Лучников закрыл противошумные ставни, прыгнул в постель и тут же заснул. Он
проснулся через три часа, ровно в семь. Впереди был напряженный день, но в
запасе оставалось три часа, когда не надо было спешить. Приезжаешь в Париж и
никуда не торопишься. Это наслаждение.
Ленивая йога. Душ. Бритье. Завтракать пойду на Монпарнас, в "Дом", там
все осталось, как прежде, те же посетители, как всегда: старик с "Фигаро",
старик с "Тайме", старик с "Месседжеро", все трое курят сигары, одинокая
очень пожилая дама, чистенькая, как фарфор, затем -- кто еще? -- ах да,
блондин с брюнеткой, или брюнет с блондинкой, или блондин с блондином,
брюнет с брюнетом -- у этих цветовые комбинации реже, чем у разнополых пар;
безусловно, сидит там и молодая американская семья, причем мама на стуле
бочком, потому что младенец приторочен к спине. Все эти лица и группы лиц
расположились на большой веранде "Дома" с полным уважением к человеческой
личности и занимаемому ею пространству, храня, стало быть, и за завтраком
первейшую заповедь европейского Ренессанса. Два внушительных нестареющих и
немолодеющих "домских" официанта в длинных белых фартуках разносят кофе,
сливки и круасаны. Рядом с верандой продавец "фрюи де мер" раскладывает на
прилавке свои устрицы. Изредка, то есть почти ежедневно, на веранде
появляется какой-нибудь приезжий из какого-нибудь отеля поблизости,
какой-нибудь молодой джентльмен средних лет, делающий вид, что он никуда не
спешит. В руках у него всегда газеты. Вот в этом и состояла прелесть
парижских завтраков -- все, как обычно в Париже.
В киоске на углу Монпарнаса и Распая Лучников купил "Геральд трибюн" и
двуязычное издание своего "Курьера". Сделав первый глоток кофе, он на
секунду вообразил напротив за столиком Татьяну Лунину. Улыбнувшись
воображению и этим как бы отдав долг своей так называемой "личной жизни",
он взялся за газеты. Сначала "Курьер". Сводка погоды в подножии
первой полосы. Симфи -- +25°С, Париж и Лондон -- +29°С, Нью-Йорк -- +33°С,
Москва -- +9°С... Опять Москва -- полюс холода из всех столиц. Экое
свинство, даже климат становится все хуже. Несколько лет подряд антициклоны
обходят стороной Россию, где и так всего не хватает, ни радостей, ни
продуктов, и стойко висят над зажравшийся Европой, обеспечивая ей
дополнительный комфорт. Главная шапка "Курьера" -- запуск на орбиту
советского космического корабля, один из двух космонавтов -- поляк, или, как
они говорят, "гражданин Польской Народной Республики". Большие скуластые
лица в шлемофонах, щеки раздвинуты дежурными улыбками. На этой же полосе
внизу среди прочего очередное заявление академика Сахарова и маленький
портрет. Ну, разве это не справедливо, господа? В советском корабле
впервые поляк на орбите, а господин Сахаров при всем нашем к нему
уважении делает отнюдь не первый стейтмент. В "Геральде" все наоборот:
большой портрет Сахарова и заявление наверху, сообщение о запуске на дне,
лики космонавтов, как две стертые копейки. Так или иначе деморализованная и
разложившаяся Россия опять дает заголовки мировым газетам. Кто же настоящие
герои современной России, кто храбрее -- космонавты или диссиденты? Вопрос
детский, но дающий повод к основательным размышлениям.
На солнечной стороне Монпарнаса Лучников заметил сухопарую фигуру
полковника Чернока. Смешно, но он был одет в почти такой же оливкового цвета
костюм, как и у Лучникова. Почти такая же голубая рубашка. Смешно, но он
остановился на углу и купил "Курьер" и "Геральд". Правда, подцепил еще
пальцем июльский выпуск "Плейбой". Зашел в "Ротонду" и попросил завтрак, не
забыв, однако, и о рюмочке "мартеля". Кажется, он тоже заметил друга через
улицу, сидящего, словно в витрине, на террасе "Дома". Заметил, но так же,
как и Лучников, не подал виду. Через час у них было назначено свидание в
двух шагах отсюда, в "Селекте", но этот час был в распоряжении Чернока, и он
мог чуть-чуть похитрить сам с собой, развалившись на солнышке, листать
газеты, прихлебывать кофе, как будто ему, как и Лучникову, вроде бы
предстоит праздный день.
