проволокой. Самой настоящей ржавой колючей проволокой - хотите верьте,
хотите нет.
- А в чем, собственно, дело? - спросил Банин.
- Она начала _в_е_с_т_и_ с_е_б_я, - сказал Горбовский.
- Не понимаю.
- И я не понимаю, но ее едва успели выключить.
- А кто-нибудь понимает?
- Я говорил с одним из ее создателей. Он взял меня за плечо,
посмотрел мне в глаза и произнес только: "Леонид, это было страшно".
- Вот это здорово, - сказал Ганс.
- А, - сказал Банин. - Чушь. Это меня не интересует.
- А меня интересует, - сказал Горбовский. - Ведь ее могут включить
снова. Правда, она под запретом Совета, но почему бы не снять запрет?
Альпа проворчал:
- Каждому времени свои злые волшебники и привидения.
- Кстати, о злых волшебниках, - подхватил Горбовский. - Я немедленно
вспоминаю о казусе Чертовой Дюжины.
У Ганса горели глаза.
- Казус Чертовой Дюжины - как же! - сказал Банин. - Тринадцать
фанатиков... Кстати, где они сейчас?
- Позвольте, позвольте, - сказал Альпа. Это те самые ученые, которые
сращивали себя с машинами? Но ведь они же погибли.
- Говорят, да, - сказал Горбовский, - но ведь не в этом дело.
Прецедент создан.
- А что, - сказал Банин. - Их называют фанатиками, но в них,
по-моему, есть что-то притягательное. Избавиться от всех этих слабостей,
страстей, вспышек эмоций... Голый разум плюс неограниченные возможности
совершенствования организма. Исследователь, которому не нужны приборы,
который сам себе прибор и сам себе транспорт. И никаких очередей за
ульмотронами... Я это себе прекрасно представляю. Человек-флаер,
человек-реактор, человек-лаборатория. Неуязвимый, бессмертный...
- Прошу прощения, но это не человек, - проворчал Альпа. - Это
Массачусетская машина.
- А как же они погибли, если они бессмертны? - спросил Ганс.
- Разрушили сами себя, - сказал Горбовский. - Видно, не сладко быть
человеком-лабораторией.
Из-за машин появился багровый от напряжения человек с цилиндром
ульмотрона на плече. Банин соскочил с ящика и подбежал помочь ему.
Горбовский задумчиво наблюдал, как они грузят ульмотрон в вертолет.
Багровый человек жаловался:
- Мало того, что дают один вместо трех. Мало того, что теряешь
половину дня. Тебе еще приходится доказывать, что ты имеешь право! Тебе не
верят! Вы можете себе это представить - тебе не верят! Не верят!!!
Когда Банин вернулся, Альпа сказал:
- Все это довольно фантастично. Если вас интересует тыл, обратите
лучше пристальное внимание на Волну. Каждая неделя - очередная
нуль-транспортировка. И каждая нуль-транспортировка вызывает Волну.
Большое или маленькое извержение. А занимаются Волной дилетантски. Не
получилось бы второй Массачусетской машины, только без выключателя. Камилл
- вы знаете Камилла? - рассматривает ее как явление планетарного масштаба,
но его аргументы неудобопонятны. С ним очень трудно работать.
- Кстати, - сказал Ганс, - знаете точку зрения Камилла на будущее? Он
считает, что нынешняя увлеченность наукой - это своего рода благодарность
за изобилие, инерция тех времен, когда способность к логическому
восприятию мира была единственной надеждой человечества. Он говорил так:
"Человечество накануне раскола. Эмоциолисты и логики - по-видимому, он
имеет в виду людей искусства и людей науки - становятся чужими друг другу,
перестают друг друга понимать и перестают друг в друге нуждаться. Человек
рождается эмоциолистом или логиком. Это лежит в самой природе человека. И
когда-нибудь человечество расколется на два общества, так же чуждые друг
другу, как мы чужды леонидянам..."
- А, - сказал Банин. - Ну что за чепуха. Какой там раскол? Куда
денется средний человек? Пагава, может быть, и смотрит на новую картину
Сурда как баран на новые ворота, а Сурд, возможно, не понимает, зачем на
свете существует Пагава, тут ничего не скажешь - вот тебе логик, а вот
эмоциолист. А кто я? Да, я научный работник. Да, три четверти моего
времени и три четверти моих нервов принадлежат науке. Но без искусства я
тоже не могу! Вот у кого-то здесь играет проигрыватель, и мне очень
хорошо. Я бы обошелся и без проигрывателя, но с ним мне гораздо лучше...
