безволосое лицо спокойно. Он дремал.
- Ты что тут делаешь? - спросил Андрей удивленно.
Ван открыл глаза, легко поднялся и сказал, улыбнувшись:
- Арестован. Жду вызова.
- Как арестован? За что?
- Саботаж, - сказал Ван тихонько.
Здоровенный детина в испачканном плаще, дремавший рядом, тоже открыл
глаза, вернее - один глаз, потому что другой заплыл у него фиолетовым
фингалом.
- Какой саботаж?! - поразился Андрей.
- Уклонение от права на труд...
- Статья сто двенадцать, параграф шесть, - деловито пояснил детина с
фингалом. - Шесть месяцев болотной терапии - и все дела.
- Помолчите, - сказал ему Андрей.
Детина посветил на него своим фингалом, ухмыльнулся (Андрей тотчас
вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу) и прохрипел миролюбиво:
- Можно и помолчать. Почему не помолчать, когда все ясно без слов?
- Не разговаривать! - грозно заорал издали дежурный. - Кто там к
стене прислоняется? А ну отслонись!
- Подожди, - сказал Андрей Вану. - Тебя куда вызвали? Сюда? - Он
указал на дверь двадцать второй камеры, пытаясь припомнить, чей это
кабинет.
- Точно, - прохрипел детина с готовностью. - В двадцать вторую нас.
Полтора часа уже стенку подпираем.
- Подожди, - снова сказал Андрей Вану и толкнул дверь.
За столом восседал Генрих Румер, младший следователь и личный
телохранитель Фридриха Гейгера, бывший боксер среднего веса и мюнхенский
букмекер. Андрей спросил: "Можно к тебе?", но Румер не отозвался. Он был
очень занят. Он что-то рисовал на большом листе ватмана, склоняя то к
одному плечу, то к другому свою звероподобную физиономию с расплющенным
носом, он пыхтел и даже постанывал от напряжения. Андрей прикрыл за собою
дверь и подошел к столу вплотную. Румер перерисовывал порнографическую
открытку. Ватман и открытка были расчерчены на клеточки. Работа была в
самом начале, на ватман пока наносились лишь общие контуры. Труд предстоял
титанический.
- Чем это ты занимаешься на службе, скотина? - укоризненно спросил
Андрей.
Румер заметно вздрогнул и поднял глаза.
- А, это ты... - проговорил он с видимым облегчением. - Чего тебе?
- Это ты так работаешь? - горестно сказал Андрей. - Тебя там люди
ждут, а ты...
- Кто ждет? - встрепенулся Румер. - Где?
- Подследственные твои ждут! - сказал Андрей.
- А-а... Ну и что?
- Ничего, - сказал Андрей со злостью. Наверное, надо было как-то
пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за него ручался,
честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота, но Андрей
почувствовал, что сейчас это выше его сил.
- Кто это тебе в лоб засветил? - с профессиональным интересом спросил
Румер, разглядывая Андрееву гулю. - Красиво кто-то засветил...
- Неважно, - сказал Андрей нетерпеливо. - Я к тебе вот за чем: дело
Ван Лихуна у тебя?
- Ван Лихуна? - Румер перестал разглядывать гулю и задумчиво запустил
палец в правую ноздрю. - А что такое? - осторожно спросил он.
- У тебя или нет?
- А ты почему спрашиваешь?
- Потому что он сидит там перед твоей дверью и ждет, пока ты здесь
свинством занимаешься!
- Почему это - свинство? - обиделся Румер. - Ты посмотри, титьки
какие! М-ммух! А?
Андрей брезгливо отстранил фотографию.
- Давай сюда дело, - потребовал он.
- Какое дело?
- Дело Ван Лихуна давай сюда!
- Да нет у меня такого дела! - сердито сказал Румер. Он выдвинул
средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике
действительно было пусто.
- Где вообще все твои дела? - спросил Андрей, сдерживаясь.
- Тебе-то что? - сказал Румер агрессивно. - Ты мне не начальник.
Андрей решительно сорвал телефонную трубку. В поросячьих глазках
Румера мелькнула тревога.