Итак, поехали дальше. Политические новости Крыма. Фракция
яки-националистов во Временной Государственной Думе вновь яростно атаковала
врэвакуантов и потребовала немедленного выделения Острова в отдельное
государство со всеми надлежащими институтами. Решительный отпор СВРП,
коммунистов, с-д, к-д, "трудовиков", "друзей ислама". У всех свои
соображения, но парадокс в том, что вся эта гиньольная компания с их
бредовыми или худосочными идейками ближе сейчас нам, чем симпатичные ребята
из "я-н". Увы, напористые, полные жизни представители новой островной нации,
о возникновении которой они кричат на всех углах, сейчас опаснее любых
монархистов и старорусских либералов для Идеи Общей Судьбы. Не говоря уже о
"коммисах" по всему спектру, о них и говорить нет смысла. "Московские
коммисы" повторяют за Москвой, "пекинские" за Пекином, еврокоммисы сидят в
университетских кабинетах, пока их ученики -- герильеры -- шуруют по
принципу еще 1905 года -- "хлеб съедим, а булочные сожжем! ". Эта идея
неизлечима, дряхла, тлетворна. Быть может, главным и единственным се
достижением будет тот здоровый росток, который возникает сейчас в самой
Москве, то начало, к которому и тянется ИОС. Андрей Арсениевич Лучников
довольно часто за утренним кофе казался сам себе здоровым, умным, деятельным
и непредубежденным аналитиком не только нации, но и вообще человеческого
рода.
Последний глоток кофе. Рука уже тянется к карману за вчерашними
"мессажами". По осевой полосе Монпарнаса к бульвару Сон-Мишель несется,
яростно сигналя, наряд полицейских машин. 9 часов 40 минут. Начинается новый
сумасшедший парижский день редактора одной из самых противоречивых газет
нашего времени, симферопольского "Русского Курьера".
Записки в основном подтверждали назначенные уже ранее апойтменты, хотя
одно послание было совершенно неожиданным. Вчера в обеденный час в отель
позвонил мистер Джей Пи Хэлоуэй, компания "Парамаунт", и попросил месье
Лютшникофф связаться с ним по такому-то телефону. Позднее, то есть в
послеобеденное время, мистер Хэлоуэй, то есть старый подонок, друг юности
Октопус, лично заехал в гостиницу, то есть уже вдребадан, и оставил записку:
"Андрей Лучников, вам лучше сложить оружие. Капитуляция завтра в час дня,
брассери "Липп", Сен-Жермен-де-Пре. Октопус". Ничего не поделаешь, придется
обедать с американскими киношниками, не выбросишь ведь старого Октопуса на
помойку, столько лет не виделись-- три, пять? Итак, давайте распределимся.
Через пятнадцать минут свидание с Черноком. В 11 часов ЮНЕСКО, Петя
Сабащников. К часу едем вместе на Сен-Жермсн-де-Пре. После обеда надо
позвонить в советское посольство, узнать о продлении "визы многократного
использования". В 5 часов вечера с Сабашниковым -- к фон Витте. В 6. 30
интервью в студии Эй-Би-Си. Затем прием Пэн-клуба в честь диссидента X.
Допустимое опоздание полчаса. Укладываюсь. Вечер, надеюсь, будет свободен.
Проведу его в одиночестве. Неужели это возможно? Пойду в кино на Бертолуччи.
Или в тот джазовый кабачок в Картье Латэн. На ночь почитаю Платона, не выпью
ни капли. Впрочем, не пойду ни в кино, ни в кабачок, а сразу залягу с
Платоном... то место о тирании и свободе, прочту его заново...
Андрей Лучников положил на стол деньги, забрал свои газеты и вышел из
кафе. То же самое проделал на другой стороне улицы полковник Чернок,
командующий Северным Укрепрайоном Острова Крым. Они двинулись в сторону
"Селекта", почти зеркально отражая друг друга.
