отпихивая дядю Юру, чтобы не обнимался. - Я должен встретиться с
господином политическим консультантом.
- Попрошу документы, - обтянутая лайкой ладонь протянулась к Андрею.
Андрей достал удостоверение, отдал капитану и покосился на дядю Юру.
К его удивлению, дядя Юра стоял теперь спокойно, пошмыгивал носом и то и
дело поправлял ремень своего пулемета, хотя никакой надобности в этом не
было. Глаза его, вроде бы и не пьяные совсем, неторопливо шарили по
шеренге.
- Можете пройти, - вежливо сказал капитан, возвращая удостоверение. -
Хотя должен вам сказать... - Он не кончил и обратился к дяде Юре: - А вы?
- Это со мной, - поспешно сказал Андрей. - В некотором роде
представитель... э-э... части фермеров.
- Документы!
- Какие у мужика могут быть документы? - сказал дядя Юра с горечью.
- Без документов не могу.
- Почему же это нельзя без документов? - совсем огорчился дядя Юра. -
Без какой-то бумажки паршивой я, значит, уже и не человек?
Кто-то жарко задышал Андрею в затылок. Это Стась Ковальский, все еще
воинственно взбрыкивая и пошатываясь, подпирал теперь тыл. По освещенному
пространству вяло, словно бы нехотя, подтягивались еще какие-то люди. -
Господа, господа, не скапливаться! - нервно сказал капитан. - Да проходите
же, сударь! - зло прикрикнул он на Андрея. - Господа, назад! Скапливаться
запрещено!..
- То есть если у меня бумажки какой-то исчириканной нет, - сокрушался
дядя Юра, - то уже мне, значит, ни проходу ни проезду...
- Дай ему в рыло! - неожиданно ясным голосом предложил сзади Стась.
Капитан схватил Андрея за рукав плаща и резко рванул на себя, так что
Андрей сразу же очутился за спинами шеренги. Шеренга быстро сомкнулась,
заслоняя от него фермеров, столпившихся перед капитаном, и он, не
дожидаясь дальнейшего развития событий, быстро зашагал к сумрачному, слабо
освещенному порталу. За спиной гудели:
- Хлеб им давай, мясо им давай, а как пройти куда-нибудь...
- Па-апрашу не скапливаться! Имею приказ арестовывать...
- Почему представителя не пропускаешь, а?
- Солнце! Солнце, сволочи, когда обратно зажжете?
- Господа, господа! Ну при чем тут я?
По беломраморной лестнице навстречу Андрею, звеня подковками,
сыпались новые полицейские. Эти были вооружены винтовками с примкнутыми
штыками. Сдавленный голос скомандовал: "Баллоны приготовить!" Андрей дошел
до верха лестницы и оглянулся. Освещенное пространство было теперь усеяно
людьми. Фермеры, кто медленно, а кто и бегом, двигались к большой черной
куче образовавшегося толковища.
Андрей с усилием оттянул на себя дверь - тяжелую, высокую, обитую
медью - и вошел в вестибюль. Здесь тоже было полутемно, и стоял резкий
явственный запах казармы. В роскошных креслах, на диванах и прямо на полу
спали вповалку полицейские, укрывшись шинелями. На слабо освещенной
галерее, тянувшейся под потолком вдоль трех стен вестибюля, маячили
какие-то фигуры. Андрей не разобрал, было ли у них оружие.
По мягкой ковровой дорожке он взбежал на второй этаж, где
располагался отдел прессы, и двинулся по широкому коридору. Его вдруг
охватило сомнение. Что-то слишком тихо было сегодня в этом огромном
здании. Обычно здесь толклась масса народу, стрекотали пишущие машинки,
гремели телефонные звонки, гул стоял от разговоров и начальственных
окриков, а сейчас ничего этого не было. Некоторые кабинеты были распахнуты
настежь, там стояла тьма, да и в самом коридоре горела только каждая
четвертая лампа.
Предчувствие его не обмануло: кабинет политконсультанта оказался
заперт, а в кабинете заместителя сидели два каких-то незнакомых человека в
одинаковых серых пальто, застегнутых до подбородка, в одинаковых котелках,
надвинутых на глаза.
- Прошу прощения, - сердито сказал Андрей. - Где я могу найти
господина политконсультанта или его заместителя?
