упал на спину, ударившись головой. Несколько секунд он лежал неподвижно.
Он был весь мокрый от пота. Потом он заглянул в пролом. Далеко внизу
виднелась крыша кабины. Лезть было очень страшно, но в это время вышка
начала крениться, и Роберта потащило вниз. Он не сопротивлялся, потому что
вышка все кренилась и кренилась, и не было этому конца.
Он спускался, цепляясь за фермы и распорки, и тугой, колючий от пыли
ветер прижимал его к теплому металлу. Он успел заметить, что пыли стало
гораздо меньше и что степь снова залита солнцем. Вышка все кренилась. Он
так торопился узнать, что с птерокаром и куда девался Камилл, что
выпрыгнул из шахты, когда до земли оставалось еще метра четыре. Он больно
стукнулся ногами и потом руками. И первое, что он увидел, были пальцы
Камилла, вонзившиеся в сухую землю.
Камилл лежал под опрокинутым птерокаром, широко раскрыв круглые
стеклянные глаза, и тонкие длинные пальцы его вцепились в землю, словно он
пытался вытащить себя из-под разбитой машины, а может быть, ему было очень
больно перед смертью. Пыль покрывала его белую куртку, пыль лежала на
щеках и открытых глазах.
- Камилл, - позвал Роберт.
Ветер бешено мотал над его головой обломок исковерканного крыла.
Ветер нес струи желтой пыли. Ветер свистел и визжал в фермах покосившейся
вышки. В мутноватом небе свирепо пылало маленькое солнце. Оно казалось
косматым.
Роберт поднялся на ноги и, навалившись, попытался сдвинуть птерокар.
На секунду ему удалось приподнять тяжелую машину, но только на секунду. Он
снова взглянул на Камилла. Все лицо его было засыпано пылью, и белая
куртка стала рыжей, и только к нелепой белой каске не пристало ни единой
пылинки, и матовая пластмасса весело отсвечивала под солнцем.
У Роберта задрожали ноги, и он сел рядом с мертвым. Ему хотелось
плакать. Прощайте, Камилл. Честное слово, я вас любил. Никто вас не любил,
а я любил. Правда, я никогда не слушал вас, так же, как и другие, но,
честное слово, я не слушал только потому, что не надеялся вас понять. Вы
были на голову выше всех, а уж меня и подавно. А теперь я не могу
столкнуть с вашей раздавленной груди эту кучу лома. По долгу дружбы мне
следовало бы остаться рядом с вами. Но меня ждет Таня, меня, может быть,
ждет даже Маляев, и потом я ужасно хочу жить. Тут не помогают никакие
чувства и никакая логика. Я знаю, что мне не уйти. И все-таки я пойду. Я
буду бежать, буду брести, может быть, даже ползти, но я буду уходить до
последнего... Я дурак, мне нужно было послушаться вашего семитысячного
совета, но я, как всегда, не понял вас, хотя, казалось бы, чего тут было
понимать?..
Он был таким разбитым и усталым, что только с большим трудом заставил
себя подняться и пойти. А когда он обернулся, чтобы последний раз
поглядеть на Камилла, он увидел Волну.
Далеко-далеко над северным горизонтом за красноватой дымкой оседающей
пыли сверкала в белесом небе ослепительная полоса, яркая, как солнце.
Ну, вот и все, вяло подумал Роберт. Далеко мне не уйти. Через полчаса
она будет здесь и пойдет дальше, а здесь останется гладкая черная пустыня.
Башня, конечно, останется, и ничего не случится с ульмотронами, и птерокар
останется, и оторванное крыло повиснет в горячем безветрии. И, может быть,
от Камилла останется шлем. А уж от меня вообще ничего не останется. Он,
словно прощаясь, осмотрел себя - похлопал по голой груди, пощупал бицепсы.
Жалко, подумал он. И тут он заметил флаер.
Флаер стоял за вышкой - маленький двухместный флаер, похожий на
пеструю черепашку, скоростной, экономичный, удивительно простой и удобный
в управлении. Это был флаер Камилла. Конечно же, это был флаер Камилла!
