очнулись.
Виктор осторожно засунул руку под капюшон и ощупал затылок. Там была
шишка - никаких раздробленных костей, даже крови не было.
- Кто же это меня? - задумчиво спросил он. - Надеюсь, не ты?
- Вы сможете идти, господин Банев? - сказал мальчик. - Или позвать
кого-нибудь? Видите ли, для меня вы слишком тяжелый.
Виктор вспомнил, кто это.
- Я тебя знаю, - сказал он. - Ты - Бол-Кунац, приятель моей дочери.
- Да, - сказал мальчик.
- Вот и хорошо. Не надо никого звать и не надо никому говорить а
давай-ка немножко посидим и опомнимся.
Теперь он разглядел, что с Бол-Кунацем тоже не все в порядке, на щеке
у него темнела свежая царапина, а верхняя губа припухла и кровоточила
- Я все-таки позову кого-нибудь, - сказал Бол-Кунац.
- Стоит ли?
- Видите ли, господин Банев, мне не нравится, как у вас дергается
лицо.
- В самом деле? - Виктор ощупал лицо. Лицо не дергалось... - Это тебе
только кажется... А теперь мы встанем. Что для этого необходимо? Для этого
необходимо подтянуть под себя ноги... - Он подтянул под себя ноги, а ноги
показались ему не своими. - Затем, слегка оттолкнувшись от стены,
перенести центр тяжести таким образом... - Ему никак не удавалось
перенести центр тяжести, что-то мешало. "Чем же это меня? - подумал он. -
Да ведь как ловко.."
- Вы наступили себе на плащ, - сообщил мальчик, но Виктор уже сам
разобрался со своими руками и ногами, со своим плащом и оркестром под
черепом. Он встал. Сначала пришлось придерживаться за стенку, но потом
дело пошло лучше.
- Ага, - сказал он. - Значит, ты меня оттащил до этой трубы. Спасибо.
Фонарь стоял на месте, но не было ни машины, ни очкарика. Ничего не
было. Только Бол-Кунац осторожно гладил свою ссадину мокрой ладонью.
- Куда же они все делись? - спросил Виктор.
Мальчик не ответил.
- Я тут один лежал? - спросил Виктор. - Вокруг никого больше не было?
- Давайте я вас провожу, - сказал Бол-Кунац. - Куда вам лучше идти?
Домой?
- Погоди, - сказал Виктор. - Ты видел, как они хотели схватить
очкарика?
- Я видел, как вас ударили, - сказал Бол-Кунац.
- Кто?
- Я не разглядел. Он стоял спиной.
- А ты где был?
- Видите ли, я лежал здесь за углом...
- Ничего не понимаю, - сказал Виктор. - Или у меня с головой
что-то... Почему, собственно, ты лежал за углом? Ты там живешь?
- Видите ли, я лежал, потому что меня ударили еще раньше. Не тот,
который вас ударил, а другой.
- Очкарик?
Они медленно шли, стараясь держаться мостовой, чтобы на них не лило с
крыш.
- Н-нет, - ответил Бол-Кунац, подумав. - По-моему, они все были без
очков.
- О, господи, - сказал Виктор. Он полез рукой под капюшон и потрогал
шишку. - Я говорю о прокаженном, их называют очкариками. Ну, знаешь, из
лепрозория? Мокрецы...
- Не знаю, по-моему они все были вполне здоровы, - сдержанно произнес
Бол-Кунац.
- Ну-ну! - сказал Виктор. Он ощутил некоторое беспокойство и даже
остановился. - Ты что же, хочешь меня уверить, что там не было
прокаженного? С черной повязкой, весь в черном...
- Это никакой не прокаженный! - с неожиданной запальчивостью сказал
Бол-Кунац. - Он поздоровее вас...
Впервые в этом мальчике обнаружилось что-то мальчишечье и сразу
исчезло.
- Я не совсем понимаю, куда мы идем, - помолчав, сказал он прежним
серьезным до бесстрастия тоном. - Сначала мне показалось, что вы
направляетесь домой, но теперь я вижу, что мы идем в противоположную
сторону.
Виктор все еще стоял, глядя на него сверху вниз. Два сапога - пара,
подумал он. Все просчитал, проанализировал и деловито решил не сообщать
результата. Так он мне и не расскажет, что здесь было. А может быть
уголовники? Новые знаете ли, времена... Чепуха, знаю я нынешних
уголовников...
