- А как наши дела, дорогой инспектор? - спросил дю Барнстокр.
- Следствие напало на след, - сообщил я. - В руках у полиции ключ.
Много ключей. Целая связка.
Симонэ снова загоготал было, но сразу же сделал серьезное лицо.
- Вероятно, нам придется провести весь день в доме, - сказал дю
Барнстокр. - Выходить, вероятно, не разрешается...
- Почему же? - возразил я. - Сколько угодно. И чем больше, тем лучше.
- Удрать все равно не удастся, - добавил Симонэ. - Обвал. Мы здесь
заперты - и надолго. Идеальная ситуация для полиции. Я бы, конечно, мог
удрать через скалы...
- Но? - спросил я.
- Во-первых, из-за этого снега мне не добраться до скал. А во-вторых,
что я там буду делать?.. Послушайте, господа, - сказал он. - Давайте
прогуляемся по дороге - посмотрим, как там в Бутылочном Горлышке...
- Вы не возражаете, инспектор? - осведомился дю Барнстокр.
- Нет, - сказал я, и тут вошли Мозесы. Они тоже были как огурчики. То
есть мадам была как огурчик... как персик... как ясное солнышко. Что
касается Мозеса, то эта старая брюква так и осталась старой брюквой.
Прихлебывая на ходу из кружки и не здороваясь, он добрался до своего
стула, плюхнулся на сиденье и строго посмотрел на сандвичи перед собой.
- Доброе утро, господа! - хрустальным голоском произнесла госпожа
Мозес.
Я покосился на Симонэ. Симонэ косился на госпожу Мозес. В глазах его
было какое-то недоверие. Потом он судорожно передернул плечами и схватился
за свой кофе.
- Прелестное утро, - продолжала госпожа Мозес. - Так, солнечно!
Бедный Олаф, он не дожил до этого утра!
- Все там будем, - провозгласил вдруг Мозес хрипло.
- Аминь, - вежливо закончил дю Барнстокр.
Я покосился на Брюн. Девочка сидела нахохлившись, уткнувшись носом в
чашку. Дверь снова отворилась, и появился Луарвик Л.Луарвик в
сопровождении хозяина. Хозяин скорбно улыбался.
- Доброе утро, господа, - произнес он. - Позвольте представить вам
господина Луарвика Луарвика, прибывшего к нам сегодня ночью. По дороге его
постигла катастрофа, и мы, конечно, не откажем ему в нашем гостеприимстве.
Судя по виду господина Луарвика Луарвика, постигшая его катастрофа
была чудовищной, и он очень нуждался в гостеприимстве. Хозяин был вынужден
взять его за локоть и буквально впихнуть на мое старое место рядом с
Симонэ.
- Очень приятно, Луарвик! - прохрипел господин Мозес. - Здесь все
свои, Луарвик, будьте как дома.
- Да, - сказал Луарвик, глядя одним глазом на меня, а другим на
Симонэ. - Прекрасная погода. Совсем зима...
- Это все чепуха, Луарвик, - сказал Мозес. - Поменьше разговаривайте,
побольше ешьте. У вас истощенный вид... Симонэ, напомните-ка, что там было
с этим метрдотелем? Кажется, он съел чье-то филе...
И тут наконец, появился Хинкус. Он вошел и сразу остановился. Симонэ
пустился вновь рассказывать про метрдотеля, и пока он объяснял, что
названный метрдотель не ел никакого филе, а все было как раз наоборот,
Хинкус стоял на пороге, а я смотрел на него, стараясь при этом не упускать
из виду и Мозесов. Я смотрел и ничего не понимал. Госпожа Мозес кушала
сливки с сухариками и восхищенно слушала унылого шалуна. Господин Мозес,
правда, покосился на Хинкуса кровавым глазом, но - с полнейшим равнодушием
и сразу же снова обратился к своей кружке. А вот Хинкус с лицом своим
совладать не сумел.
Сначала вид у него сделался совершенно обалделый, как будто его
ударили веслом по голове. Затем на лице явственно проступила радость,
исступленная какая-то, он даже заулыбался вдруг, совершенно по-детски. А
потом злобно оскалился и шагнул вперед, сжимая кулаки. Но смотрел он, к
моему величайшему удивлению, не на Мозесов. Он смотрел на Барнстокров:
сначала в полнейшем обалдении, потом с облегчением и радостью, а потом со
злобой и с каким-то злорадством. Тут он перехватил мой взгляд, расслабился
и, потупившись, направился к своему месту.
