себе фонариком, принялся осматривать стеллажи, неторопливо и методично,
полку за полкой, секцию за секцией. При этом он непрерывно бормотал что-то
себе под нос, но разобрать можно было только отдельные слова: "...Ну, это
всем известно... бур-бур-бур... Обыкновенный иллизиум... бур-бур-бур...
Хлам и хлам... бур-бур... Может быть, и не на месте... Засунули, запихали,
запрятали... бур-бур-бур..."
Экселенц следил за всеми этими манипуляциями, заложивши руки за
спину, и на лице его стыло очень непривычное и несвойственное ему
выражение какой-то безнадежной усталости или, может быть, усталой скуки,
словно было перед ним нечто безмерно надоевшее, осточертевшее на всю жизнь
и вместе с тем неотвязное, чему он давно уже покорился и от чего давно уже
отчаялся избавиться. Признаться, поначалу меня несколько удивило, что же
это он отказывается от такого естественного намерения - взять за грудки
обеими руками и с наслаждением встряхнуть. Однако теперь, глядя на его
лицо, я понимал: это было бы бессмысленно. Встряхивай, не встряхивай -
ничего не изменится, все вернется на круги своя: будет ползать и шарить,
бормотать под нос, стоять одной ногой в канаве, опрокидывать экспонаты в
музеях и срывать тщательно подготовленные и продуманные операции...
Когда старик добрался до самой дальней секции, Экселенц тяжело
вздохнул, подошел к столу, уселся на край его рядом с портфелем и сказал
брюзгливо:
- Ну что вы там ищете, Бромберг? Детонаторы?
Старик Бромберг тоненько взвизгнул и шарахнулся в сторону, повалив
стул.
- Кто здесь? - завопил он, лихорадочно шаря лучом вокруг себя. - Кто
это?
- Да я это, я! - отозвался Экселенц еще более брюзгливо. -
Перестаньте вы трястись!
- Кто? Вы? Какого дьявола! - Луч уперся в Экселенца. - А! Сикорски!
Ну, я так и знал!..
- Уберите фонарь, - приказал Экселенц, заслоняя лицо ладонью.
- Я так и знал, что это ваши штучки! - завопил старикан Бромберг. - Я
сразу понял, кто стоит за всем этим спектаклем!
- Уберите фонарь, а то я его расколочу! - гаркнул Экселенц.
- Попрошу на меня не орать! - взвизгнул Бромберг, но луч отвел. - И
не смейте прикасаться к моему портфелю!
Экселенц встал и пошел на него.
- Не смейте ко мне подходить! - завопил Бромберг. - Я вам не
мальчишка! Стыдитесь! Ведь вы же старик!
Экселенц подошел к нему, отобрал фонарь и поставил на ближайший
столик рефлектором вверх.
- Присядьте, Бромберг, - сказал он. - Надо поговорить.
- Эти ваши разговоры... - пробурчал Бромберг и уселся.
Поразительно, но теперь он был совершенно спокоен. Бодренький,
почтенный старичок. По-моему, даже веселый.
4 ИЮНЯ 78-ГО ГОДА. АЙЗЕК БРОМБЕРГ, БИТВА ЖЕЛЕЗНЫХ СТАРЦЕВ
- Давайте попробуем поговорить спокойно, - предложил Экселенц.
- Попробуем, попробуем! - бодро отозвался Бромберг. - А что это за
молодой человек подпирает стену у дверей? Вы обзавелись телохранителем?
Экселенц ответил не сразу. Может быть, он намеревался отослать меня.
"Максим, ты свободен", - и я бы, конечно, ушел. Но это бы меня оскорбило,
и Экселенц, разумеется, это понимал. Вполне допускаю, впрочем, что у него
были и еще какие-то соображения. Во всяком случае, он слегка повел рукой в
мою сторону и сказал:
- Это Максим Каммерер, сотрудник КОМКОНа. Максим, это доктор Айзек
Бромберг, историк науки.
Я поклонился, а Бромберг немедленно заявил:
- Я так и знал. Разумеется, вы побоялись, что не справитесь со мной
один на один, Сикорски... Садитесь, садитесь молодой человек,
устраивайтесь поудобнее. Насколько я знаю вашего руководителя, разговор у
нас получится длинный...
- Сядь, Мак, - сказал Экселенц.
