оставляю это на самый крайний случай. Если окажется, что убедить вас иначе
совершенно невозможно, я рискну. Для меня это почти верная гибель, но
тогда вы, может быть, отпустите хотя бы Луарвика. Он-то здесь совсем ни
причем...
И тут я, наконец, рассвирепел.
- Куда отпущу? - заорал я. - Разве я вас держу? Что вы мне все врете?
Если вам нужно было уйти, вы бы давно ушли! Перестаньте врать, говорите
правду: что это за чемодан? Что в нем? Вы мне долбите, что вы пришельцы. А
я склонен полагать, что вы просто банда иностранных шпионов, укравших
ценную аппаратуру...
- Нет! - сказал Мозес. - Нет! Все совсем не так. Наша станция
разрушена, ее может починить только Олаф. Он - робот-смотритель этой
станции, понимаете? Конечно, мы бы ушли давным-давно, но куда нам идти?
Без Олафа мы совершенно беспомощны, а Олаф выключен, и вы не даете нам
аккумулятор!
- И опять вранье! - сказал я. - Госпожа Мозес ведь тоже робот, как я
понял! У нее, как я понял тоже есть аккумулятор...
Он закрыл глаза и замотал головой, так что затряслись землистые его
щеки.
- Ольга - простое рабочее устройство. Носильщик, землекоп,
телохранитель... Ну, неужели вы не понимаете, что нельзя одним и тем же
горючим питать... ну, я не знаю... грубый трактор, например, и
телевизор... Это же принципиально разные системы...
- У вас на все готов ответ, - угрюмо сказал я. - Но я не эксперт. Я
простой полицейский. Я не уполномочен вести переговоры с вурдалаками и
пришельцами. Я обязан передать вас в руки закона, вот и все. Кто бы вы ни
были на самом деле, вы находитесь на территории моей страны и подлежите ее
юрисдикции. - Я встал. - С этой минуты считайте себя арестованным, Мозес.
Я не намерен запирать вас, я догадываюсь, что это бессмысленно. Но если вы
попытаетесь бежать, я буду стрелять. И напоминаю: все, что вы с этой
минуты скажете, может быть обращено против вас на суде.
- Так, - сказал он, помолчав. - Со мной вы решили. Пусть будет так. -
Он отхлебнул из кружки. - Ну, а Луарвик-то в чем виноват? Против него-то
вы ничего не можете иметь... Заприте меня и отдайте чемодан Луарвику.
Пусть по крайней мере хоть он спасется...
Я снова сел.
- Спасется... При чем здесь - спасется? Почему это вы так уверены,
что Чемпион настигнет вас? Может быть, он давным-давно лежит под
обвалом... может быть, его уже сцапали... да и самолет достать не так-то
легко... Если вы действительно невиновны, то почему вы так паникуете?
Подождите сутки-другие. Прибудет полиция, я сдам вас на руки властям,
власти соберут экспертов, специалистов...
Он затряс щеками.
- Плохо, не годится. Во-первых, мы не имеем права входить в
организованный контакт. Я здесь всего-навсего наблюдатель. Я наделал
ошибок, но все это поправимые ошибки... Неподготовленный контакт может
иметь и для вашего, и для нашего мира самые ужасные последствия... Но даже
не это сейчас самое главное, инспектор. Я боюсь за Луарвика. Он не
кондиционирован для ваших условий, никогда не предполагалось, что ему
потребуется провести на вашей планете более суток. А у него вдобавок
поврежден скафандр, вы же видите - нет руки... Он уже отравлен... он
слабеет с каждым часом...
Я стиснул зубы. Да, у него на все был готов ответ. Мне не за что
зацепиться. Мне ни разу не удалось поймать его. Все было безукоризненно
логично. Я был вынужден признать, что, если бы речь не шла обо всех этих
скафандрах, контактах и псевдомышцах, такие показания удовлетворили бы
меня полностью. Я испытывал жалость и был склонен идти навстречу, я терял
непредубежденность...
В самом-то деле. Юридические претензии у меня были только к Мозесу.
Луарвик был формально чист. Конечно, он тоже мог быть сообщником, но...
