Эксперимента, люди классово несогласные с ним, а значит, и те, кого они
перетягивают на свою сторону - деклассированный элемент, морально
неустойчивые, нравственно разложившиеся, вроде Кацмана... космополиты
всякие... естественный процесс. Мог бы и сам сообразить, как все это
должно развиваться...
Маленькая крепкая ладонь легла ему на плечо, и он обернулся. Это был
репортер уголовной хроники "Городской газеты" Кэнси Убуката.
- О чем задумался, следователь? - спросил он. - Распутываешь
запутанное дело? Поделись с общественностью. Общественность любит
запутанные дела. А?
- Привет, Кэнси, - сказал Андрей устало. - Водки выпьешь?
- Да, если будет информация.
- Ничего тебе не будет, кроме водки.
- Хорошо, давай водку без информации.
Они выпили по рюмке и закусили вялым соленым огурцом.
- Я только что от вашего шефа, - сказал Кэнси, выплюнув хвостик. - Он
у вас очень гибкий человек. Одна кривая идет вверх, другая кривая падает
вниз, оборудование одиночных камер унитазами заканчивается - и ни одного
слова по интересующему меня вопросу.
- А что тебя интересует? - спросил Андрей рассеянно.
- Сейчас меня интересуют исчезновения. За последние пятнадцать дней в
городе исчезли без следа одиннадцать человек. Может быть, ты что-нибудь
знаешь об этом?
Андрей пожал плечами.
- Знаю, что исчезли. Знаю, что не найдены.
- А кто ведет дело?
- Вряд ли это одно дело, - сказал Андрей. - А лучше спроси у шефа.
Кэнси покачал головой.
- Что-то слишком часто последнее время господа следователи отсылают
меня то к шефу, то к Гейгеру... Что-то слишком много тайн развелось в
нашей маленькой демократической общине. Вы, случаем, не превратились тут
между делом в тайную полицию? - Он заглянул в пустую рюмку и пожаловался:
- Что толку иметь друзей среди следователей, если никогда ничего не можешь
узнать?
- Дружба дружбой, а служба службой.
Они помолчали.
- Между прочим, знаешь, Вана арестовали, - сказал Кэнси. -
Предупреждал же я его, не послушался, упрямец.
- Ничего, я уже все уладил, - сказал Андрей.
- Как так?
Андрей с удовольствием рассказал, как ловко и быстро он все уладил.
Навел порядок. Восстановил справедливость. Приятно было рассказывать об
этом единственном удачном деле за целый дурацкий невезучий день.
- Гм, - сказал Кэнси, дослушав до конца. - Любопытно... "Когда я
приезжаю в чужую страну, - процитировал он, - я никогда не спрашиваю,
хорошие там законы или плохие. Я спрашиваю только, исполняются ли они..."
- Что ты этим хочешь сказать? - осведомился Андрей, нахмурившись.
- Я хочу сказать, что закон о праве на разнообразный труд, насколько
мне известно, не содержит никаких исключений.
- То есть ты считаешь, что Вана надо было закатать на болота?
- Если этого требует закон - да.
- Но это же глупо! - сказал Андрей, раздражаясь. - На кой черт
Эксперименту плохой директор комбината вместо хорошего дворника?
- Закон о праве на разнообразный труд...
- Этот закон, - прервал его Андрей, - придуман на благо Эксперименту,
а не во вред ему. Закон не может все предусмотреть. У нас, у исполнителей
закона, должны быть свои головы на плечах.
- Я представляю себе исполнение закона несколько иначе, - сухо сказал
Кэнси. - И уж во всяком случае эти вопросы решаешь не ты, а суд.
- Суд укатал бы его на болота, - сказал Андрей. - А у него жена и
ребенок.
- Dura lex, sed lex, - сказал Кэнси.
- Эту поговорку придумали бюрократы.
- Эту поговорку, - сказал Кэнси веско, - придумали люди, которые
стремились сохранить единые правила общежития для пестрой человеческой
вольницы.
- Вот-вот, для пестрой! - подхватил Андрей. - Нет единого закона для
эксплуататора и эксплуатируемого. Вот если бы Ван отказывался перейти из
директоров в дворники...
- Это не твое дело - трактовать закон, - холодно сказал Кэнси. - Для
этого существует суд.
- Да ведь суд не знает и знать не может Вана, как знаю я!