- Постой, - сказал он, торопливо прикрывая телефонный аппарат
огромной лапищей. - Ты это куда? Зачем?..
- Вот я сейчас позвоню Гейгеру, - сказал Андрей зло. - Даст он тебе
по мозгам, идиоту...
- Подожди, - бормотал Румер, пытаясь отобрать у него телефонную
трубку. - Что ты, в самом деле... Зачем звонить Гейгеру? Что мы - вдвоем с
тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
- Я хочу взять себе дело Ван Лихуна.
- Это китайца, что ли? Дворника?
- Да!
- Ну, так бы и сказал с самого начала! Нет на него никакого дела.
Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
- За что его задержали?
- Профессию не хочет менять, - сказал Румер, деликатно таща к себе
телефонную трубку вместе с Андреем. - Саботаж. Третий срок дворником
сидит. Статью сто двенадцать знаешь?..
- Знаю, - сказал Андрей. - Но это случай особый. Вечно они что-нибудь
напутают. Где сопроводиловка?
Шумно сопя, Румер отобрал наконец у него трубку, положил ее на место,
снова полез в стол - в правый ящик, - покопался там, заслонив содержимое
гигантскими плечами, вытянул бумажку и, обильно потея, протянул ее Андрею.
Андрей пробежал бумагу глазами.
- Тут не сказано, что он направляется именно к тебе, - объявил он.
- Ну и что?
- А то, что я его забираю к себе, - сказал Андрей и сунул бумажку в
карман.
Румер забеспокоился.
- Так он же на меня записан! У дежурного.
- Так вот позвони дежурному и скажи, что Ван Лихуна взял себе
Воронин. Пусть перепишет.
- Это уж ты сам ему позвони, - сказал Румер важно. - Чего это я ему
буду звонить? Ты забираешь, ты и звони. А мне расписку давай, что забрал.
Через пять минут все формальности были закончены. Румер спрятал
расписку в ящик, посмотрел на Андрея, посмотрел на фотографию.
- Титьки какие! - сказал он. - Вымя!
- Плохо ты кончишь, Румер, - пообещал ему Андрей, выходя.
В коридоре он молча взял Вана под локоть и повлек за собой. Ван
покорился, ни о чем не спрашивая, и Андрею пришло в голову, что вот так же
безмолвно и безропотно он шел бы и на расстрел, и на пытку, и на любое
унижение. Андрей не понимал этого. Было в этом смирении что-то животное,
недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое
почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное
понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности
происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности
противодействия. Запад есть Запад, Восток есть Восток. Строчка лживая,
несправедливая, унизительная, но в данном случае она почему-то казалась
уместной.
У себя в кабинете Андрей усадил Вана на стул - не на табурет для
подследственных, а на стул секретаря сбоку от стола, - уселся сам и
сказал:
- Ну что там у тебя с ними произошло? Рассказывай.
И Ван сейчас же принялся рассказывать своим размеренным и
повествовательным голосом:
- Неделю назад ко мне в дворницкую явился районный уполномоченный по
трудоустройству и напомнил мне, что я грубо нарушаю закон о праве на
разнообразный труд. Он был прав, я действительно грубо нарушал этот закон.
Три раза мне приходили повестки с биржи, и три раза я выбрасывал их в
мусор. Уполномоченный объявил мне, что дальнейшее манкирование грозит
большими для меня неприятностями. Тогда я подумал: ведь бывают же случаи,
когда машина оставляет человека на прежней работе. В тот же день я
отправился на биржу и вложил свою трудовую книжку в распределительную
машину. Мне не повезло. Я получил назначение директором обувного
комбината. Но я заранее решил, что на новую службу не пойду, и остался
дворником. Сегодня вечером за мной пришли двое полицейских и привели сюда.
Вот как все было.
- Поня-атно, - протянул Андрей. Ничего ему было непонятно. - Слушай,
хочешь чаю? Здесь можно попросить чаю с бутербродами. Бесплатно.
- Это будет большое беспокойство, - возразил Ван. - Не стоит.
