запасти. Расспросить надо про дорогу. Или ты дорогу знаешь? Если
знаешь, тогда я не буду спрашивать, а то я что-то и не соображу, у
кого бы это спросить. Может, у старосты? Как ты думаешь?
- А сам ты про дорогу в Город ничего не слыхал? - спросил Атос. -
Ты про эту дорогу много слыхал. Ты даже один раз почти дошел до
Города, только мертвяков испугался. Боялся, что один не отобьешься.
- Мертвяков я не боялся и не боюсь, - возразил Колченог. - Я тебе
скажу, чего я боюсь. Как мы с тобой идти будем? Ты так все время и
будешь молчать? Я ведь так не могу. Ты не обижайся на меня, Молчун, ты
мне скажи, громко не хочешь говорить, так шепотом скажи. Или просто
кивни. А если кивать не хочешь, так вот правый глаз у тебя в тени, ты
его прикрой, я увижу. Может быть, ты все-таки немножечко мертвяк? Я
ведь мертвяков не терплю. У меня от них дрожь начинается, и ничего я с
собой не могу поделать.
- Нет, Колченог, я не мертвяк, - сказал Атос. - Я их сам не
терплю. А если ты боишься, что я буду молчать, так мы не вдвоем
пойдем, я тебе уже говорил. С нами Кулак пойдет, и Хвост, и еще
несколько парней из Новой деревни.
- С Кулаком я не пойду, - решительно сказал Колченог. - Кулак у
меня дочь за себя взял. И не уберег. - Мне не то жалко, что он взял, а
то мне жалко, что не уберег. Угнали у него дочку. Шел он с нею в Новую
деревню, подстерегли его воры и дочку отобрали, а он и отдал. Нет,
Молчун, с ворами шутки плохи. Если бы мы в Город пошли, от воров бы
покою не было. То ли дело в Тростники! Туда можно без всяких колебаний
идти. Завтра и выйдем.
- Послезавтра, - сказал Атос. - Ты пойдешь, я пойду. Кулак, Хвост
и еще трое из Новой деревни. Так до самого города и дойдем.
- Всемером дойдем, - уверенно сказал Колченог. - Один бы я не
пошел, а всемером дойдем. Всемером мы до Чертовых Гор дойдем, только я
дороги туда не знаю. А, может, пошли до Чертовых Гор? Далеко очень, но
всемером дойдем. А зачем тебе на Чертовы Горы? Слушай, Молчун, давай
до Города дойдем, а там посмотрим. Пищи наберем побольше и пойдем.
- Значит, договорились, - сказал Атос и встал. - Послезавтра
выходим в Город. Завтра я еще зайду к тебе.
- Заходи, заходи, - сказал Колченог. - Я бы сам к тебе зашел, да
у меня нога болит. А ты заходи, поговорим. Я знаю, многие с тобой
говорить не любят, но я не такой. Я...
Атос вышел на улицу и снова обтер ладонями пот. Продолжение
следовало.
Кто-то хихикнул рядом и закашлялся. Атос обернулся. Из травы
поднялся старик, потрещал узловатыми пальцами и сказал:
- В Город, значит, собрались. Интересно затеяли, да только до
Города никто еще не доходил живым, да и нельзя. Хоть у тебя голова и
переставленная, сам понимать должен...
Атос свернул направо и пошел по улице. Старик, путаясь в траве,
некоторое время плелся следом и бормотал:
- Если нельзя, то всегда в каком-нибудь смысле нельзя, в том или
ином, например, нельзя без старосты или без собрания, а со старостой
или с собранием можно, но опять же не в любом смысле...
Атос шел быстро, насколько позволяла влажная жара, и старец
понемногу отстал. На площади Атос увидел Слухача. Слухач, кряхтя и
пошатываясь, ходил кругами, расплескивая пригоршнями коричневый
травобой из огромного горшка, подвешенного на животе. Трава позади
него дымилась и жухла на глазах. Атос попытался его миновать, но
Слухач так ловко изменил траекторию, что столкнулся с ним нос к носу.