Кэнси, криво улыбаясь, помотал головой.
- Господи, ну и знатоки сидят у нас в прокуратуре!
- Ладно-ладно, - проворчал Андрей. - Ты еще статью напиши. Растяпа
следователь освобождает преступного дворника.
- И написал бы. Вана жалко. Тебя, дурака, мне нисколько не жалко.
- Так ведь и мне Вана жалко! - сказал Андрей.
- Но ты же следователь, - возразил Кэнси. - А я - нет. Я законами не
связан.
- Знаешь что, - сказал Андрей. - Отстань ты от меня Христа ради. У
меня и без тебя голова кругом идет.
Кэнси поднял глаза и усмехнулся.
- Да, я вижу. Это у тебя на лбу написано. Облава была?
- Нет, - сказал Андрей. - Просто споткнулся. - Он поглядел на часы. -
Еще по рюмке?
- Спасибо, хватит, - сказал Кэнси, поднимаясь. - Я не могу выпивать
так много с каждым следователем. Я пью только с теми, кто дает информацию.
- Ну и черт с тобой, - сказал Андрей. - Вон Чачуа появился. Пойди
спроси его насчет "Падающих Звезд". У него там бо-ольшие успехи, он
сегодня хвастался... Только учти: он очень скромный, будет отнекиваться,
но ты не отставай, накачай его как следует, матерьялец получишь - во!
Кэнси, раздвигая стулья, двинулся к Чачуа, уныло склонившемуся над
тощей котлеткой, а Андрей, мстительно ухмыльнувшись, неторопливо пошел к
выходу. Хорошо бы подождать, посмотреть, как Чачуа будет орать, подумал
он. Жалко, времени нет... Н-ну-с, господин Кацман, как там у вас дела? И
не дай вам бог, господин Кацман, снова вола вертеть. Я этого не потерплю,
господин Кацман...
В камере тридцать шесть весь мыслимый свет был включен. Господин
Кацман стоял, прислонившись плечом к раскрытому сейфу, и жадно листал
какое-то дело, привычно терзая бородавку и неизвестно чему осклабляясь.
- Какого черта! - проговорил Андрей, потерявшись. - Кто тебе
разрешил? Что за манера, черт побери!..
Изя поднял на него бессмысленные глаза, осклабился еще больше и
сказал:
- Никогда я не думал, что вы столько понаворотили вокруг Красного
Здания.
Андрей вырвал у него папку, с лязгом захлопнул железную дверцу и,
взяв за плечо, толкнул Изю к табурету.
- Сядьте, Кацман, - сказал он, сдерживаясь из последних сил. В глазах
у него все плыло от ярости. - Вы написали?
- Слушай, - сказал Изя. - Вы здесь все просто идиоты!.. Вас тут сидит
сто пятьдесят кретинов, и вы никак не можете понять...
Но Андрей уже не смотрел на него. Он смотрел на листок с надписью
"Показания подследственного И.Кацмана..." Никаких показаний там не было,
там красовался рисунок пером - мужской орган в натуральную величину.
- Сволочь, - сказал Андрей и задохнулся. - Скотина.
Он сорвал телефонную трубку и трясущимся пальцем набрал номер.
- Фриц? Воронин говорит... - Свободной рукой он рванул на себе ворот.
- Ты мне очень нужен. Зайди ко мне сейчас же, пожалуйста.
- В чем дело? - недовольно спросил Гейгер. - Я домой собираюсь.
- Я тебя очень прошу! - Андрей повысил голос. - Зайди ко мне!
Он повесил трубку и посмотрел на Изю. Он сейчас же обнаружил, что не
может на него смотреть, и стал смотреть сквозь него. Изя булькал и хихикал
на своей табуретке, потирал ладони и непрерывно говорил, разглагольствовал
о чем-то с отвратительной самодовольной развязностью, что-то о Красном
Здании, о совести, о дураках-свидетелях - Андрей не слушал и не слышал.
Решение, которое он принял, переполняло его страхом и каким-то дьявольским
весельем. Все в нем плясало от возбуждения, он ждал и все никак не мог
дождаться, что вот сейчас откроется дверь, мрачный злой Фриц шагнет в
комнату, и как изменится тогда это отвратительное самодовольное лицо,
исказится ужасом, позорным страхом... Особенно если Фриц явится с Румером.
