речь время, и на ходу вытащил из кармана ключ, как человек; возвращаю-
щийся домой. Когда он поравнялся с воротами, мистер Аттерсон сделал шаг
вперед и, коснувшись его плеча, сказал:
- Мистер Хайд, если не ошибаюсь? Мистер Хайд попятился и с шипением
втянул в себя воздух. Однако - его испуг был мимолетен, и хотя он не
смотрел нотариусу в лицо, но ответил довольно спокойно:
- Да, меня зовут так. Что вам нужно?
- Я вижу, вы собираетесь войти сюда, - сказал нотариус. - Я старый
друг доктора Джекила, мистер Аттерсон с Гонт-стрит. Вы, вероятно, слыша-
ли мое имя, и, раз уж мы так удачно встретились, я подумал, что вы раз-
решите мне войти с вами.
- Вам незачем заходить, доктора Джекила нет дома, - ответил мистер
Хайд, продувая ключ, а потом, все еще не поднимая головы, внезапно спро-
сил: - А как вы меня узнали?
- Прежде чем я отвечу, не окажете ли вы мне одну любезность? - сказал
мистер Аттерсон.
- Извольте. А какую?
- Покажите мне свое лицо, - попросил нотариус.
Мистер Хайд, казалось, колебался, но потом, словно внезапно на что-то
решившись, с вызывающим видом поднял голову. Несколько секунд они смот-
рели друг на друга.
- Теперь я вас всегда узнаю, - заметил мистер Аттерсон. - Это может
оказаться полезным.
- Да, - ответил мистер Хайд, - пожалуй, хорошо, что мы встретились, и
a propos [10] мне следует дать вам мой адрес, - и он назвал улицу в Сохо
и номер дома.
"Боже великий! - ужаснулся мистер Аттерсон. - Неужели и он подумал о
завещании?" - однако он сдержался и только невнятно поблагодарил за ад-
рес.
- Ну, а теперь скажите, как вы меня узнали? - потребовал мистер Хайд.
- По описанию.
- А кто вам меня описал?
- У нас есть общие друзья.
- Общие друзья? - сипло переспросил мистер Хайд. - Кто же это?
- Например, Джекил, - ответил нотариус.
- Он вам ничего не говорил! - воскликнул мистер Хайд, гневно покрас-
нев. - Я не ждал, что вы мне солжете.
- Пожалуйста, выбирайте выражения, - сказал мистер Аттерсон.
Мистер Хайд издал свирепый смешок и через мгновение, с немыслимой
быстротой отперев дверь, уже исчез за ней.
Нотариус несколько минут продолжал стоять там, где его оставил мистер
Хайд, и на лице его были написаны тревога и недоумение. Затем он повер-
нулся и медленно побрел по улице, то и дело останавливаясь и потирая ру-
кой лоб, точно человек, не знающий, как поступить. Быть может, задача,
которую он пытался решить, вообще не имела решения. Мистер Хайд был бле-
ден и приземист, он производил впечатление урода, хотя никакого явного
уродства в нем заметно не было, улыбался он крайне неприятно, держался с
нотариусом как-то противоестественно робко и в то же время нагло, а го-
лос у него был сиплый, тихий и прерывистый - все это говорило против не-
го, но и все это, вместе взятое, не могло объяснить, почему мистер Ат-
терсон почувствовал дотоле ему неизвестное отвращение, гадливость и
страх.
- Тут кроется что-то другое! - в растерянности твердил себе нотариус.
- Что-то совсем другое, но я не знаю, как это определить. Боже мой, в
нем нет ничего человеческого! Он более походит на троглодита. А может
быть, это случай необъяснимой антипатии? Или все дело просто в том, что
чернота души проглядывает сквозь тленную оболочку и страшно ее преобра-
жает? Пожалуй, именно так, да-да, мой бедный, бедный Гарри Джекил, на
лице твоего нового друга явственно видна печать Сатаны.
За углом была площадь, окруженная старинными красивыми особняками,
большинство которых, утратив былое величие, сдавалось поквартирно людям
самых разных профессий и положений - граверам, архитекторам, адвокатам с
сомнительной репутацией и темным дельцам. Но один из этих домов, второй
от угла, по-прежнему оставался особняком и дышал богатством и комфортом;
перед ним-то, хотя он был погружен во мрак, если не считать полукруглого
окна над дверью, и остановился теперь мистер Аттерсон. Он постучал.