- Какое там беспокойство!.. - сердито сказал Андрей и заказал по
телефону два стакана чая и бутерброды. Потом он положил трубку, посмотрел
на Вана и осторожно спросил: - Я все-таки не совсем понимаю, Ван, почему
ты не захотел стать директором комбината? Это уважаемая должность, ты бы
получил новую профессию, принес бы много пользы, ты ведь очень
исполнительный и трудолюбивый человек... А я знаю этот комбинат - вечно
там воровство, целыми ящиками обувь выносят... При тебе этого бы не было.
И потом, там гораздо выше зарплата, а у тебя все-таки жена, ребенок... В
чем дело?
- Да, я думаю, тебе это трудно понять, - сказал Ван задумчиво.
- А чего тут понимать? - сказал Андрей нетерпеливо. - Ясно же, что
лучше быть директором комбината, чем всю жизнь разгребать мусор... Или,
тем более, вкалывать шесть месяцев на болотах...
Ван покачал круглой головой.
- Нет, не лучше, - сказал он. - Лучше всего быть там, откуда некуда
падать. Ты этого не поймешь, Андрей.
- Почему же обязательно падать? - спросил Андрей, растерявшись.
- Не знаю - почему. Но это обязательно. Или приходится прилагать
такие усилия удержаться, что лучше уж сразу упасть. Я знаю, я это все
прошел.
Полицейский с заспанным лицом принес чаю, откозырял, качнувшись, и
боком выдвинулся в коридор. Андрей поставил перед Ваном стакан в
подстаканнике, придвинул тарелку с бутербродами. Ван поблагодарил,
отхлебнул из стакана и взял самый маленький бутерброд.
- Ты просто боишься ответственности, - сказал Андрей расстроенно. -
Извини, конечно, но это не совсем честно по отношению к другим.
- Я всегда стараюсь делать людям только добро, - спокойно возразил
Ван. - А что касается ответственности, то на мне лежит величайшая
ответственность. Моя жена и ребенок.
- Это верно, - сказал Андрей, снова несколько растерявшись. - Это,
конечно, так. Но, согласись, Эксперимент требует от каждого из нас...
Ван внимательно слушал и кивал. Когда Андрей кончил, он сказал:
- Я тебя понимаю. Ты по-своему прав. Но ведь ты пришел сюда строить,
а я сюда бежал. Ты ищешь борьбы и победы, а я ищу покоя. Мы очень разные,
Андрей.
- Что значит - покоя? Ты же на себя клевещешь! Если бы ты искал
покоя, ты нашел бы тепленькое местечко и жил бы себе припеваючи. Здесь
ведь полным-полно тепленьких местечек. А ты выбрал себе самую грязную,
самую непопулярную работу и работаешь ты честно, не жалеешь ни сил, ни
времени... Какой уж тут покой!
- Душевный, Андрей, душевный! - сказал Ван. - В мире с собой и со
Вселенной.
Андрей побарабанил пальцами по столу.
- И что же, ты так всю жизнь и намерен пробыть дворником?
- Не обязательно дворником, - сказал Ван. - Когда я сюда попал, я был
сначала грузчиком на складе. Потом машина назначила меня секретарем мэра.
Я отказался, и меня отправили на болота. Я отработал шесть месяцев,
вернулся и по закону, как наказанный, получил самую низкую должность. Но
потом машина опять стала выталкивать меня наверх. Я пошел к директору
биржи и объяснил ему все, как тебе. Директор биржи был еврей, он попал
сюда из лагеря уничтожения, и он меня очень хорошо понял. Пока он
оставался директором, меня не беспокоили, - Ван помолчал. - Месяца два
назад он исчез. Говорят, его нашли убитым, ты, вероятно, это знаешь. И все
началось сначала... Ничего, я отработаю на болотах и снова вернусь в
дворники. Сейчас мне будет гораздо легче - мальчик уже большой, а на
болотах мне поможет дядя Юра...
Тут Андрей поймал себя на том, что смотрит на Вана во все глаза,
совершенно неприлично, как будто это не Ван сидел перед ним, а какое-то
диковинное существо. Впрочем, Ван ведь и в самом деле был диковинкой.
