что-то разладилось. Сложное последствие.
- Все дело в системе, - сказал Ганс. - Все дело в этой исходной
установке: больше получает тот, у кого лучше выходит.
- А вы предложите другую установку, - сказал Горбовский. - Не
получается у тебя ничего - на тебе ульмотрон. Получается - посиди на
ящиках...
- Да, - сказал Альпа. - Какой-то страшный срыв. Кто когда-либо слыхал
об очередях за оборудованием? Или за энергией? Ты давал заявку, и тебя
обеспечивали... Тебя никогда даже не интересовало, откуда это берется. То
есть интуитивно было ясно, что существует масса людей, с удовольствием
работающих в сфере материального обеспечения науки. Между прочим, это
действительно очень интересная работа. Помню, я сам после школы с большим
увлечением занимался рационализацией сборки нейтринных схем. Сейчас о них
уже не помнят, но когда-то это был очень популярный метод - нейтринный
анализ. - Он достал из кармана почерневшую трубку и медленными уверенными
движениями набил ее. Все с любопытством следили за ним. - Хорошо известно,
что относительная численность потребителей оборудования и производителей
оборудования с тех пор существенно не изменилась. Но, видимо, произошел
какой-то чудовищный скачок в потребностях. Судя по всему - я просто смотрю
вокруг, - среднему исследователю требуется сейчас раз в двадцать больше
энергии и оборудования, чем в мое время. - Он глубоко затянулся, и трубка
засипела и захрипела. - Такое положение объяснимо. Испокон веков
считается, что наибольшего внимания заслуживает та проблема, которая дает
максимальный ливень новых идей. Это естественно, иначе нельзя. Но если
первичная проблема лежит на субэлектронном уровне и требует, скажем,
единицы оборудования, то каждая из десяти дочерних проблем опускается в
материю по крайней мере на этаж глубже и требует уже десяти единиц. Ливень
проблем, вызывает ливень потребностей. И я уже не говорю о том, что
интересы производителей оборудования далеко не всегда совпадают с
интересами потребителей.
- Заколдованный круг, - сказал Банин. - Прозевали наши экономисты.
- Экономисты тоже исследователи, - возразил Альпа. - Они тоже имеют
дело с ливнями проблем. И раз уж мы заговорили об этом, то вот любопытный
парадокс, который очень интересует меня последнее время. Возьмите нуль-Т.
Молодая, плодотворная и очень перспективная проблема. Поскольку она
плодотворная, Ламондуа по праву получает огромное материальное и
энергетическое обеспечение. Чтобы сохранить за собой это материальное
обеспечение, Ламондуа вынужден непрерывно гнать вперед - быстрее, глубже
и... уже. А чем быстрее и глубже он забирается, тем больше ему нужно и тем
сильнее он ощущает нехватку, пока, наконец, не начинает тормозить сам
себя. Взгляните на эту очередь. Сорок человек ждут и тратят драгоценное
время. Треть всех исследователей Радуги тратит время, нервную энергию и
темп мысли! А остальные две трети сидят сложа руки по лабораториям и могут
думать сейчас только об одном: привезут или не привезут? Это ли не
самоторможение? Стремление сохранить приток материальных ресурсов
порождает гонку, гонка вызывает непропорциональный рост потребностей, и в
результате возникает самоторможение.
Альпа замолчал и стал выколачивать трубку. Из толпы машин,
расталкивая их направо и налево, выбрался "крот". В окне нелепо высокой
кабины торчала крышка новенького ульмотрона. Проезжая мимо, водитель
помахал лже-звездолетчикам.
- Хотел бы я знать, зачем Следопытам ульмотрон, - пробормотал Ганс.
Никто не ответил. Все провожали взглядом "крота", на задней стенке
которого красовался опознавательный знак Следопытов - черный семиугольник
на красном щитке.
- По-моему, все-таки, - сказал Банин, - виноваты экономисты. Надо
было предвидеть. Надо было двадцать лет назад повернуть школы так, что бы
сейчас хватало кадров для обеспечения науки.