Одного вида Румера будет достаточно, его зверской волосатой хари с
раздавленным носом... Андрей вдруг почувствовал холодок на спине. Он весь
был в испарине. В конце концов еще можно переиграть. Еще можно сказать:
"Все в порядке, Фриц, все уладилось, извини за беспокойство..."
Дверь распахнулась, и вошел хмурый и недовольный Фриц Гейгер.
- Ну, в чем дело? - осведомился он и тут же увидел Изю. - А, привет!
- сказал он, заулыбавшись. - Что это вы затеяли посреди ночи? Спать пора,
утро скоро...
- Слушай, Фриц! - завопил Изя радостно. - Ну объясни хоть ты этому
болвану! Ты же здесь большое начальство...
- Молчать, подследственный! - заорал Андрей, грохнув кулаком по
столу.
Изя замолк, а Фриц мгновенно подобрался и посмотрел на Изю уже как-то
по-другому.
- Эта сволочь издевается над следствием, - сказал Андрей сквозь зубы,
стараясь унять дрожь во всем теле. - Эта сволочь запирается. Возьми его,
Фриц, и пусть он скажет, что у него спрашивают.
Прозрачные нордические глаза Фрица широко раскрылись.
- А что у него спрашивают? - с деловитым весельем осведомился он.
- Это неважно, - сказал Андрей. - Дашь ему бумагу, он сам напишет. И
пусть он скажет, что было в папке.
- Ясно, - сказал Фриц и повернулся к Изе.
Изя все еще не понимал. Или не верил. Он медленно потирал ладони и
неуверенно осклаблялся.
- Ну что ж, мой еврей, пойдем? - ласково сказал Фриц. Угрюмости и
хмурости его как не бывало. - Пошевеливайся, мой славный!
Изя все медлил, и тогда Фриц взял его за воротник, повернул и
подтолкнул к двери. Изя потерял равновесие и схватился за косяк. Лицо его
побелело. Он понял.
- Ребята, - сказал он севшим голосом. - Ребята, подождите...
- Если что, мы будем в подвале, - бархатно промурлыкал Фриц,
улыбнулся Андрею и выпихнул Изю в коридор.
Все. Ощущая противный тошный холодок внутри, Андрей прошелся по
кабинету, гася лишний свет. Все. Он сел за стол и некоторое время сидел,
уронив голову в ладони. Он был весь в испарине, как перед обмороком. В
ушах шумело, и сквозь этот шум он все время слышал беззвучный и
оглушительный, тоскливый, отчаянный, севший голос Изи: "Ребята,
подождите... Ребята, подождите..." И еще была торжественно ревущая музыка,
топот и шарканье по паркету, звон посуды и невнятное шамканье: "...гюмку
кюгасо и а-ня-няс!.." Он оторвал руки от лица и бессмысленно уставился в
изображение мужского органа. Потом взял листок и принялся рвать его на
длинные узкие полоски, бросил бумажную лапшу в мусорную корзину и снова
спрятал лицо в руки. Все. Надо было ждать. Набраться терпения и ждать.
Тогда все оправдается. Пропадет дурнота, и можно будет вздохнуть с
облегчением.
- Да, Андрей, иногда приходится идти и на это, - услышал он знакомый
спокойный голос.
С табуретки, где несколько минут назад сидел Изя, теперь, положив
ногу на ногу и сцепив тонкие белые пальцы на колене, смотрел на Андрея
Наставник, грустный, с усталым лицом. Он тихонько кивал головой, уголки
рта его были скорбно опущены.
- Во имя Эксперимента? - хрипло спросил Андрей.
- И во имя Эксперимента тоже, - сказал Наставник. - Но прежде всего -
во имя себя самого. Дороги в обход нет. Надо было пройти и через это. Нам
ведь нужны не всякие люди. Нам нужны люди особого типа.
- Какого?
- Вот этого-то мы и не знаем, - сказал Наставник с тихим сожалением.
- Мы знаем только, какие люди нам не нужны.
- Такие, как Кацман?
Наставник одними глазами показал: да.
- А такие, как Румер?
Наставник усмехнулся.
- Такие, как Румер, это - не люди. Это живые орудия, Андрей.
Используя таких, как Румер, во имя и на благо таких, как Ван, дядя Юра...
понимаешь?
- Да. Я тоже так считаю. И ведь другого пути нет, верно?