- Все правильно, - сказал он и двинулся дальше. - Мы идем в
гостиницу, я там живу.
Мальчик, прямой, строгий и мокрый шагал рядом. Преодолев некоторую
нерешительность, Виктор положил руку ему на плечо. Ничего особенного не
произошло - мальчик стерпел. Впрочем, он, вероятно, решил, что его плечо
понадобилось в утилитарных целях, как подпорка для травмированного.
- Должен тебе сказать, - самым доверительным тоном сообщил Виктор, -
что у вас с Ирмой очень странная манера разговаривать. Мы в детстве
говорили не так.
- Правда? - вежливо сказал Бол-Кунац. - И как же вы говорили?
- Ну, например, этот твой вопрос у нас бы звучал так: Чиво?
Бол-Кунац пожал плечами.
- Вы хотите сказать, что это было лучше?
- Упаси бог. Я хочу только сказать, что это было бы естественнее.
- Именно то, что наиболее естественно, - заметил Бол-Кунац, - менее
всего подобает человеку.
Виктор ощутил какой-то холод внутри. Какое-то беспокойство. Или даже
страх. Словно в лицо ему расхохоталась кошка.
- Естественное всегда примитивно, - продолжал между прочим Бол-Кунац.
- А человек - существо сложное, естественность ему не идет. Вы понимаете
меня, господин Банев?
- Да, - сказал Виктор, - конечно...
Было нечто удивительно фальшивое в том, что он отечески держал руку
на плече этого мальчишки, который не мальчишка. У него даже заныло в
локте. Он осторожно убрал руку и сунул ее в карман.
- Сколько тебе лет? - спросил он.
- Четырнадцать, - рассеяно ответил Бол-Кунац.
- А-а...
Любой другой мальчик на месте Бол-Кунаца непременно заинтересовался
бы этим раздражающе - неопределенным "а-а", но Бол-Кунац был не из любых
мальчиков. Он ничего не сказал. Его не занимали интригующие междометия. Он
размышлял над соотношением естественного и примитивного. Он сожалел, что
ему попался такой неинтеллигентный собеседник, да еще ударенный по
голове...
Они вышли на проспект Президента. Здесь было много фонарей, и
попадались прохожие, торопливые, согнутые многодневным дождем мужчины и
женщины. Здесь были освещенные витрины, и озаренный неоновым светом вход в
кинотеатр, где под навесом толпились очень одинаковые молодые люди
неопределенного пола, в блестящих плащах до пяток. И над всем этим сквозь
дождь сияли золотые и синие заклинания: "Президент - отец народа",
"Легионер Свободы - верный сын Президента", "Армия - наша грозная сила"...
Они по инерции шли по мостовой, и проехавший автомобиль, рявкнув
сигналом, загнал их на тротуар и окатил грязной водой...
- А я думал, тебе лет восемьдесят, - сказал Виктор.
- Чиво-чиво? - противным голосом спросил Бол-Кунац, и Виктор с
облегчением засмеялся. Все-таки это был мальчик, обыкновенный нормальный
вундеркинд, начитавшийся Гейбора, Зурзмансора, Фромма и, может быть, даже
осиливший Шпенглера.
- У меня в детстве был приятель, - сказал Виктор, - который затеял
прочитать Гегеля в подлиннике и прочитал-таки, но сделался шизофреником.
Ты в свои годы, безусловно, знаешь, что такое шизофрения?
- Да, знаю, - сказал Бол-Кунац.
- И ты не боишься?
- Нет.
Они подошли к отелю, и Виктор предложил:
- Может быть, зайдешь ко мне, обсохнешь?
- Благодарю вас. Я как раз собирался попросить разрешения зайти,
во-первых, я должен вам кое-что сказать, а, во-вторых, мне надо поговорить
по телефону. Вы разрешите?
Виктор разрешил. Они прошли сквозь вращающуюся дверь мимо швейцара,
снявшего перед Виктором фуражку, мимо богатых статуй с электрическим
свечами, в совершенно пустой вестибюль, пропитанный ресторанным запахом, и
Виктор ощутил привычный подъем в предвкушении наступающего вечера, когда
можно будет пить и безответственно болтать и отодвинуть локтем на завтра
то, что раздражающе наседало сегодня; в предвкушении Юла Голема и доктора
Квадриги, и, может быть, еще с кем-нибудь познакомлюсь, и, может быть,
что-нибудь случится - драка или сюжет. Вдруг заиграет - и закажу-ка я
сегодня миноги и пусть все будет хорошо, а последним автобусом поеду к
Диане.