Настоящий уголовник никогда не предложит себя в заложники. Мозес
предлагал. Ну хорошо, запереть Мозеса и... Что "и"? Отдать Луарвику
аппарат? Что я знаю про этот аппарат? Только то, что мне сказал Мозес. Да,
все, что говорит Мозес, звучит правдоподобно. А если это просто удачная
интерпретация совершенно иных обстоятельств? Если я просто не нашел
вопроса, который бы разрушил эту удачную интерпретацию?..
Если отбросить все слова, правдивы они или нет, - налицо два
несомненных факта. Закон требует, чтобы я задержал этих людей впредь до
выяснения обстоятельств. Вот факт номер один. А вот факт номер два: эти
люди хотят уйти. Неважно, от чего они в действительности хотят уйти - от
закона, от гангстеров, от преждевременного контакта или еще от
чего-нибудь... Они хотят уйти.
Вот два факта, и они абсолютно противостоят друг другу...
- Что там у вас вышло с Чемпионом? - угрюмо спросил я.
Он исподлобья взглянул на меня, лицо его перекосилось. Потом он
опустил глаза и стал рассказывать.
Если отвлечься от зомбизма-момбизма и всяких там псевдосвязок, это
была совершенно банальная история вполне заурядного шантажа. Примерно два
месяца назад господин Мозес, у которого были достаточно веские основания
скрывать от официальных лиц не только свои истинные занятия, но и самый
факт своего существования, начал ощущать признаки назойливого и
пристального внимания к своей особе. Он попытался переменить
местожительство. Это не помогло. Он попытался отпугнуть преследователей.
Это тоже не помогло. В конце концов, как это всегда бывает, к нему явились
и предложили полюбовную сделку. Он окажет посильное содействие в
ограблении Второго Национального, ему заплатят за это молчанием.
Разумеется, его заверили, что беспокоят его в первый и последний раз. Как
водится, он отказывался. Как водится, они настаивали. Как водится, он в
конце концов согласился.
Мозес утверждал, что иного выхода у него не было. Смерти как таковой
он не боялся: они там все умеют преодолевать страх смерти. На этом этапе
он мог даже не особенно опасаться попыток разоблачения: свернуть свои
мастерские и остаться просто богатым бездельником ему ничего не стоило, а
свидетельства агентов Чемпиона, пострадавших при столкновении с роботами,
вряд ли были бы приняты всерьез. Но и смерть, и разоблачение грозили
надолго приостановить громадную работу, которая была успешно начата
несколько лет назад. Короче говоря, он рискнул уступить Чемпиону, тем
более что убытки, понесенные Вторым Национальным, ему не трудно было бы
впоследствии возместить чистым золотом.
Дельце провернули, и Чемпион действительно исчез с горизонта. Впрочем
всего на месяц. Через месяц он объявился вновь. На этот раз шла речь о
броневике с золотом. Но теперь положение существенно изменилось. Мудрый
Чемпион предъявил злосчастной жертве показания восьми свидетелей,
исключавшие для Мозеса хоть какую-нибудь возможность алиби, плюс
кинопленку, на которой была запечатлена вся процедура ограбления банка, -
не только три или четыре гангстера, готовых пойти на отсидку за приличный
гонорар, но и Ольга с сейфом под мышкой, и сам Мозес с неким аппаратом
("форсаж-генератором") в руках. В случае отказа Мозесу грозила уже не
дешевая газетная шумиха. Теперь ему грозило формальное судебное
преследование, а значит, преждевременный контакт на чудовищно невыгодных
для его стороны условиях. Как и многие другие жертвы шантажа, уступая в
первый раз, Мозес всего этого не предусмотрел.
Положение было ужасно. Отказ - означал преступление перед своими.
Согласие - ничего не меняло в его положении, потому что теперь-то он
понимал, какая железная рука держит его за горло. Бежать в другой город, в
другую страну не имело смысла: он уже убедился, что рука у Чемпиона не
только железная, но и длинная. Немедленно бежать с Земли он тоже не мог:
подготовка транспорта требовала десяти-двенадцати земных суток. Тогда он
связался со своими и потребовал эвакуации в кратчайшие сроки. Да, он был
вынужден совершить еще одно преступление - теперь это означало только
увеличение долга, лишние триста тридцать пять килограммов золота,
стоимость необходимой отсрочки. Когда подошло время, он бежал, обманув
агентуру Чемпиона своим двойником. Он знал, что за ним будет погоня, он
знал, что Хинкусы рано или поздно нападут на его след, - он только
надеялся, что ему удастся опередить их...