- Не знаю, не знаю, - сказал Альпа. - Возможно ли вообще планировать
такой процесс? Мы мало знаем об этом, но ведь может оказаться, что
установить равновесие между духовным потенциалом исследователей и
материальными возможностями человечества вообще нельзя. Грубо говоря, идей
всегда будет гораздо больше, чем ульмотронов.
- Ну, это еще надо доказать, - сказал Банин.
- А я ведь не сказал, что это доказано. Я только предположил.
- Такое предположение порочно, - заявил Банин. Он начинал горячиться.
- Оно утверждает кризис на вечные времена! Это же тупик!..
- Почему же тупик? - тихонько сказал Горбовский. - Наоборот.
Банин не слушал.
- Надо выходить из кризиса! - говорил он. - Надо искать выходы! И
выход уж, конечно, не в мрачных предположениях!
- А почему же в мрачных? - сказал Горбовский. На него опять не
обратили внимания.
- Отказываться от основного принципа распределения нельзя, - говорил
Банин. - Это будет просто нечестно по отношению к самым лучшим работникам.
Вы будете двадцать лет жевать одну частную проблему, а энергии, скажем,
получать столько же, сколько Ламондуа. Это же нелепо! Значит, выход не
здесь? Не здесь. Вы сами-то видите выход? Или вы ограничиваетесь холодной
регистрацией?
- Я старый научный работник и старый человек, - сказал Альпа. - Всю
свою жизнь занимаюсь физикой. Правда, сделал я мало, я рядовой
исследователь, но не в этом дело. Вопреки всем этим новым теориям я
убежден, что смысл человеческой жизни - это научное познание. И, право же,
мне горько видеть, что миллиарды людей в наше время сторонятся науки, ищут
свое призвание в сентиментальном общении с природой, которое они называют
искусством, удовлетворяются скольжением по поверхности явлений, которое
они называют эстетическим восприятием. А мне кажется, сама история
предопределила разделение человечества на три группы: солдаты науки,
воспитатели и врачи, которые, впрочем, тоже солдаты науки. Сейчас наука
переживает период материальной недостаточности, а в то же время миллиарды
людей рисуют картинки, рифмуют слова... Вообще создают
в_п_е_ч_а_т_л_е_н_и_я. А ведь среди них много потенциально великолепных
работников. Энергичных, остроумных, с невероятной трудоспособностью.
- Ну, ну! - сказал Банин.
Альпа промолчал и начал набивать трубку.
- Разрешите, я продолжу вашу мысль, - сказал Горбовский. - Я вижу, вы
не решаетесь.
- Попробуйте, - сказал Альпа.
- Хорошо бы всех этих художников и поэтов согнать в учебные лагеря,
отобрать у них кисти и гусиные перья, заставить пройти краткосрочные курсы
и вынудить строить для солдат науки новые У-конвейеры, собирать
тау-тракторы, лить эргохронные призмы...
- Вот чепуха! - разочарованно сказал Банин.
- Да, это чепуха, - согласился Альпа. - Но наши мысли не зависят от
наших симпатий и антипатий. Мысль эта глубоко мне неприятна, она даже
пугает меня, но она возникла... И не только у меня.
- Это бесплодная мысль, - лениво сказал Горбовский, глядя в небо. -
Попытка разрешить противоречие между общим духовным и материальным
потенциалом человечества в целом. Она ведет к новому противоречию, старому
и банальному, - между машинной логикой и системой морали и воспитания. В
таком столкновении машинная логика всегда терпит поражение.
Альпа кивнул и окутался облаками дыма. Ганс задумчиво проговорил:
- Мысль страшненькая. Помните "проект десяти"? Когда Совету
предложили перебросить в науку часть энергии из Фонда изобилия... Во имя
чистой науки поприжать человечество в области элементарных потребностей.
Помните этот лозунг: "Ученые готовы голодать"?
Банин подхватил:
- А Ямакава тогда встал и сказал: "А шесть миллиардов детей не
готовы. Так же не готовы, как вы не готовы разрабатывать социальные
проекты".
- Я тоже не люблю изуверов, - сказал Горбовский.