Роберт сделал к нему несколько неуверенных шагов, а потом сломя
голову помчался, огибая вышку. Он не спускал глаз с флаера, словно боясь,
что он вдруг исчезнет, споткнулся обо что-то и плашмя проехал по колючей
траве, ободрав грудь и живот. Вскочив на ноги, он обернулся. Тяжелый
цилиндр ульмотрона с гладкими, досиня полированными боками еще тихонько
покачивался от толчка. Роберт взглянул на север. Из-за горизонта уже
поднималась черная стена. Роберт подбежал к флаеру, подняв тучу пыли,
прыгнул в сиденье и, едва нащупав рукоятку управления, с места дал полный
газ.
Степная зона тянулась до самого Гринфилда, и Роберт проскочил ее со
средней скоростью пятьсот километров в час. Флаер несся над степью, как
блоха, - огромными прыжками. Слепящая полоса скоро вновь скрылась за
горизонтом. В степи все казалось обычным: и сухая щетинистая трава, и
дрожащие марева над солончаками, и редкие полосы карликового кустарника.
Солнце палило беспощадно. И почему-то нигде не было никаких следов ни
зерноедки, ни птиц, ни урагана. Наверное, ураган разметал всю эту живность
и сам затерялся в этих бесплодных, извечно пустынных просторах Северной
Радуги, самой природой предназначенных для сумасшедших экспериментов
нуль-физиков. Однажды, когда Роберт был еще новичком, когда Столицу
называли еще просто станцией, а Гринфилда не было вообще, Волна уже
проходила в этих местах, вызванная грандиозным опытом покойного Лю
Фын-чена, тогда все здесь было черно, но прошло всего семь лет, и цепкая
неприхотливая трава вновь оттеснила пустыню далеко на север, к самым
районам извержений.
Все вернется, думал Роберт. Все будет по-прежнему, только Камилла
больше не будет. И если когда-нибудь кто-нибудь внезапно возникнет в
кресле за моей спиной, я уже буду точно знать, что это всего-навсего
привидение. А сейчас я приду к Маляеву и скажу ему прямо в лицо:
"Ульмотроны ваши я бросил". А он процедит сквозь зубы: "Как вы смели,
Скляров?.." И тогда я ему скажу: "Наплевать мне на ульмотроны, потому что
погиб Камилл из-за ваших ульмотронов!" А он скажет: "Это, конечно, очень
жаль, но ульмотроны нужно было привезти". И тогда я, наконец, рассвирепею
и скажу ему все. "Сосулька ты! - скажу я. - Снежная ты баба с электронным
управлением. Как ты смеешь думать об ульмотронах, когда погиб Камилл?..
Равнодушный ты человек, ящерица!"
В двухстах километрах от Гринфилда он увидел "харибды" - гигантские
телемеханические танки, несущие отверстые пасти энергопоглотителей.
"Харибды" шли цепью от горизонта до горизонта, соблюдая правильные
полукилометровые интервалы, с лязгом и громовым грохотом тысячесильных
двигателей. За ними в желтой степи оставались широкие полосы развороченной
коричневой земли, вспаханной до самого базальтового основания континента.
Траки гусениц вспыхивали под солнцем. А далеко справа в тусклом небе
моталась едва заметная точка - это был вертолет-наводчик, руководивший
движением этих металлических чудовищ. "Харибды" шли на Волну.
Энергопоглотители, по-видимому, еще не работали, но Роберт на всякий
случай круто набрал высоту и начал снижение, только когда навстречу ему из
дымки вынырнул Гринфилд - несколько белых домиков и квадратная башня
дальнего контроля, окруженные пышной земной зеленью. На северной окраине,
подмяв под себя рощицу пальм, угрюмо чернела неподвижная "харибда",
устремив прямо на Роберта бездонный раструб поглотителя, и еще две
"харибды" стояли справа и слева от поселка. Два вертолета взмыли над
башней и ушли на юг. На площади среди зеленых газонов блестели на солнце
перепончатые крылья птерокаров. Вокруг птерокаров бегали и копошились
люди.
Роберт подогнал флаер к самому входу в башню и выскочил на крыльцо.
Кто-то отшатнулся, женский голос вскрикнул: "Кто это?" Роберт взялся за
ручку стеклянной двери и на мгновение застыл, вглядываясь в свое
отражение, - почти голый, весь в спекшейся пыли, глаза злые, через грудь и
живот идет широкая черная царапина... Ладно, подумал он и рванул дверь.