- Вы можете верить или не верить, инспектор, - закончил Мозес. - Но я
хочу, чтобы вы поняли: есть всего две возможности. Либо вы отдаете нам
аккумулятор, и тогда мы попытаемся спастись. Повторяю, в этом случае, все
убытки, понесенные вашими согражданами, будут полностью возмещены. Либо...
- Он отхлебнул из кружки. - Постарайтесь, пожалуйста, это понять,
инспектор. Я не имею права попасть живым в руки официальных лиц.
Понимаете, это мой долг. Я не могу рисковать будущим наших миров. Это
будущее еще только начинается. Я провалился, но я ведь первый, а не
последний наблюдатель на вашей Земле. Это вы понимаете, инспектор?
Я понимал только одно: дело мое дрянь.
- Чем вы, собственно, здесь занимаетесь? - спросил я.
Мозес покачал головой.
- Я не могу вам этого сказать, инспектор. Я исследовал возможности
контакта. Я его готовил. А конкретно... Да это к тому же и очень сложно,
инспектор. Вы ведь не специалист.
- Идите, - сказал я. - И позовите сюда Луарвика.
Мозес грузно поднялся и вышел. Я оперся локтями на стол и положил
голову на руки. Люгер приятно холодил правую щеку. Мельком я подумал, что
таскаюсь теперь с этим люгером, как Мозес со своей кружкой. Я был смешон.
Я был жалок. Я ненавидел себя. Я ненавидел Згута с его дружескими
советами. Я ненавидел всю эту банду, собравшуюся здесь. Верить или не
верить... В том-то и дело, черт возьми, что я верил. Я не первый год
работаю, я чувствую, когда люди говорят правду. Но ведь люди же, люди! А
если я поверил, то они для меня уже не люди!.. Да я просто не имею права
верить. Это просто самоубийство - верить! Это значит - взять на себя такую
ответственность, на которую я не имею никакого права, которой я не хочу,
не хочу, не хочу... Она раздавит меня, как клопа! Ладно, Хинкуса я, во
всяком случае, поймал. И Мозеса я тоже не выпущу! Пусть будет что будет, а
тайна Второго Национального и тайна золотого броневика раскрыты. Вот
так-то. А если здесь замешана межпланетная политика, так я - простой
полицейский, пусть политикой занимается тот, кому это положено... В
обморок бы сейчас брякнуться, подумал я с тоской. И пусть делают, что
хотят...
Дверь скрипнула, и я встрепенулся. Но это был не Луарвик. Вошли
Симонэ и хозяин. Хозяин поставил передо мной чашку кофе, а Симонэ взял у
стены стул и уселся напротив меня. Мне показалось, что он сильно осунулся
и даже как-то пожелтел.
- Ну, что вы надумали, инспектор? - спросил он.
- Где Луарвик? Я вызывал Луарвика.
- Луарвику совсем плохо, - сказал Симонэ. - Мозес делает ему какие-то
процедуры. - Он неприятно оскалился. - Вы его загубите, Глебски, и это
будет скотский поступок. Я знаю вас, правда, всего два дня, но никак не
мог ожидать, что вы окажитесь всего-навсего чучелом с золотыми пуговицами.
Свободной рукой я взял кружку, поднес ее ко рту и поставил обратно.
Не мог я больше пить кофе. Меня уже тошнило от кофе.
- Отстаньте вы от меня. Все вы болтуны. Алек заботится только о своем
заведении, а вы, Симонэ, просто интеллектуал на отдыхе...
- А вы-то? - сказал Симонэ. - Вы-то о чем заботитесь? Бляху лишнюю
вам захотелось на мундир?
- Да, - холодно сказал я. - Бляху. Люблю, знаете ли, бляхи.
