распахнулась, на асфальт вывалился охваченный пламенем лохматый тюк и с
пронзительным воем стал кататься, рассыпая искры...
Потом снова был обморок, словно занавес опустился, и какие-то
свирепые голоса, и нечеловеческие визги, и топот множества ног. От
горящего броневика несло вонью раскаленного железа и бензина. Фриц Гейгер
в окружении толпы людей с белыми повязками на рукавах, возвышаясь над ними
на целую голову, выкрикивал команды, резко взмахивал, показывая в разные
стороны, длинными руками, лицо и белобрысые растрепанные волосы были у
него покрыты копотью. Другие люди с белыми повязками облепили фонари перед
входом в мэрию, лезли зачем-то наверх и спускали оттуда, сверху, длинные,
мотающиеся под ветром веревки. Кого-то волокли по лестнице, отбивающегося,
дрыгающего ногами, кто-то все визжал высоким бабьим голосом так, что
закладывало уши, и вдруг лестница вся покрылась народом, замелькали черные
бородатые лица, залязгало оружие. Визг прекратился, темное тело поползло
вверх вдоль фонарного столба, судорожно дергаясь и извиваясь. Из толпы
ударили выстрелы, дергающиеся ноги обмякли, вытянулись, и темное тело
начало медленно крутиться в воздухе.
А потом Андрей очнулся уже от ужасной тряски. Голова его моталась на
жестких пахучих узлах, он куда-то ехал, везли его куда-то, и знакомый
остервенелый голос выкрикивал: "Н-но! Н-но, лярва, т-твою!.. Пошла!" А
прямо перед ним на фоне черного неба горела мэрия. Жаркие языки вырывались
из окон, сыпали искры в черноту, и видно было, как слегка покачиваются,
свешиваясь с фонарных столбов, длинные вытянутые тела.
2
Вымытый и переодетый, с повязкой через правый глаз, Андрей полулежал
в кресле и угрюмо смотрел, как дядя Юра и Стась Ковальский, у которого
голова была тоже обмотана бинтом, жадно хлебают прямо из кастрюли какое-то
дымящееся варево. Заплаканная Сельма сидела рядом с ним, судорожно
вздыхала и все пыталась взять его за руку. Волосы ее были растрепаны,
краска с ресниц измазала щеки, лицо было опухшее и все горело красными
пятнами. И дико выглядел на ней легкомысленный прозрачный халатик, спереди
весь мокрый от мыльной воды.
- ...Это он забить тебя хотел, - объяснял Стась, не переставая
хлебать. - Нарочно тебя так, понимаешь, аккуратно обрабатывал, чтобы
надольше хватило. Я эту штуку знаю, меня голубые гусары тоже вот так же
обрабатывали. Только я весь курс, понимаешь, прошел - уже меня ногами
топтать стали, да тут, слава божьей матери, оказалось, что я не тот,
другого им надо было...
- Нос сломали - это ерунда, - подтверждал дядя Юра. - Нос не это
самое... и сломанный сойдет... А ребро... - Он махнул рукой с ложкой. - Я
их сколько себе ломал, ребер этих. Главное - кишки целы,
печенки-селезенки...
Сельма судорожно вздохнула и снова попыталась взять Андрея за руку.
Он посмотрел на нее и сказал:
- Хватит реветь. Поди переоденься, и вообще...
Она послушно встала и вышла в другую комнату. Андрей пошарил во рту
языком, нащупал еще что-то твердое и вытолкнул на палец.
- Пломбу выбил, - проговорил он.
- Ну да? - удивился дядя Юра.
Андрей показал. Дядя Юра присмотрелся и покачал головой. Стась тоже
покачал головой и сказал:
- Редкий случай. А только я, когда отлеживался, - три месяца, знаешь
ли, отлеживался, - так я все больше зубы сплевывал. Баба мне ребра парила
каждый день. Умерла потом, а я вот видишь - жив. И хоть бы хрен.
- Три месяца! - сказал дядя Юра с презрением. - Мне когда задницу
оторвало под Ельней, я полгода по госпиталям мотался. Это же жуткая вещь,
браток, когда ягодицу оторвет. Там, понимаешь, в ягодице, все главные
сосуды сплетаются. А мне по касательной как шваркнет болванкой!.. Ребята,
спрашиваю, что же это такое, где же задница-то? А мне, веришь, штаны
содрало начисто по самые голенища, как не было штанов... в голенищах еще
что-то осталось, а сверху - ну ничего!.. - Он облизал ложку. - Федьке
Чепареву тогда голову оторвало, - сообщил он. - Той же болванкой и
оторвало...