- Как вы себя чувствуете, господин Хинкус? - участливо наклоняясь
вперед, осведомился дю Барнстокр. - Здешний воздух...
Хинкус вскинул на него бешеные желтые глазки.
- Я-то себя ничего чувствую, - ответствовал он, усаживаясь. - А вот
каково вы себя чувствуете, а?
Дю Барнстокр в изумлении откинулся на спинку стула.
- Я? Благодарю вас... - Он посмотрел сначала на меня, потом на Брюн.
- Может быть, я как-то задел... затронул... В таком случае я приношу...
- Не выгорело дельце! - продолжал Хинкус, с остервенением запихивая
себе за воротник салфетку. - Сорвалось, а, старина?
Дю Барнстокр был в совершенном смущении. Разговоры за столом
прекратились, все смотрели на него и на Хинкуса.
- Право же, я боюсь... - Старый фокусник явно не знал, как себя
вести. - Я имел в виду исключительно ваше самочувствие, никак не более
того...
- Ладно, ладно, замнем для ясности... - ответствовал Хинкус.
Он обеими руками взял большой сандвич, краем заправил его в рот,
откусил и, ни на кого не глядя, принялся вовсю работать челюстями.
- А хамить-то не надо бы! - сказала вдруг Брюн.
Хинкус коротко глянул на нее и сейчас же отвел взгляд.
- Брюн, дитя мое... - сказал дю Барнстокр.
- Р-распетушился! - сказала Брюн, постукивая ножом о тарелку. -
Пьянствовать меньше надо...
- Господа, господа! - сказал хозяин. - Все это пустяки!
- Не беспокойтесь, Сневар, - поспешно сказал дю Барнстокр. - Это
какое-то маленькое недоразумение... Нервы напряжены... События этой
ночи...
- Понятно, что я говорю? - грозно спросила Брюн, наставив на Хинкуса
черные окуляры.
- Господа! - решительно вмешался хозяин. - Господа, я прошу внимания!
Я не буду говорить о трагических событиях этой ночи. Я понимаю - да, нервы
напряжены. Но, с одной стороны, расследование судьбы несчастного Олафа
Андварафорса находится сейчас в надежных руках инспектора Глебски, который
по счастливому стечению обстоятельств оказался в нашей среде. С другой же
стороны, нас вовсе не должны нервировать то обстоятельство, что мы
оказались временно отрезаны от внешнего мира...
Хинкус перестал жевать и поднял голову.
- Наши погреба полны, господа! - торжественно продолжал хозяин. - Все
мыслимые и даже некоторые немыслимые припасы к вашим услугам. И я убежден,
что когда через несколько дней спасательная партия прорвется к нам через
обвал, она застанет нас...
- Какой такой обвал? - громко спросил Хинкус, обводя всех круглыми
глазами. - Что за чертовщина?
- Да, простите, - сказал хозяин, поднося ладонь ко лбу. - Я совсем
забыл, что некоторые гости могут не знать об этом событии. Дело в том, что
вчера в десять часов вечера снежная лавина завалила Бутылочное Горлышко и
разрушила телефонную связь.
За столом воцарилось молчание. Все жевали, глядя в тарелки. Хинкус
сидел, отвесив нижнюю губу, - вид у него опять был ошарашенный. Луарвик Л.
Луарвик меланхолично жевал лимон, откусывая от него вместе с кожурой. По
узкому подбородку его стекал на пиджак желтоватый сок. У меня свело скулы,
я отхлебнул кофе и объявил:
- Имею добавить следующее. Две небольшие банды каких-то мерзавцев
избрали этот отель местом сведения своих личных счетов. Как лицо
неофициальное, я могу предпринять лишь немногие меры. Например, я могу
собрать материал для официальных представителей мюрской полиции. Таковой
материал в основном уже собран, хотя я был бы очень благодарен каждому
гражданину, который сообщит следствию какие-нибудь новые сведения. Далее я
хочу поставить в известность всех добрых граждан о том, что они могут
чувствовать себя в полной безопасности и свободно вести себя так, как им
заблагорассудится. Что же касается лиц, составляющих упомянутые банды, то
я призываю их прекратить всякую деятельность, дабы не ухудшать и без того
безнадежное свое положение. Я напоминаю, что наша отрезанность от внешнего
мира является лишь относительной. Кое-кто из присутствующих уже знает, что
два часа назад я воспользовался любезностью господина Сневара и отправил с
почтовым голубем донесение в Мюр. Теперь я с часу на час ожидаю
полицейский самолет, а потому напоминаю лицам, замешанным в преступлении,
что своевременное признание и раскаяние могут значительно улучшить их
участь. Благодарю за внимание, господа.