Головы в котелках неторопливо повернулись к нему.
- А зачем вам? - спросил тот, что был поменьше ростом.
Лицо этого человека показалось вдруг Андрею не таким уж незнакомым,
да и голос тоже. И почему-то стало неприятно и странно оттого, что этот
человек находится здесь. Нечего ему здесь было делать... Андрей насупился
и, стараясь говорить отрывисто и решительно, объяснил, кто он и что ему
нужно.
- Да вы заходите, - произнес полузнакомый человек. - Что это вы
стоите там в дверях?
Андрей вошел и огляделся, но он ничего не видел: перед глазами все
время маячило только это гладко выбритое скопческое лицо. Где же я его
видел? Неприятная какая-то личность... и опасная... Зря я сюда зашел,
только время теряю.
Маленький человек в котелке тоже пристально его рассматривал. Было
тихо. Высокие окна затянуты были тяжелыми портьерами, и шум снаружи едва
доносился сюда. Маленький человек в котелке вдруг легко вскочил и подошел
к Андрею вплотную. Серые глазки его, почти без ресниц, мигали, а от
верхней пуговицы пальто подскочил к самому подбородку и снова ушел вниз
могучий хрящеватый кадык.
- Главный редактор?.. - проговорил маленький человек, и тут Андрей
наконец узнал его и в обессиливающем томлении, теряя ощущение ног под
собою, понял, что узнан сам.
Скопческое лицо ощерилось, показывая редкие дурные зубы, маленький
человек присел, и Андрей ощутил жестокую боль в животе, словно у него
лопнули внутренности, и сквозь тошную муть в глазах увидел вдруг
навощенный пол... Бежать, бежать... Целый фейерверк вспыхнул у него в
мозгу, и над ним закачался, медленно поворачиваясь, далекий темный
потолок, испещренный трещинами... из наваливающейся душной тьмы
выскакивали раскаленные добела пики и втыкались в ребра... убьет... убьет
же!.. Голова вдруг распухла и, обдирая уши, полезла в какую-то узкую
вонючую щель, а громовой голос неторопливо говорил: "Спокойнее, Копчик,
спокойнее, не все сразу..." Андрей закричал изо всех сил, теплая густая
каша наполнила его рот, он захлебнулся, и его вырвало.
В комнате никого не было. Огромная портьера была отдернута, окно
распахнуто, тянуло сырым холодным воздухом, и слышался какой-то отдаленный
рев. Андрей с трудом поднялся на четвереньки и пополз вдоль стены. К
двери. Прочь отсюда...
В коридоре его снова вырвало. Он полежал немного в блаженном
изнеможении, затем попробовал подняться на ноги. Плохо мне, подумал он.
Ох, как мне плохо. Он сел и ощупал лицо. Лицо было влажное и липкое, и тут
он обнаружил, что смотрит только одним глазом. Болели ребра, трудно было
дышать. Болели челюсти, и ужасной, невыносимой болью сводило низ живота.
Сволочь, Копчик. Изуродовал меня... Андрей заплакал. Он сидел на полу в
пустом коридоре, прислонившись спиной к золоченым завитушкам, и плакал.
Ничего не мог с собой сделать. Плача, он с трудом задрал полу плаща и
полез рукой под брючный ремень. Болело ужасно, но не там, а выше. Весь
живот болел. Трусы были мокрые.
Кто-то, тяжело бухая сапогами, прибежал из глубины коридора и
остановился над ним. Какой-то полицейский - красный, распаренный, без
фуражки, с растерянными глазами. Постоял несколько секунд словно бы в
нерешительности и вдруг опрометью бросился бежать дальше, а из глубины
коридора уже бежал второй, на ходу сдирая с себя китель.
Тут до Андрея дошло, что там, откуда они бежали, стоит ревущий
многоголосый гомон. Тогда он с усилием поднялся и, придерживаясь за стену,
поплелся на этот гомон, все еще всхлипывая, со страхом ощупывая лицо и то
и дело останавливаясь, чтобы постоять, согнувшись и держась за живот.
Он добрался до лестницы и ухватился за скользкие мраморные перила.