Они были действительно похожи, одногодки из одной замкнутой элиты
врэвакуантов, один пошире в кости, другой постройнее, один военный летчик,
другой писака и политик.
-- Ты мешал мне читать газеты в своей "Ротонде", -- сказал Лучников.
-- А ты мне не давал пить кофе в своем "Доме", -- сказал Чернок.
-- "Дом" лучше, -- сказал Лучников.
-- А у меня костюм лучше, -- сказал Чернок.
-- Убил, -- сказал Лучников.
-- не лезь, -- сказал Чернок.
За диалогом этим, естественно, стояла Третья Симферопольская Мужская
Гимназия имени Императора Александра Второго Освободителя.
Им принесли пива.
-- Читал последние новости из Симфи? -- спросил Лучников.
-- Яки?
-- Да. По последнему поллу их популярность поднялась на три пункта.
Сейчас она еще выше. Идея новой нации заразительна, как открытие Нового
Света. Мой Антошка за один день на Острове стал яки-националистом. Зимой --
выборы в Думу. Если мы сейчас не начнем предвыборную борьбу, России нам не
видать никогда.
-- Согласен. -- Полковник был немногословен.
Они стали обсуждать план быстрого создания массовой партии. Сторонников
Общей Судьбы на Острове множество во всех слоях населения. К исторически
близкому воссоединению с великой родиной призывают десятки газет во главе с
могущественным "Курьером". Нет сомнения, что когда возникнет СОС -- вот
такая предлагается аббревиатура, Союз Общей Судьбы, звучит магнитно, ей-ей,
в этом слове уже залог успеха, -- итак, когда возникнет СОС, другие партии
поредеют. Нужно как можно скорее объявлять новую партию и делать это с
открытым забралом. Да какая уж там секретность! Если даже муллы за автономию
в границах СССР, секретность -- вздор. Военным разрешено будет примыкать к
СОСу? Прости, но в этом случае мы не можем считать СОС политической партией.
Что ж, можно и не считать его политической партией, но в выборах
участвовать. Прости, нет ли в этом демагогии? Пожалуй, в этом есть демагогия
именно в советском духе или в стиле наших мастодонтов: мы за разрядку, но
при нарастании идейной борьбы; мы не государство, но самостоятельны; мы не
партия, но в выборах участвуем... Нет, демагогия нам не годится. Наша
хитрость-- отсутствие хитрости. Мы... Кто это все-таки "мы"?
Старина, это пустой вопрос. Сейчас речь идет о спасении, и не о
спасении Крыма, как ты понимаешь... Чтобы участвовать в кровообращении
России, надо стать ее частью. Ну, хорошо, давай о практическом.
Они еще некоторое время говорили о "практическом", а потом замолчали,
потому что за стеклом террасы остановились две девки.
Две монпарнасские халды в снобских линялых туниках, с нечесаными
волосами, с диковатым гримом на лицах. Пожалуй, даже хорошенькие, если
отмыть. Чернок и Лучников посмотрели друг на друга и усмехнулись. Девчонки
прижались к стеклу в вопросительных извивах-- ну как, мол, поладим? Лучников
показал на часы -- увы, дескать, времени нет, ужасно, мол, жаль,
мадемуазель, но мы не принадлежим себе, такова жизнь. Девчонки тогда
засмеялись, послали воздушные поцелуи и бодренько куда-то зашагали. У одной
из них был скрипичный футляр под мышкой.
-- Вчера я познакомился с прелестной женщиной, -- мягко заговорил
Чернок. Он почему-то культивировал мягчайший старомодный стиль а обращении с
женщинами, что, впрочем, не мешало ему распутничать напропалую. -- Она была
восхищена тем, что я русский, -- "Ом совэтик! " -- и ужасно разочарована,
когда узнала, что я из Крыма, -- "Значит, вы, месье, не русский, а кримьен?
" Мне пришлось долго убеждать ее, что я не сливочный. Многие уже забыли, что
Крым-- часть России...
-- Что твои "миражи"? -- спросил Лучников. Полковник сидел в Париже уже
целый месяц, ведя переговоры о поставках модели знаменитого
истребителя-бомбардировщика для крымских "форсиз".
-- На днях подпишем контракт. Они продают нам полсотни штук. -- Чернок