Так вот, как же я, спрашивается, расколюсь?
- Я тоже так подумал, - сказал Ганс. - Но он говорил, что, во-первых,
гений нашего времени - это средний человек будущего; а во-вторых, будто
существует не один средний человек, а два - эмоциолист и логик. Во всяком
случае, так я его понял.
- Я тобой восхищаюсь, - сказал Банин. - По-моему, когда слушаешь
Камилла, понять нельзя ничего.
- А может быть, это был очередной парадокс Камилла? - сказал
Горбовский задумчиво. - Он любит парадоксы. Впрочем, для парадокса это
рассуждение, пожалуй, слишком прямолинейно.
- Ну, Леонид Андреевич, - сказал Ганс весело. - Вы все-таки
учитывайте, что это не Камилловы рассуждения, а мои. Я вчера загорал на
пляже, вдруг на камне возник Камилл - знаете его манеру? - и начал
рассуждать вслух, обращаясь преимущественно к морским волнам. А я лежал и
слушал, а потом заснул.
Все засмеялись.
- Камилл упражняется, - сказал Горбовский. - Я примерно представляю,
зачем ему понадобился этот раскол. Видимо, его занимает вопрос об эволюции
человека, и он строит модели. Синтез логиков и эмоциолистов представляется
ему, вероятно, как новый человек, который уже не будет человеком.
Альпа вздохнул и спрятал трубку.
- Проблемы, проблемы... - сказал он. - Противоречия, синтез, тыл,
фронт... А вы заметили, кто здесь сидит? Вы, вы... он... я... Неудачники.
Отверженные науки. Наука вон - получает ульмотроны.
Он хотел сказать еще что-то, но тут громкоговоритель заревел снова:
- Внимание, Радуга! Говорит директор. Капитан звездолета
"Тариэль-Второй" Леонид Андреевич Горбовский. План-энергетик планеты
товарищ Канэко. Прошу немедленно явиться ко мне.
Из машин сейчас же высунулись водители. На лицах их было написано
неописуемое удовольствие. Все они смотрели на лжезвездолетчиков. Банин,
втянув голову в плечи, развел руками. Ганс весело крикнул: "Это не меня, я
штурман!" Альпа закряхтел и закрыл лицо ладонью. Горбовский торопливо
поднялся.
- Мне пора, - сказал он. - Очень не хочется уходить. Я так и не успел
высказаться. Вот вкратце моя точка зрения. Не надо огорчаться и заламывать
руки. Жизнь прекрасна. Между прочим, именно потому, что нет конца
противоречиям и новым поворотам. А что касается неизбежных неприятностей,
то я очень люблю Куприна, и у него есть один герой, человек вконец
спившийся водкой и несчастный. Я помню наизусть, что он там говорит. - Он
откашлялся. - "Если я попаду под поезд, и мне перережут живот, и мои
внутренности смешаются с песком и намотаются на колеса, и если в этот
последний миг меня спросят: "Ну что, и теперь жизнь прекрасна?" - Я скажу
с благодарным восторгом: "Ах, как она прекрасна!" - Горбовский смущенно
улыбнулся и запихнул проигрыватель в карман. - Это было сказано три века
назад, когда человечество еще стояло на четвереньках. Давайте не будем
жаловаться!.. А кондиционер я вам оставлю - здесь очень жарко.
5
Матвей был не один. На его столе, подложив под себя руки и болтая
ногами, сидел маленький черноволосый человек, черноглазый, живой, похожий
на школьника-выпускника. Это был Этьен Ламондуа, глава современной
нуль-физики, "быстрый физик", как его называли коллеги.
- Можно? - спросил Горбовский.
- А вот и он, - сказал Матвей. - Вы знакомы?
Ламондуа стремительно соскочил со стола и, подойдя вплотную, крепко
пожал Горбовскому руку, глядя на него снизу вверх.
- Рад вас видеть, капитан, - сказал он, мило улыбаясь. - Мы как раз
говорили о вас.