- Как интересно! - восхищенно воскликнула госпожа Мозес. - Значит,
среди нас есть бандиты? Ах, инспектор, ну хотя бы намекните! Мы поймем!
Я покосился на хозяина. Алек Сневар, повернувшись к гостям обширной
спиной, старательно перетирал рюмки, стоящие на буфете.
Разговор не возобновился. Тихонько звякали ложечки в стаканах, да
шумно сопел над своей кружкой господин Мозес, сверля глазами каждого по
очереди. Никто не выдал себя, но все, кому пора было подумать о своей
судьбе, думали. Я запустил в этот курятник хорошего хорька, и теперь надо
было ожидать событий.
Первым поднялся дю Барнстокр.
- Дамы и господа! - сказал он. - Я призываю всех добрых граждан
встать на лыжи и отправиться на небольшую прогулку. Солнце, свежий воздух,
снег и чистая совесть да будут нам опорой и успокоением. Брюн, дитя мое,
пойдемте.
Задвигались стулья, гости один за другим вставали из-за стола и
покидали зал. Симонэ предложил руку госпоже Мозес - очевидно, все его
ночные впечатления в значительной степени развеялись под действием
солнечного утра и жажды чувственных удовольствий. Господин Мозес извлек
из-за стола Луарвик Л. Луарвика, поставил его на ноги, и тот, меланхолично
дожевывая лимон, потащился за ним, заплетаясь башмаками.
За столом остался только Хинкус. Он сосредоточенно ел, словно
намеревался заправиться впрок и надолго. Кайса собирала посуду, хозяин
помогал ей.
- Ну что, Хинкус? - сказал я. - Поговорим?
- Это насчет чего? - угрюмо проворчал он, поедая яйцо с перцем.
- Да насчет всего, - сказал я. - Как видите, смотаться у вас не
получится. И на крыше вам больше торчать незачем. Верно?
- Не о чем нам говорить, - сказал Хинкус мрачно. - Ничего я по этому
делу не знаю.
- По какому делу? - спросил я.
- Про убийство! По какому еще...
- Есть еще дело Хинкуса, - сказал я. - Вы кончили? Тогда пойдемте.
Вот сюда, в бильярдную. Там сейчас солнышко, и нам никто не помешает.
Он ничего не ответил. Дожевал яйцо, проглотил, утерся салфеткой и
поднялся.
- Алек, - сказал я хозяину. - Будьте добры, спуститесь вниз и
посидите в холле, где вы вчера сидели, понимаете?
- Понимаю, - сказал хозяин. - Будет сделано.
Он торопливо вытер руки полотенцем и вышел. Я распахнул дверь в
бильярдную и пропустил Хинкуса вперед. Он вошел и остановился, засунув
руки в карманы и жуя спичку. Я взял у стены один из стульев, поставил на
самое солнце и сказал: "Сядьте". Помедлив секунду, Хинкус сел и сразу
сощурился - солнце било ему в лицо.
- Полицейские штучки... - проворчал он с горечью.
- Служба такая, - сказал я и присел перед ним на край бильярда в
тени. - Ну, Хинкус, что там у вас произошло с Барнстокром?
- С каким еще Барнстокром? Что у нас может произойти? Ничего у нас не
произошло. Я его и знать не знаю.
- Записку угрожающую вы ему писали?
- Никаких записок я никому не писал. А вот жалобу я напишу. За
истязание больного человека...
- Слушайте, Хинкус. Через час-другой прилетит полиция. Прилетят
эксперты. Записка ваша у меня в кармане. Определить, что написали ее
именно вы, ничего не стоит. Зачем же вы запираетесь?
Он быстрым движением перебросил изжеванную спичку из одного угла рта
в другой. В зале брякала тарелками Кайса, напевая что-то тонким фальшивым