"Да ведь это Роберт!" - крикнули сзади. Он медленно поднялся по лестнице и
наткнулся на Патрика. Патрик смотрел на него, открыв рот. "Патрик, -
сказал Роберт. - Патрик, дружище, Камилл погиб..." Патрик замигал и вдруг
зажал себе рот ладонью. Роберт прошел дальше. Дверь в диспетчерскую была
открыта. Там были Маляев, глава северных нулевиков Шота Петрович Пагава,
Карл Гофман и еще какие-то люди - кажется, биологи. Роберт остановился в
дверях, держась за косяк. За спиной топали по ступенькам, и кто-то
крикнул: "Откуда он знает?"
- Камилл... - сказал Роберт сипло и закашлялся.
Все с недоумением смотрели на него.
- В чем дело? - резко спросил Маляев. - Что с вами, Скляров, почему
вы в таком виде?
Роберт подошел к столу и, уперев грязные кулаки в какие-то бумаги,
сказал ему в лицо:
- Камилл погиб. Его раздавило.
Стало очень тихо. Глаза Маляева сузились.
- Как раздавило? Где?..
- Его раздавило птерокаром, - сказал Роберт. - Из-за ваших
драгоценных ульмотронов. Он мог спокойно спастись, но он помогал мне
таскать ваши драгоценные ульмотроны, и его раздавило. А ваши ульмотроны я
бросил там. Подберете их, когда пройдет Волна. Понимаете? Бросил. Они там
сейчас валяются.
Ему сунули стакан воды. Он взял стакан и жадно выпил. Маляев молчал.
Его бледное лицо стало совсем белым. Карл Гофман бесцельно перебирал
какие-то схемы и не поднимал глаз. Пагава поднялся и стоял с опущенной
головой.
- Очень тяжело... - сказал, наконец, Маляев. - Это был большой
человек. - Он потер лоб. - Очень большой человек. - Он снова поглядел на
Роберта. - Вы очень устали, Скляров...
- Я не устал.
- Приведите себя в порядок и отдохните.
- И это все? - горько спросил Роберт.
Лицо Маляева стало прежним - равнодушным и жестким.
- Я задержу вас еще на одну минуту. Вы видели Волну?
- Видел. Волну я тоже видел.
- Какого типа Волна?
В мозгу Роберта что-то сдвинулось, и все встало на привычные места.
Был властный и умный руководитель Маляев, и был его вечный
лаборант-наблюдатель Роберт Скляров, он же "Юность Мира".
- Кажется, третьего, - покорно сказал он. - Лю-волна.
Пагава поднял голову.
- Хорош-шо! - неожиданно бодро сказал он. И сейчас же скис,
облокотился на стол и вяло сел. - Ай, Камилл, ай, Камилл, - забормотал он.
- Ай, бедняга!.. - Он схватил себя за большие, оттопыренные уши и принялся
мотать головой над бумагами.
Один из биологов, опасливо косясь на Роберта, тронул Маляева за
локоть.
- Виноват, - сказал он робко. - А чем это хорошо - Лю-волна?
Маляев перестал, наконец, сверлить Роберта жестким взглядом.
- Это значит, - сказал он, - что погибнет только северная полоса
посевов. Но мы еще не уверены, что это Лю-волна. Наблюдатель мог
ошибиться.
- Ну как же так? - заныл биолог. - Договаривались же... У вас есть
эти... "харибды"... Неужели нельзя остановить? Какие же вы физики?
Карл Гофман сказал:
- Возможно, удастся погасить инерцию Волны на линии дискретного
перепада.
- Что значит "возможно"? - воскликнула незнакомая женщина, стоявшая
рядом с биологом. - Вы понимаете, что это безобразие? Где ваши гарантии?
Где ваши прекрасные разговоры? Вы понимаете, что вы оставляете планету без
хлеба и мяса?
- Я не принимаю таких претензий, - холодно сказал Маляев. - Я вам
глубоко сочувствую, но ваши претензии должны быть адресованы Этьену
Ламондуа. Мы не ставим нуль-экспериментов. Мы изучаем Волну...
Роберт повернулся и медленно пошел к двери. И нет им никакого дела до
Камилла, думал он. Волна, посевы, мясо... За что они его так не любили?
Потому что он был умнее их всех, вместе взятых? Или они вообще никого не
любят? В дверях стояли ребята, знакомые лица, встревоженные, печальные,