Горбовский попятился и сел в кресло.
- А мы - о вас, - сказал он.
Этьен живо поклонился и вернулся на стол к директору.
- Итак, я продолжаю. "Харибды" стоят насмерть. Надо отдать Маляеву
справедливость: он создал отличные машины. Любопытно, что северная Волна
совершенно нового типа. Эти мальчишки уже успели назвать ее. П-волна,
каково? По имени Шота. Черт возьми, я вынужден признаться, что рву на себе
волосы! Как я раньше не обращал внимание на это великолепное явление?
Придется извиниться перед Аристотелем. Он оказался прав. Он и Камилл. Я
преклоняюсь перед Камиллом. Я преклонялся перед ним и раньше, но теперь я
кажется понимаю, что он имел в виду. Кстати, вы знаете что Камилл погиб?
Матвей дернул головой.
- Опять?
- А, вы уже знаете! Странная история. Погиб и снова воскрес. Я слыхал
о таких вещах. На свете нет ничего нового. Между прочим, вы верите, что
Скляров мог бросить его на съедение Волне? Я - нет. Итак, северная Волна
достигла пояса контрольных станций. Первая, Лю-волна, рассеяна, вторая,
П-волна, теснит "харибд" со скоростью до двадцати километров в час. Так
что северные посевы, вероятно, все-таки погибнут. Биологов пришлось
выслать на вертолетах...
- Знаю, - сказал директор. - Жаловались.
- Что поделаешь! Они вели себя хотя и понятным образом, но тем не
менее недостойно. На океане движение Волны приостановлено. Там наблюдается
явление, за которое Лю отдал бы полжизни: деформация кольцевой Волны. Эта
деформация удовлетворяет каппа-уравнению, а если Волна - это каппа-поле,
то становится сразу ясно все, над чем бился наш бедный Маляев: и
Д-проницаемость, и телегенность фонтанов, и "вторичные призраки"... Черт
возьми, за эти три часа мы узнали о Волне больше, чем за десять лет!
Матвей, учтите: как только все это кончится, нам понадобится
У-регистратор, может быть, даже два. Считайте, что я дал заявку. Обычные
вычислители не помогут. Только Лю-алгоритмы, только Лю-логика!
- Хорошо, хорошо, - сказал Матвей. - А что на юге?
- На юге - океан. За юг вы можете быть спокойны. Там Волна дошла до
Берега Пушкина, сожгла Южный архипелаг и остановилась. У меня такое
впечатление, что она не пойдет дальше, и очень жаль, потому что
наблюдатели удирали оттуда так поспешно, что бросили всю автоматику, и о
южной Волне мы почти ничего не знаем. - Он с досадой щелкнул пальцами. - Я
понимаю, вас интересует совсем другое. Но что делать, Матвей! Давайте
смотреть на вещи реалистически. Радуга - это планета физиков. Это наша
лаборатория. Энергостанции погибли, и их не вернешь. Когда закончится этот
эксперимент, мы их отстроим заново, вместе. Нам ведь понадобится много
энергии! А что касается рыбных промыслов, черт возьми... Нулевики морально
готовы отказаться от ухи из кальмаров! Не сердитесь на нас, Матвей.
- Я не сержусь, - сказал директор с тяжелым вздохом. - Но есть,
однако, в вас что-то от ребенка, Этьен. Вы как ребенок, играючи ломаете
все, что так дорого взрослым. - Он снова вздохнул. - Постарайтесь сберечь
хотя бы южные посевы. Очень мне не хочется терять автономию.
Ламондуа посмотрел на часы, кивнул и, не говоря ни слова, выскочил
вон. Директор посмотрел на Горбовского.
- Как тебе это нравится, Леонид? - спросил он, невесело усмехаясь. -
Да, дружище. Бедная Постышева! Она ангел по сравнению с этими вандалами.
Когда я думаю, что ко всем моим болячкам прибавятся еще хлопоты по
восстановлению системы снабжения и ассенизации, у меня волосы встают
дыбом. - Он подергал себя за ус. - А с другой стороны, Ламондуа прав -
Радуга действительно планета физиков. Но что скажет Канэко, что скажет
Джина... - Он помотал головой и передернул плечами. - Да! Канэко! А где