Я сел в знакомое кресло для посетителей.
- Так я жду ваших объяснений, Сикорски, - произнес Бромберг. - Что
означает эта засада?
- Я вижу, вы сильно напугались.
- Какой вздор! - мгновенно воспламенился Бромберг. - Чушь какая!
Слава богу, я не из пугливых! И уж если кто меня сумеет испугать,
Сикорски...
- Но вы так ужасно завопили и повалили так много мебели...
- Ну, знаете ли, если бы у вас над ухом в абсолютно пустом здании,
ночью...
- Абсолютно незачем ходить в абсолютно пустые здания по ночам...
- Во-первых, это абсолютно не ваше дело, Сикорски, куда и когда я
хожу! А во-вторых, когда еще вы мне прикажете ходить? Днем здесь
устраивают какие-то подозрительные ремонты, какие-то нелепые перемены
экспозиции... Слушайте, Сикорски, сознайтесь: ведь это ваша затея -
закрыть доступ в Музей! Мне нужно срочно освежить в памяти кое-какие
данные. Я являюсь сюда. Меня не пускают. Меня! Члена Ученого совета этого
Музея! Я звоню директору: в чем дело? Директор, милейший Грант Хочикян,
мой в каком-то смысле ученик... Бедняга мнется, бедняга красен от стыда за
себя и передо мной... Но он ничего не может сделать, он обещал! Его
попросили весьма уважаемые люди, и он обещал! Любопытно узнать, кто его
попросил? Может быть, некий Рудольф Сикорски? Нет! О, нет! Никто здесь
даже не слышал имени Рудольфа Сикорски! Но меня не проведешь! Я то сразу
понял, чьи уши торчат из-за кулис. И я бы все-таки хотел узнать, Сикорски,
почему вы вот уже битый час молчите и не отвечаете на мой вопрос? Зачем
вам все это понадобилось, спрашиваю я! Закрытие Музея! Позорная попытка
изъять из Музея принадлежащие ему экспонаты! Ночные засады! И кто, черт
подери, выключил здесь электричество! Я не знаю, что бы я стал делать,
если бы у меня в глайдере не оказалось фонарика! Я шишку набил себе вот
здесь, черт бы вас побрал! И я там что-то повалил! От души надеюсь - хочу
надеяться! - что это был всего лишь макет... И молите бога, Сикорски,
чтобы это был только макет, потому что если это оригинал, вы у меня сами
будете его собирать! До последнего веддинга! А если этого последнего
веддинга не окажется, вы у меня, как миленький, отправитесь на Тагору...
Голос его сорвался, и он мучительно заперхал, стуча себя обоими
кулаками по груди.
- Я получу когда-нибудь ответы на свои вопросы? - яростно просипел он
сквозь перханье.
Я сидел, как в театре, и все это производило на меня впечатление
скорее комическое, но тут я глянул на Экселенца и обомлел.
Экселенц, Странник, Рудольф Сикорски, эта ледяная глыба, этот
покрытый изморозью гранитный монумент Хладнокровия и Выдержки, этот
безотказный механизм для выкачивания информации - он до макушки налился
темной кровью, он тяжело дышал, он судорожно сжимал и разжимал костлявые
веснушчатые кулаки, а знаменитые уши его пылали и жутковато подергивались.
Впрочем, он еще сдерживался, но, наверное, только он один знал, чего это
ему стоило.
- Я хотел бы знать, Бромберг, - сдавленным голосом произнес он, -
зачем вам понадобились детонаторы.
- Ах, вы хотели бы это знать! - ядовито прошептал доктор Бромберг и
подался вперед, заглядывая Экселенцу в лицо с такого малого расстояния,
что длинный нос его едва не оказался в зубах у моего шефа. - А что бы вы
еще хотели обо мне знать? Может быть, вас интересует мой стул? Или,
например, о чем я давеча беседовал с Пильгуем?
Упоминание имени Пильгуя в таком контексте мне не понравилось,
Пильгуй занимался биогенераторами, а мой отдел уже второй месяц занимался
Пильгуем. Впрочем, Экселенц пропустил Пильгуя мимо ушей. Он сам посунулся
вперед, да так стремительно, что Бромберг едва успел отшатнуться.
- Вашим стулом извольте интересоваться сами! - прорычал он. - А я
хотел бы знать, почему это вы позволяете себе взламывать Музей и почему
тянете свои лапы к детонаторам, хотя вам было совершенно ясно сказано, что
на ближайшие несколько дней...