- А, Молчун! - радостно закричал он, торопливо снимая с шеи
ремень и ставя горшок на землю. - Куда едешь, Молчун? Домой небось
идешь, к Наве, дело молодое, а не знаешь ты, Молчун, что Навы твоей
дома нету, Нава твоя на поле, своими глазами видел, как Нава на поле
пошла, хочешь верь, хочешь не верь... Может, конечно, и не на поле,
дело молодое, да только пошла твоя Нава, Молчун, по во-он тому
переулку, а по тому переулку, кроме как на поле, никуда не выйдешь, да
и куда ей, спрашивается, идти, твоей Наве, тебя, Молчуна, может разве
искать...
Атос снова попытался его обойти и снова оказался с ним нос к
носу.
- Да и не ходи ты за ней на поле - продолжал Слухач убедительно,
- зачем тебе за нею ходить, когда я вот сейчас траву побью и всех сюда
зазову, потому что землемер сказал, что ему староста велел, чтобы он
сказал мне на площади траву побить, потому что скоро будет собрание, а
как будет собрание, так все сюда с поля придут, и Нава твоя придет,
если она на поле пошла, а куда ей еще по тому переулку идти, хотя,
если подумать, то по тому переулку и не только на поле попасть
можно...
Он вдруг замолчал и судорожно вздохнул. Глаза его закатились,
руки как бы сами собой поднялись ладонями вверх. Атос приостановился.
Мутное лиловое облако возникло возле лица Слухача, губы его
затряслись, и он заговорил быстро и отчетливо чужим металлическим
голосом с чужими интонациями, чужим диковинным стилем и даже, кажется,
на чужом языке, так что понятными были только отдельные фразы.
- На фронте южных земель в битву вступают новые... отодвигается
все дальше на юг... победного передвижения... Большое разрыхление
почвы на северном направлении ненадолго прекращено из-за редких
кое-где... Новые приемы заболачивания дают новые обширные места для
покоя и нового передвижения на... Во всех деревнях... большие
победы... усилия... новые отряды подруг... завтра и навсегда
спокойствие и слияние...
Подоспевший старик стоял у Атоса за плечом и приговаривал:
- Видал? Спокойствие и слияние!.. Все время твержу: Нельзя! Во
всех деревнях, слышал?.. Значит, и в нашей тоже. И новые отряды
подруг...
Слухач замолчал и опустился на корточки. Лиловое облачко
растаяло. О чем это я? - сказал он. - Что, передача была? Ну как там
Одержание, исполняется? А на поле ты, Молчун, не ходи. Ты ведь,
наверное, за своей Навой идешь...
Атос перешагнул через горшок с травобойкой и поспешно пошел
прочь. Дом Кулака находился на самой окраине. Замурзанная старуха - не
то мать, не то тетка, - сказала, недоброжелательно фыркая, что Кулака
дома нету, Кулак в поле, а если бы был в доме, то искать его в поле
было бы нечего, а раз он в поле, то чего ему, Молчуну, тут зря стоять.
Атос отправился на поле.
В поле сеяли. Душный стоячий воздух был пропитан крепкой смесью
запахов. Разило потом, бродилом, гниющими злаками. Утренний урожай был
уже снят и толстым слоем навален вдоль борозды. Зерно уже разлагалось.
Тучи рабочих мух толклись над горшками с закваской, а в самой гуще
этого черного, отсвечивающего металлом круговорота стоял староста и,
наклонив голову и прищурив один глаз, внимательно изучал каплю
сыворотки на ногте большого пальца. Ноготь был специальный, плоский,
тщательно отполированный, до блеска отмытый нужными составами. Мимо
ног старосты по борозде, в десяти шагах друг от друга, гуськом ползли
сеятели. Они больше не пели, но в глубине леса еще гукало и ахало, и
теперь ясно было, что это не эхо.
Атос пошел вдоль цепи, наклоняясь и заглядывая в опущенные лица.
Отыскав Кулака, он тронул его за плечо, и Кулак сразу же, ни о чем не
спрашивая, вылез из борозды. Борода его была забита грязью.
- Чего, шерсть на носу, касаешься? - прохрипел он, глядя Атосу в
ноги. - Один вот тоже, шерсть на носу, касался, так его взяли за руки
и за ноги и на дерево закинули, там он до сих пор и висит, а когда его
снимут, так больше, небось, касаться не будет, шерсть на носу...
- Идешь? - коротко спросил Атос.