Стась тоже облизал ложку, и некоторое время они сидели молча и
глядели в кастрюлю. Потом Стась деликатно кашлянул и снова запустил ложку
в пар. Дядя Юра последовал его примеру.
Вернулась Сельма. Андрей взглянул на нее и отвел глаза. Вырядилась,
дура. Серьги свои гигантские нацепила, декольте, намазалась опять, как
шлюха... Шлюха и есть... Не мог он на нее смотреть, ну ее к черту совсем.
Сначала этот срам в прихожей, а потом срам в ванной, когда она, рыдая в
голос, стягивала с него обмоченные трусы, а он глядел на сине-черные пятна
у себя на животе и боках и опять плакал - от жалости к себе и от
бессилия... И конечно же пьяна, опять пьяна, каждый божий день она пьяна,
и сейчас, пока переодевалась, обязательно хлебнула из горлышка...
- Врач этот... - сказал дядя Юра задумчиво. - Ну, лысый этот, который
сейчас приходил, - где это я его видел?
- Очень может быть, у нас и видели, - сказала Сельма, улыбаясь
обольстительно. - Он в соседнем подъезде живет. Кем он сейчас работает,
Андрей?
- Кровельщиком, - мрачно сказал Андрей.
Она напропалую спала с этим лысым доктором, весь дом знал. Он и не
скрывался особенно. Да и никто не скрывался, впрочем.
- Как так - кровельщиком? - поразился Стась, не донеся ложку до усов.
- А вот так, - сказал Андрей. - Крыши кроет, баб кроет... - Он с
кряхтением поднялся, полез в комод и вытащил сигареты. Опять двух пачек не
хватало.
- Баб-то ладно... - ошарашенно бормотал Стась, потряхивая ложкой над
кастрюлей. - Крыши-то как? А ежели он сорвется? Врач ведь...
- А они вечно что-нибудь в Городе придумают, - ядовито сказал дядя
Юра. Он сунул было ложку за голенище, но спохватился и положил ее на стол.
- Это как у нас в Тимофеевке, сразу после войны, прислали в один колхоз
председателем грузина, политрука бывшего...
Зазвенел телефон. Сельма взяла трубку.
- Да, - сказала она. - Д-да... Нет, он болен, не может подойти...
- Дай сюда трубку, - сказал Андрей.
- Это из газеты, - сказала Сельма шепотом, прикрывши микрофон
ладонью.
Андрей протянул руку.
- Дай трубку! - повторил он, повысив голос. - И не имей привычки за
других расписываться!
Сельма отдала ему трубку и схватила пачку сигарет. Руки у нее
тряслись, губы - тоже.
- Воронин слушает, - сказал Андрей.
- Андрей? - Это был Кэнси. - Куда ты провалился? Я тебя всюду ищу.
Что делать? В городе фашистский переворот.
- Почему - фашистский? - ошеломленно спросил Андрей.
- Ты придешь в редакцию? Или ты правда болен?
- Приду, конечно, приду, - сказал Андрей. - Ты объясни...
- У нас списки, - торопливо проговорил Кэнси. - Спецкоры и все такое
прочее... Архивы...
- Понял, - сказал Андрей. - Только почему ты думаешь, что фашистский?
- Я не думаю, я знаю, - нетерпеливо сказал Кэнси.
Андрей стиснул зубы, закряхтел.
- Подожди, - сказал он с раздражением. - Не пори горячку... - Он
лихорадочно соображал. - Ладно, ты все подготовь, а я сейчас выхожу.
- Давай, - сказал Кэнси. - Только осторожнее на улицах.
Андрей бросил трубку и повернулся к фермерам.
- Ребята, - сказал он, - ехать надо. Подвезете до редакции?
- Отчего же, подвезем... - отозвался дядя Юра. Он уже поднимался
из-за стола, на ходу заклеивая козью ножку. - Давай-ка, Стась, вставай,
нечего тут рассиживаться. Мы тут с тобой рассиживаемся, а они там,
понимаешь, власть берут.
- Да, - сокрушенно согласился Стась, тоже поднимаясь. - Ерунда
какая-то получается. Всю головку вроде бы сняли, всех поперевешали, а
солнца все равно ни хрена нет... Еж твою двадцать, куда это я машинку свою
сунул?..