- Вы, кажется, собираетесь критиковать мое поведение? Ха! Кто!
Сикорски! Меня! Во взломе! Хотел бы я знать, как вы сами проникли в этот
Музей! А? Отвечайте!
- Это не относится к делу, Бромберг!
- Вы - взломщик, Сикорски! - объявил Бромберг, простирая к Экселенцу
длинный извилистый палец. - Вы докатились до взлома!
- Это вы докатились до взлома, Бромберг! - взревел Экселенц. - Вы!
Вам было совершенно ясно и недвусмысленно сказано: доступ в Музей
прекращен! Любой нормальный человек на вашем месте...
- Если нормальный человек сталкивается с очередным актом тайной
деятельности, его долг...
- Его долг - немножечко пошевелить мозгами, Бромберг! Его долг -
сообразить, что он живет не в Средние Века. Если он столкнулся с тайной,
секретом, то это не чей-то каприз и не злая воля...
- Да, не каприз и не злая воля, а ваша потрясающая самоуверенность,
Сикорски, ваша смехотворная, поистине средневековая, идиотски-фанатическая
убежденность в том, что именно вам дано решать, чему быть скрытым, а чему
- открытым! Вы - глубокий старик, Сикорски, но вы так и не поняли, что это
прежде всего аморально!..
- Мне смешно разговаривать о морали с человеком, который ради
удовлетворения своего детского чувства протеста идет на взлом! Вы - не
просто старик, Бромберг, вы - жалкий старикашка, впавший в детство!..
- Прекрасно! - сказал Бромберг, вдруг снова успокаиваясь. Он сунул
руку в карман своего белого плаща, извлек оттуда и со стуком положил на
стол перед Экселенцем какой-то блестящий предмет. - Вот мой ключ. Мне, как
и всякому сотруднику этого музея, полагается ключ от служебного хода, и я
им воспользовался, чтобы прийти сюда...
- Посреди глухой ночи и вопреки запрету директора Музея? - У
Экселенца не было ключа, у него была магнитная отмычка, и ему оставалось
одно - наступать.
- Посреди глухой ночи, но все-таки с ключом! А где ваш ключ,
Сикорски? Покажите мне, пожалуйста, ваш ключ!
- У меня нет ключа! Он мне не нужен! Я нахожусь здесь по долгу, а не
потому, что мне попала вожжа под хвост, старый вы, истеричный дурак!
И что тут началось! Я уверен, что никогда раньше стены этой скромной
мастерской не слышали таких взрывов сиплого рева вперемежку со скрипучими
воплями. Таких эпитетов. Такой вакханалии эмоций. Таких абсурдных доводов
и еще более абсурдных контрдоводов. Да что там стены! В конце концов это
были всего лишь стены тихого академического учреждения, далекого от
житейских страстей. Но я, человек уже не первой молодости, всякого,
казалось бы, повидавший, даже я никогда и нигде не слыхивал ничего
подобного, во всяком случае от Экселенца.
То и дело поле сражения целиком заволакивалось дымом, в котором не
различить было уже предмета спора, и только подобно раскаленным ядрам
проносились навстречу друг другу разнообразные "безответственные болтуны",
"феодальные рыцари плаща и кинжала", "провокаторы-общественники",
"плешивые агенты тайной службы", "склеротические демагоги" и "тайные
тюремщики идей". Ну, а менее экзотические "старые ослы", "ядовитые
сморчки" и "маразматики" всех видов сыпались градом наподобие шрапнели...
Однако порой дым рассеивался, и тогда моему изумленному и
завороженному взору открывались воистину поразительные ретроспективы. Я
понимал тогда, что сражение, случайным свидетелем которого я оказался,
было лишь одной из бесчисленных, невидимых миру схваток беззвучной войны,
начавшейся еще в те времена, когда родители мои только оканчивали школу.
Довольно быстро я вспомнил, кто такой этот Айзек Бромберг.
Разумеется, я слышал о нем и раньше, может быть, еще когда сопливым
мальчишкой работал в Группе Свободного Поиска. Одну из его книг - "Как это
было на самом деле" - я, безусловно, читал: это была история
"Массачусетского кошмара". Книга эта, помнится, мне не понравилась -