Внизу в огромном вестибюле ворочалась густая человеческая каша. Совершенно
непонятно было, что там делается. Прожекторные лампы, установленные вдоль
галереи, озаряли холодным слепящим светом это месиво, в котором мелькали
разномастные бороды, форменные фуражки, золотые шнуры витых полицейских
аксельбантов, примкнутые штыки, растопыренные пятерни, бледные лысины, и
от всего этого поднимался к потолку теплый влажный смрад.
Андрей закрыл глаза, чтобы не видеть всего этого, и ощупью, перебирая
руками по перилам, кое-как, задом, боком, стал спускаться, сам не понимая,
зачем он это делает. Несколько раз он останавливался, чтобы отдышаться и
постонать, открывал глаза, глядел вниз, ему снова становилось невмоготу от
этого зрелища, он опять зажмуривался и опять принимался перебирать руками
по перилам. Уже внизу руки его ослабели окончательно, он сорвался и
прокатился по последним ступенькам до мраморной лестничной площадки,
украшенной гигантскими бронзовыми плевательницами. Сквозь муть и гомон он
услышал вдруг надсадный хриплый рев: "Гляди, да это же Андрюха!.. Ребята,
там наших насмерть убивают!.." Открыв глаза, он увидел совсем рядом дядю
Юру, всклокоченного, в растерзанной гимнастерке, глаза дикие, выкаченные,
борода растопырена, и он увидел, как дядя Юра поднял на вытянутых руках
свой пулемет и, не переставая реветь быком, ударил длинной очередью по
галерее, по прожекторам, по стеклам двусветного зала...
Потом были какие-то отрывочные впечатления, потому что сознание
приливало и отливало вместе с приливами и отливами боли и дурноты. Сначала
он обнаружил себя в центре вестибюля. Он, оказывается, упрямо полз на
карачках к далекой распахнутой двери, перебираясь через неподвижные тела,
оскользаясь руками в мокром и холодном. Кто-то однообразно стонал совсем
рядом, приговаривая: "О господи, о господи, господи..." На ковре было
полно осколков стекла, стреляных гильз, обломков штукатурки. В распахнутую
дверь ворвались с ревом и бежали прямо на него какие-то страшные люди с
горящими факелами в руках...
Потом он очутился снаружи, в портале. Он сидел, расставив ноги,
упираясь ладонями в холодный камень, и на коленях у него лежала винтовка
без затвора. Пахло свежим дымом, где-то на краю сознания грохотал пулемет,
дико визжали лошади, а он монотонно твердил вслух, втолковывая самому
себе: "Тут меня растопчут, тут меня обязательно растопчут..."
Но его не растоптали. Он очнулся уже на мостовой, в стороне от
лестницы. Он прижимался щекой к шершавому граниту, над ним светила ртутная
лампа, винтовки не было, и тела, кажется, тоже не было, он словно бы висел
в пустоте со щекой, прижатой к граниту, а на площади перед ним, как на
сцене, разыгрывалась некая диковинная трагедия.
Он увидел, как вдоль цепи фонарей, окаймлявших площадь, вдоль кольца
сцепившихся телег и повозок со звоном и лязгом мчится бронеавтомобиль, его
пулеметная башня ходит из стороны в сторону, обильно плюясь огнем,
светящиеся трассы мечутся по всей площади, а перед броневиком, задрав
голову, галопом скачет лошадь, волоча оборванные постромки... И вдруг из
гущи телег, наперерез броневику, выкатился фургон, крытый брезентом,
лошадь бешено рванулась в сторону и разбилась о фонарный столб, а броневик
резко затормозил, его занесло, и тут на открытое пространство выбежал
длинный человек в черном, взмахнул рукой и плашмя упал на асфальт. Под
броневиком вспыхнуло пламя, раскатился гулкий удар, и железная махина
грузно осела назад. Человек в черном уже снова бежал. Он обогнул броневик,
сунул что-то в смотровую амбразуру водителя и отскочил в сторону, и тогда
Андрей увидел, что это Фриц Гейгер, а амбразура озарилась изнутри, в
броневике грохнуло, и из амбразуры вылетел длинный коптящий язык пламени.
Фриц, пригнувшись, на полусогнутых ногах и растопырив длинные, до земли,
руки, боком, как краб, двигался вокруг машины, и тут бронированная дверца