Он шарил по всем углам, отыскивая свой уродец автомат, дядя Юра,
попыхивая козьей ножкой, неторопливо натягивал поверх гимнастерки рваный
ватник, и Андрей тоже было поднялся одеваться, но натолкнулся на Сельму.
Сельма стояла, загораживая ему дорогу, очень бледная и очень решительная.
- Я с тобой! - заявила она тем самым особенным наглым высоким
голосом, которым обычно затевала свару.
- Пусти, - сказал Андрей, пытаясь отстранить ее здоровой рукой.
- Я тебя никуда не пущу, - сказала Сельма. - Или ты берешь меня с
собой, или ты остаешься дома!
- Уйди с дороги! - заорал Андрей, срываясь. - Тебя только там не
хватало, дура!
- Не пу-щу! - сказала Сельма с ненавистью.
Тогда Андрей, не разворачиваясь, но очень сильно ударил ее ладонью по
щеке. Наступила тишина. Сельма не шевельнулась, только белое лицо ее с
вытянутыми в ниточку губами снова пошло красными пятнами. Андрей
опомнился.
- Извини, - сказал он сквозь зубы.
- Не пущу... - повторила Сельма совсем тихо.
Дядя Юра пару раз кашлянул и сказал как бы в сторону:
- Вообще-то в такое время женщине одной в квартире... нехорошо,
пожалуй...
- Это точно, - подхватил Стась. - Нехорошо сейчас одной, а с нами
никто не тронет, мы - фермеры...
А Андрей все стоял перед Сельмой и смотрел на нее. Он пытался хоть
сейчас и хоть что-нибудь понять в этой женщине и, как всегда, ничего не
понимал. Она была шлюха, шлюха природная, шлюха божьей милостью - это он
понимал. Это он понял давно. Она любила его, полюбила с первого же дня -
это он тоже знал, и знал, что это нисколько ей не мешает. И одной в
квартире остаться сейчас ей было все равно что плюнуть, она вообще никогда
ничего не боялась. Это тоже ему было прекрасно известно. Все в отдельности
о себе и о ней он знал и понимал, а вот все вместе...
- Ладно, - сказал он. - Одевайся.
- Ребра-то болят? - осведомился дядя Юра, стремясь увести разговор
куда-нибудь подальше в сторону.
- Ничего, - буркнул Андрей. - Терпеть можно. Перетопчемся.
Стараясь ни с кем не встречаться глазами, он сунул в карман сигареты,
спички и остановился перед буфетом, где в самом дальнем углу под грудой
салфеток и полотенец лежал у него пистолет Дональда. Брать или не брать?
Он представил себе разные сцены и обстоятельства, в которых пистолет мог
бы пригодиться, и решил не брать. Ну его к черту, обойдусь как-нибудь.
Воевать я во всяком случае ни с кем не собираюсь...
- Ну пошли, что ли? - сказал Стась.
Он уже стоял у двери и осторожно продевал перебинтованную голову в
ремень автомата. Сельма стояла рядом с ним в длинном своем грубом свитере,
который она натянула прямо поверх декольте. На руке у нее был плащ.
- Пошли, - скомандовал дядя Юра, громыхнув об пол прикладом пулемета.
- Серьги сними, - буркнул Андрей Сельме и вышел на лестницу.
Они стали спускаться. На лестничных площадках шушукались в темноте
жильцы, испуганно замолкали и сторонились, различив вооруженных людей.
Кто-то сказал: "Это Воронин..." - и сейчас же окликнул:
- Господин редактор, вы не скажете, что в городе происходит?
Андрей не успел ничего ответить, потому что на спрашивающего зашикали
со всех сторон, а кто-то зловещим шепотом проговорил: "Не видишь, дурак,
повели человека!.." Сельма истерически хихикнула.
Они вышли во двор, погрузились в телегу, и Сельма накинула на плечи
Андрея плащ. Дядя Юра вдруг сказал: "Тихо!" - и все стали прислушиваться.
- Палят где-то, - негромко сказал Стась.
- Длинными очередями, - добавил дядя Юра. - Не жалеют боеприпаса... И
где они его берут? Десяток патронов - пол-литра самогонки, а он - во как
чешет... Н-но! - заорал он. - Застоялась!
Телега с грохотом вкатилась под арку. На ступенях дворницкой стоял с
метлой и совком маленький Ван.