- Еще бы не иду, когда закваски на семерых наготовил, в дом не
войти, шерсть на носу, воняет, жить невозможно, как не теперь не идти
- старуха выносить не хочет, а сам я на это уже глядеть не могу. Да
только куда идем? Колченог вчера говорил, что в Тростники, а я в
Тростники не пойду, шерсть на носу, там и людей-то в Тростниках нет,
не то что девок, там если человек захочет кого за ногу взять и на
дерево закинуть, шерсть на носу, так некого, а мне без девки жить
больше невозможно, меня староста со свету сживет... Вон, стоит, шерсть
на носу, глаз вылупил, и сам слепой, как пятка, шерсть на носу, один
вот так стоял, дали ему в глаз, больше не стоит, шерсть на носу, а в
Тростники я не пойду, как хочешь...
- В Город, - сказал Атос.
- В Город - другое дело, в Город я пойду, тем более, говорят, что
никакого Города вообще и нету, шерсть на носу, а врет о Городе этот
старый пень, придет утром, половину горшка выест и начинает, шерсть на
носу, плести: то нельзя, это нельзя... Я его спрашиваю, а кто ты
такой, чтобы мне запрещать, что нельзя, а что можно, шерсть на носу -
не говорит, сам не знает, про Город какой-то несет...
- Выходим послезавтра, - сказал Атос.
- А чего ждать? - возмутился Кулак. - У меня в доме ночевать
невозможно, закваска смердит, пошли лучше вечером, а то вот так один
ждал-ждал, а ему как дали по ушам, так он и ждать перестал, и до сих
пор не ждет... И старуха ругается, житья нет, шерсть на носу, слушай,
Молчун, давай старуху возьмем, может, ее воры отберут, я бы отдал, а?
- Выходим послезавтра, - терпеливо повторил Атос.- И ты молодец,
что закваски приготовил много. Нам...
Он не закончил, потому что на поле закричали.
<Мертвяки! Мертвяки! - заорал староста, - Женщины, назад!> Атос
огляделся. Между деревьями на краю поля стояли мертвяки: двое синих
совсем близко и один желтый поодаль. Головы их с круглыми дырами глаз
и с черной трещиной на месте рта медленно поворачивались из стороны в
сторону, огромные руки плетьми висели вдоль тела. Земля под их
ступнями уже курилась, белые струйки пара мешались с сизым дымком.
Мертвяки эти видали виды и поэтому держались крайне осторожно. У
желтого правый бок был изъеден травобоем, а оба синих были испятнаны
лишаями ожогов от бродила. Местами шкура на них отмерла и свисала
лохмотьями. Пока они стояли и смотрели, женщины с визгом убежали в
деревню, а мужчины, угрожающе и многословно бормоча, сбились в кучу с
горшками травобоя наготове. Потом староста сказал: <Чего стоять?
Пошли!> - и все неторопливо двинулись на мертвяков, рассыпались в
цепь. <В глаза! - покрикивал староста. - Старайтесь в глаза им
плеснуть! В глаза!> В цепи пугали: <Гу-гу! А ну пошли отсюда!
А-га-га-га!> - связываться никому не хотелось.
Кулак шел рядом с Атосом, выдирая из бороды засохшую грязь, и
кричал громче всех, а между криками приговаривал: <Да не-ет, зря идем,
шерсть на носу, не устоят они, сейчас побегут... Разве это мертвяки?
Драные какие-то, где им устоять... Гу-гу-гу! Вы!> Подойдя к мертвякам
шагов на двадцать, люди остановились. Кулак бросил в желтого ком
земли, мертвяк с необычайным проворством выбросил вперед широкую
ладонь и отбил ком в сторону. Все снова загукали и затопали ногами,
некоторые показывали мертвякам горшки и делали угрожающие движения.
Травобоя было жалко, и не хотелось потом тащиться в деревню за новым
бродилом, мертвяки были битые, осторожные, и должно было обойтись и
так.
И обошлось. Пар и дым из-под ног мертвяков пошел гуще, они
попятились. <Ну, все, - сказали в цепи. - Сейчас вывернутся...>
Мертвяки неуловимо изменились, словно повернулись внутри шкуры. Не
стало видно ни глаз, ни рта - они стояли спиной. Через секунду они уже
уходили, мелькая между деревьями. Там, где они только что стояли,
медленно оседало облако пара.
Люди, оживленно галдя, двинулись обратно к борозде. Выяснилось
вдруг, что пора уже идти в деревню на собрание. <На площадь ступайте,
