несете? При чем здесь святой Антоний и Данте? Вы к чему, собственно,
клоните?
Старик удивился.
- Я ни к чему не клоню, - сказал он. - Вы ведь спросили меня про Дом,
и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за то, что Он в предвечной
мудрости и бесконечной доброте своей еще в прежнем существовании моем
просветил меня и дал мне подготовиться. Я очень и очень многое узнаю
здесь, и у меня сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл сюда
и не понимает, не в силах понять, где они оказались. Мучительное
непонимание сущего и вдобавок мучительные воспоминания о грехах своих.
Возможно, это тоже великая мудрость Творца: вечное сознание грехов своих
без осознания возмездия за них... Вот, например, вы, молодой человек, - за
что Он низвергнул вас в эту пучину?
- Не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотал Андрей. "Религиозных
фанатиков нам здесь еще только и не хватало", - подумал он.
- Да вы не стесняйтесь, - сказал старик ободряюще. - Здесь скрывать
это не имеет смысла, ибо Суд уже состоялся... Я, например, грешен перед
народом своим - я был предателем, доносчиком, я видел, как мучили и
убивали людей, которых я выдавал слугам сатаны. Меня повесили в тысяча
девятьсот сорок четвертом. - Старик помолчал. - А вы когда умерли?
- Я не умирал... - произнес Андрей, холодея.
Старик покивал с улыбкой.
- Да, многие так думают, - сказал он. - Но это заблуждение. История
знает случаи, когда людей брали живыми на небо, но никто никогда не
слыхал, чтобы их - в наказание! - живыми ссылали в преисподнюю.
Андрей слушал, обалдело воззрившись на него.
- Вы просто забыли, - продолжал старик. - Была война, бомбы падали на
улицах, вы бежали в бомбоубежище, и вдруг - удар, боль, и все исчезло. А
потом - видение ангела, говорящего ласково и иносказательно, и вы -
здесь... - Он снова понимающе покивал, выпятив губу. - Да-да, несомненно,
именно так вот и возникает ощущение свободы воли. Теперь я понимаю: это
инерция. Просто инерция, молодой человек. Вы говорили так убежденно, что
несколько даже поколебали меня... Организация хаоса, новый мир... Нет-нет,
это просто инерция. Это должно со временем пройти. Не забудьте,
преисподняя вечна, возврата нет, а вы ведь еще только в первом круге...
- Вы... серьезно? - голос Андрея дал маленького петуха.
- Вы же все это знаете сами, - ласково сказал старик. - Вы отлично
все это знаете! Просто вы - атеист, молодой человек, и не хотите себе
признаться, что ошибались всю свою - пусть даже недолгую - жизнь. Вас
учили ваши бестолковые и невежественные учителя, что впереди - ничто,
пустота, гниение; что ни благодарности, ни возмездия за содеянное ждать не
приходится. И вы принимали эти жалкие идеи, потому что они казались вам
такими простыми, такими очевидными, а главным образом потому, что вы были
совсем молоды, обладали прекрасным здоровьем тела и смерть была для вас
далекой абстракцией. Сотворивши зло, вы всегда надеялись уйти от
наказания, потому что наказать вас могли только такие же люди, как вы. А
если вам случалось сотворить добро, вы требовали от таких же, как вы,
немедленной награды. Вы были смешны. Сейчас вы, конечно, понимаете это - я
вижу это по вашему лицу... - Он вдруг засмеялся. - У нас в подполье был
один инженер, материалист, мы часто спорили с ним о загробной жизни.
Господи, как он издевался надо мною! "Папаша, - говорил он. - В раю мы с
вами закончим этот бессмысленный спор..." И вы знаете, я все ищу его
здесь, ищу и никак не могу найти. Может быть, в его шутке была правда,
может быть, он и в самом деле пошел в рай - как мученик. Смерть его
воистину была мучительна... А я - здесь.
- Ночные диспуты о жизни и смерти? - проквакал вдруг над ухом
знакомый голос, и скамейка затряслась. Изя Кацман, по обыкновению
растерзанный и взлохмаченный, с размаху плюхнулся по другую сторону от
Андрея и, придерживая левой рукой огромную светлую папку, сейчас же
принялся правой терзать свою бородавку. Как и всегда, он был в состоянии
какого-то восторженного возбуждения.
Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно:
- Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду.
- Пожилой господин абсолютно прав, - немедленно возразил Изя и
захихикал. - Во всяком случае, если это и не ад, то нечто совершено
неотличимое по своим проявлениям. Однако согласитесь, пан Ступальский, вы
ведь так и не нашли в моей прижизненной карьере ни одного поступка, за
который стоило меня сюда отправить! Я даже не прелюбодействовал - до такой
степени я был глуп.
- Пан Кацман, - заявил старик, - я вполне допускаю, что вы и сами не
знаете ничего об этом своем роковом проступке!
- Возможно, возможно, - легко согласился Изя. - Судя по твоему виду,
- обратился он к Андрею, - ты побывал в Красном Здании. Ну, и как тебе
там?
И вот тут Андрей окончательно пришел в себя. Словно лопнула и
растаяла эта липкая полупрозрачная пленка кошмара, утихла боль в голове,
теперь он резко и ясно различал все вокруг себя, и Главная улица перестала
быть мглистой и туманной, и полицейский с мотоциклом вовсе, оказывается,
не спал, а прохаживался по тротуару, светя красным огоньком сигареты и
поглядывая в сторону скамейки. "Господи, - подумал Андрей почти с ужасом.
- Что я здесь делаю? Я ведь следователь, время ведь уходит, а я занимаюсь
здесь болтовней с этим психом, а ведь здесь Кацман... Кацман? Он-то как
здесь оказался?"
- Откуда ты знаешь, где я был? - спросил он отрывисто.
- Нетрудно догадаться, - сказал Изя, хихикая. - Ты бы посмотрел на
себя в зеркало...
- Я тебя серьезно спрашиваю! - сказал Андрей, повышая голос.
Старик вдруг поднялся.
- Спокойной ночи, панове, - произнес он, плавно подвигав котелком над
головой. - Добрых сновидений.
Андрей не обратил на него внимания. Он смотрел на Изю. А Изя, щипля
бородавку и слегка подпрыгивая на месте, смотрел вслед удаляющемуся
старичку, осклабясь до ушей и уже заранее давясь и кряхтя.
- Ну? - сказал Андрей.
- Какая фигура! - с восхищением прошипел Изя. - Ах, какая фигура! Ты
дурак, Воронин, ты как всегда ничего не знаешь! Ты знаешь, кто это такой?
Это же знаменитый пан Ступальский, Иуда-Ступальский! Он выдал гестапо в
Лодзи двести сорок восемь человек, дважды его уличали, дважды он как-то
выкручивался и подставлял вместо себя кого-нибудь другого. Уже после
освобождения его окончательно прищучили, судили судом скорым и правым, но
он и тут вывернулся! Господа Наставники сочли полезным вынуть его из петли
и переправить сюда. Для букета. Здесь он живет в сумасшедшем доме,
изображает психа, а сам продолжает активно работать по своей любимой
специальности... Ты думаешь, он случайно оказался здесь, на скамеечке, как
раз рядом с тобой? Знаешь, на кого он теперь работает?
- Заткнись! - сказал Андрей, усилием воли раздавив в себе привычное
любопытство и интерес, которые одолевали его во время Изиных рассказов. -
Меня все это не интересует. Как ты здесь оказался? Откуда, черт возьми, ты
знаешь, что я был в Здании?
- А я и сам там был, - спокойно сказал Изя.
- Так, - сказал Андрей. - И что же там происходило?
- Ну, это тебе видней, что там происходило. Откуда мне знать, что там
происходило с твоей точки зрения?
- А что там происходило с твоей точки?
- А вот это уж тебя совершенно не касается, - сказал Изя, поправляя
на коленях свою объемистую папку.
- Папку ты взял там? - спросил Андрей, протягивая руку.
- Нет, - сказал Изя. - Не там.
- Что в ней?
- Послушай, - сказал Изя. - Какое тебе дело? Что ты ко мне
привязался?
Он еще не понимал, что происходит. Впрочем, Андрей и сам еще не
вполне понимал, что происходит, и лихорадочно раздумывал, как действовать
дальше.
