленная, как
сообщает журнал, по данным различных общественных институтов, включая и
ЮНЕСКО. Разумеется, я ценю журнал "Тайм" как один из форумов независимой
американской прессы, и это даст мне, как я полагаю, право подвергнуть
критике некоторые проявления предвзятости в вышеупомянутой статистической
карте. Во-первых, что это за уровни свободы, выраженные в процентах? Где
обнаружил "Тайм" точку отсчета и по какому праву он переводит священное
философское понятие на язык цифр? Во-вторых, я должен указать на неточность
всех цифровых данных, касающихся России. Организация "Крым-Россия",
разумеется, весьма польщена тем, что "Тайм" выделил нам полную сотню
процентов свободы, и в равной степени огорчена тем, что щедротами "Тайма"
Советский Союз наделен лишь восемью процентами оной, однако мы в который уже
раз заявляем, что все статистические данные "Крыма-России" и Советского
Союза должны плюсоваться и делиться на общее количество нашего населения.
Вот вам другой пример. В Советском Союзе, по данным "Тайма", приходится 18,
5 легкового автомобиля на тысячу населения, В нашей организации, которую
журнал не удосуживается назвать даже географическим понятием, а именует
словечком туристического жаргона "Окей", оказывается 605, 8 автомобиля на
тысячу населения. Господа, если вы в статистических исследованиях
используете понятие "Россия", извольте плюсовать данные Советского Союза и
организации "Крым-Россия". При этом единственно правильном методе, господа,
вы увидите, что Россия на текущий момент истории располагает 25, 3
автомобиля на тысячу населения и 16% свободы по шкале журнала "Тайм". Вот
все, что я хотел отметить на текущий момент дискуссии. Надеюсь, что не
злоупотребил вашим вниманием. Спасибо.
Сабашников, сама скромность, собрал кое-какие бумажки в папочку и, чуть
подхихикивая с неслыханной фальшью, пошел по проходу к своему столу. По
дороге он успел сделать пальчиком Лучникову в ложу прессы -- дескать,
заметил -- и бровкой к выходу -- выходи, мол, -- а также невероятно
пластично всем телом выразить полнейшее уважение советскому коллеге, который
уже несся по проходу грудью вперед "давать отпор фиглярствующим провокаторам
из каких-то никому не ведомых, дурно попахивающих организаций, вопреки воле
народов представленных на международном форуме наций".
Перед тем как выйти из ложи прессы. Лучников обнаружил, что он замечен
советской и американской делегациями. Типусы за этими столами смотрели на
него и перешептывались -- редактор "Курьера"!
Они встретились с Сабашниковым в дверях зала. Грозный голос летел с
трибуны:
-- ... Советские люди гневно отвергают псевдонаучные провокации
буржуазной прессы, не говоря уже о глумливых подковырках фигляров из
каких-то никому не ведомых, дурно попахивающих организаций, вопреки воле