Пока Виктор брал ключи у портье, за его спиной проходил разговор.
Бол-Кунац разговаривал со швейцаром. "Ты зачем сюда вперся?" - шипел
швейцар. "У меня разговор с господином Баневым". "Я тебе покажу разговор с
господином Баневым, - шипел швейцар, - шляешься по ресторанам..." "У меня
разговор с господином Баневым, - повторил Бол-Кунац. - Ресторан меня не
интересует". "Еще бы тебя, щенка, ресторан интересовал... Вот я тебя
отсюда вышвырну..." Виктор взял ключ и обернулся.
- Э... - сказал он. Он опять забыл имя швейцара. - Парнишка со мной,
все в порядке.
Швейцар ничего не ответил, лицо у него было недовольное.
Они поднялись в номер. Виктор с наслаждением сбросил плащ и
наклонился, чтобы расшнуровать сырые ботинки. Кровь прилила к голове и он
ощутил изнутри болезненные редкие толчки в то место, где был желвак,
тяжелый и круглый, как свинцовая лепешка. Он сразу выпрямился и,
придерживаясь за косяк, стал сдирать ботинок, упершись в задник носком
другой ноги. Бол-Кунац стоял рядом, с него капало.
- Раздевайся, - сказал Виктор. - Повесь все на радиатор, сейчас я дам
полотенце.
- Разрешите позвонить, - сказал Бол-Кунац, не двигаясь с места.
- Валяй, - Виктор содрал второй ботинок и в мокрых носках ушел в
ванную. Раздеваясь, он слышал, как мальчик негромко разговаривает,
спокойно и неразборчиво. Только однажды он отчетливо и громко произнес:
"Не знаю". Виктор обтерся полотенцем, накинул халат и, достав чистую
купальную простыню, вышел из ванной. "Вот тебе" - сказал он и тут же
увидел, что это ни к чему. Бол-Кунац по-прежнему стоял у дверей, и с него
по-прежнему капало.
- Благодарю вас, - сказал он. - Видите ли, мне надо идти. Я хотел бы
еще только...
- Простудишься, - сказал Виктор.
- Нет, не беспокойтесь, благодарю вас. Я не простужусь. Я хотел еще
только выяснить с вами один вопрос. Ирма вам ничего не говорила?
Виктор бросил простыню на диван, присел на корточки перед баром и
вытащил бутылку и стакан.
- Ирма мне много чего говорила, - ответил он довольно мрачно. Он
налил в стакан на палец джину и долил немного воды.
- Она не передавала вам наше приглашение?
- Нет, приглашений она мне не передавала. На, выпей.
- Благодарю вас, не нужно. Раз она не передавала, передам я. Мы
хотели бы встретиться с вами, господин Банев.
- Кто это-мы?
- Гимназисты. Видите ли, мы читали ваши книги и хотели бы задать вам
несколько вопросов.
- Гм, - сказал Виктор с сомнением. - Ты уверен, что это будет
интересно всем?
- Я думаю, да.
- Все-таки я пишу не для гимназистов, - напомнил Виктор.
- Это неважно, - сказал Бол-Кунац с мягкой настойчивостью. - Вы
согласились бы?
Виктор задумчиво покрутил в стакане прозрачную смесь.
- Может быть, все-таки выпьешь? - спросил Виктор. - Лучшее средство
от простуды. Нет? Ну, тогда я выпью. - Он осушил стакан. - Хорошо. Я
согласен. Только никаких афиш, объявлений, и прочего. Узкий круг. Вы и
я... Когда?...
- Когда вам будет угодно. Лучше бы на той неделе. Утром.
- Скажем, через два дня. Только не очень рано. Скажем, в пятницу в
одиннадцать. Это подойдет?
- Да. В пятницу в одиннадцать. В гимназии. Вам напомнить?
- Обязательно, - сказал Виктор. - О раутах, суаре и банкетах, а также
о митингах, встречах и совещаниях я всегда стараюсь забыть.
- Хорошо, я напомню, - сказал Виктор. - А теперь я, с вашего
разрешения, пойду. До свидания, господин Банев.
- Постой, я тебя провожу, - сказал Виктор. - Как бы тебя этот...
швейцар не обидел. Что-то он сегодня не в духе, а швейцары, знаешь, такой