- А знаешь, что в этой папке? - сказал Изя. - Я раскопал старую
мэрию, это километрах в пятнадцати отсюда. Копался там весь день, солнце
погасло, темнотища, как у негра в заднице, никакого освещения там, сам
понимаешь, уже лет двадцать нету... Плутал я там, плутал, еле выбрался на
Главную - кругом развалины, дикие голоса какие-то орут...
- Так, - сказал Андрей. - Ты что, не знаешь, что в старых развалинах
рыться запрещено?
Азартное выражение исчезло из глаз Изи. Он внимательно посмотрел на
Андрея. Кажется, он начал понимать.
- Ты что, - продолжал Андрей, - инфекцию в Город затащить хочешь?
- Что-то мне твой тон не нравится, - сказал Изя, криво улыбаясь. -
Как-то ты не так со мной разговариваешь.
- А ты мне весь не нравишься! - сказал Андрей. - Ты зачем мне голову
забивал, будто Красное Здание - это миф? Ты же знал, что это не миф. Ты же
мне врал. Зачем?
- Это что - допрос? - спросил Изя.
- А ты как думаешь? - сказал Андрей.
- Я думаю, что ты себе голову сильно зашиб. Я думаю, тебе надо
умыться холодненькой водичкой и вообще прийти в себя.
- Дай сюда папку, - сказал Андрей.
- А пошел ты на хер! - сказал Изя, вставая. Он сильно побледнел.
Андрей тоже встал.
- Поедешь со мной, - сказал он.
- И не подумаю, - сказал Изя отрывисто. - Предъяви ордер на арест.
Тогда Андрей, леденея от ненависти, не спуская с Изи глаз, медленно
расстегнул кобуру и вытащил пистолет.
- Идите вперед, - приказал он.
- Идиот... - пробормотал Изя. - Совершенно свихнулся...
- Молчать! - гаркнул Андрей. - Вперед!
Он ткнул Изю стволом в бок, и Изя послушно заковылял через улицу.
Видимо, у него были стерты ноги, он сильно хромал.
- От стыда же подохнешь, - сказал он через плечо. - Проспишься - от
стыда сгоришь...
- Не разговаривать!
Они подошли к мотоциклу, полицейский ловко откинул полог в коляске, и
Андрей показал туда стволом пистолета.
- Садитесь.
Изя молча и очень неуклюже уселся. Полицейский быстро вскочил в
седло, Андрей сел позади него, сунув пистолет в кобуру. Двигатель взревел,
застрелял, мотоцикл развернулся и, подскакивая на выбоинах, помчался
обратно к прокуратуре, распугивая психов, утомленно и бессмысленно
бродивших по сырой от выпавшей росы улице.
Андрей старался не смотреть на Изю, скорчившегося в коляске. Первый
запал прошел, и он испытывал теперь что-то вроде неловкости - как-то все
произошло слишком уж быстро, слишком торопливо, впопыхах, как в том
анекдоте про медведя, который катал зайца в люльке без дна. Ладно,
разберемся...
В предбаннике прокуратуры Андрей, не глядя на Изю, приказал
полицейскому зарегистрировать задержанного и доставить его наверх к
дежурному, а сам, шагая через три ступеньки, поднялся к себе в кабинет.
Было около четырех часов - самое горячее время. В коридорах стояли у
стен или сидели на длинных, отполированных задами скамьях подследственные
и свидетели, вид у всех был одинаково безнадежный и сонный, все почти
судорожно зевали и таращились осоловело. Дежурные время от времени вопили
от своих столиков на весь дом: "Не разговаривать! Не переговариваться!"
Из-за обитых дерматином дверей следственных камер доносился стук пишущих
машинок, бубнящие голоса, слезливые вопли. Было душно, нечисто, сумрачно.
Андрея замутило - захотелось вдруг заскочить в буфет и выпить чего-нибудь
бодрящего: чашку крепкого кофе или хотя бы просто рюмку водки. И тут он
увидел Вана.
Ван сидел на корточках, прислонившись к стене спиной, в позе
бесконечно терпеливого ожидания. На нем была своеобычная ватная стеганка,
голова втянута в плечи, так что ворот стеганки оттопыривал уши, круглое