- Я вот недавно прочел книгу Лоренца, - сказал Ганс. - "Люди и
проблемы"... Читали?
- Читали, - сказал Горбовский.
Альпа отрицательно помотал головой.
- Хорошая книга, правда? И поразила меня там одна мысль. Правда,
Лоренц на ней не останавливается, говорит об этом мимоходом.
- Ну, ну? - сказал Банин.
- Я, помню, целую ночь об этом думал. Не хватало аппаратуры, ждали,
пока подвезут, - знаете, обычная нервотрепка. И вот я пришел к такому
выводу. Лоренц упоминает о естественном отборе в науке. Какие факторы
определяют главенство научных направлений сейчас, когда наука не влияет
или почти не влияет больше на материальное благосостояние?
- Ну, ну? - сказал Банин.
- И вот я пришел к такому выводу. Пройдет некоторое время, и те
научные исследования, которые оказались наиболее успешными, впитают в себя
все материальное обеспечение, непомерно углубятся, а остальные направления
просто сами собой сойдут на нет. И вся наука будет состоять из двух-трех
направлений, в которых никто, кроме корифеев, разбираться не будет.
Понимаете меня?
- А, чушь! - сказал Банин.
- Ну почему же чушь? - спросил Ганс обиженно. - Вот факты. В науке
существуют сотни тысяч направлений. В каждом работают тысячи людей. Лично
я знаю четыре группы исследователей, которые из-за систематических неудач
бросали работу и вливались в другие, более успешные группы. Я сам дважды
так поступал...
Альпа сказал:
- Шутки шутками, а возьмите того же Ламондуа. Вот он рвется сломя
голову к осуществлению нуль-Т. Нуль-Т, как и следовало ожидать, дает массу
новых ответвлений. Но Ламондуа вынужден обрубать почти все эти
ответвления, он просто вынужден игнорировать их. Потому что у него нет
никакой возможности тщательно проработать каждое ответвление на
перспективность. Мало того, он вынужден сознательно игнорировать заведомо
поразительные и интересные вещи. Так, например, случилось с Волной.
Неожиданное, удивительное и, на мой взгляд, грозное явление. Но, преследуя
свою цель, Ламондуа пошел даже на раскол в своем лагере. Он поссорился с
Аристотелем, он отказывается обеспечивать волновиков. Он идет вглубь,
вглубь, его проблема становится все уже. Волна осталась у него далеко в
тылу. Она для него только помеха, он слышать о ней не хочет. А она, между
прочим, сжигает посевы...
Над космодромом загремел громкоговоритель всеобщего оповещения:
- Внимание, Радуга! Говорит директор. Старшего бригады испытателей
Габу вместе с бригадой прошу немедленно явиться ко мне.
- Счастливые люди, - сказал Ганс. - Никакие ульмотроны им не нужны.
- У них своих забот хватает, - сказал Банин. - Видел я однажды, как
они тренируются, - нет уж, я лучше буду лжештурманом... А потом два года
сидеть без своего дела и каждый день слышать: "Потерпите еще чуть-чуть.
Вот, может быть, завтра..."
- Я рад, что вы заговорили о том, что в тылу, - сказал Горбовский. -
"Белые пятна" науки. Меня этот вопрос тоже занимает. По-моему, у нас в
тылу нехорошо... Например, Массачусетская машина. - Альпа покивал.
Горбовский обратился к нему. - Вы, конечно, должны помнить. Сейчас о ней
вспоминают редко. Угар кибернетики прошел.
- Ничего не могу вспомнить о Массачусетской машине, - сказал Банин. -
Ну, ну?
- Знаете, это древнее опасение: машина стала умнее человека и подмяла
его под себя... Полсотни лет назад в Массачусетсе запустили самое сложное
кибернетическое устройство, когда-либо существовавшее. С каким-то там
феноменальным быстродействием, необозримой памятью и все такое... И
проработала эта машина ровно четыре минуты. Ее выключили, зацементировали
все входы и выходы, отвели от нее энергию, заминировали и обнесли колючей