Дверь открыл старый прекрасно одетый слуга.
- Доктор Джекил дома, Пул? - осведомился нотариус.
- Сейчас узнаю, мистер Аттерсон, - ответил Пул, впуская гостя в
большую уютную прихожую с низким потолком и каменным полом, где (точно в
помещичьем доме) пылал большой камин, а у стен стояли дорогие дубовые
шкафы и горки.
- Вы подождете тут у огонька, сэр, или зажечь лампу в столовой?
- Благодарю вас, я подожду тут, - ответил нотариус и оперся о высокую
каминную решетку. Прихожая, в которой он теперь остался один, была люби-
мым детищем его друга, доктора Джекила, и сам Аттерсон не раз называл ее
самой приятной комнатой в Лондоне. Но в этот вечер по его жилам струился
холод, повсюду ему чудилось лицо Хайда, он испытывал (большая для него
редкость) гнетущее отвращение к жизни; его смятенному духу чудилась зло-
вещая угроза в отблесках огня, игравших на полированных шкафах, в тре-
вожном трепете теней на потолке. Он со стыдом заметил, что испытал
большое облегчение, когда в прихожую вернулся Пул. Дворецкий сообщил,
что доктор Джекил куда-то ушел.
- Я видел, Пул, как мистер Хайд входил в дверь бывшей секционной, -
сказал нотариус. - Это ничего? Раз доктора Джекила нет дома...
- Это ничего, сэр, - ответил слуга. - У мистера Хайда есть свой ключ.
- Ваш хозяин, по-видимому, очень доверяет этому молодому человеку,
Пул, - задумчиво продолжал нотариус.
- Да, сэр, очень, - ответил Пул. - Нам всем приказано исполнять его
распоряжения.
- Мне, кажется, не приходилось встречаться с мистером Хайдом здесь? -
спросил Аттерсон.
- Нет, нет, сэр. Он у нас никогда не обедает, - выразительно ответил
дворецкий. - По правде говоря, в доме мы его почти не видим; он всегда
приходит и уходит через лабораторию.
- Что же! Доброй ночи. Пул.
- Доброй ночи, мистер Аттерсон.
И нотариус с тяжелым сердцем побрел домой. "Бедный Гарри Джекил! -
думал он. - Боюсь, над ним нависла беда! В молодости он вел бурную жизнь
- конечно, это было давно, но божеские законы не имеют срока давности.
Да-да, конечно, это так: тень какого-то старинного греха, язва скрытого
позора, кара, настигшая его через много лет после того, как проступок
изгладился из памяти, а любовь к себе нашла ему извинение". Испугавшись
этой мысли, нотариус задумался о собственным прошлым и начал рыться во
всех уголках памяти, полный страха, что оттуда, точно чертик из коробоч-
ки, вдруг выпрыгнет какая-нибудь бесчестная проделка. Его прошлое было
почти безупречно - немного нашлось бы людей, которые имели бы Право с
большей уверенностью перечитать свиток своей жизни, и все же воспомина-
ния о многих дурных поступках не раз и не два повергали его во прах,
чтобы затем он мог воспрянуть, с робкой и смиренной благодарностью при-
помнив, от скольких еще дурных поступков он вовремя удержался. Затем его
мысли вновь обратились к прежнему предмету, и в сердце вспыхнула искра
надежды. "Этим молодчиком Хайдом следовало бы заняться: у него, несом-
ненно, есть свои тайны - черные тайны, если судить по его виду, тайны,
по сравнению с которыми худшие грехи бедняги Джекила покажутся солнечным
светом. Так больше продолжаться не может. Я холодею при одной мысли, что
эта тварь воровато подкрадывается к постели Гарри. Бедный Гарри, какое
пробуждение его ожидает! И какая опасность ему грозит - ведь если этот
Хайд проведает про завещание, ему, быть может, захочется поскорее полу-
чить свое наследство! Да-да, мне следует вмешаться... Только бы Джекил
позволил мне вмешаться, - добавил он. - Только бы он позволил". Ибо пе-
ред его умственным взором вновь, словно огненный транспарант, вспыхнули
странные условия этого завещания.
ДОКТОР ДЖЕКИЛ БЫЛ СПОКОЕН
По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил
дал один из своих приятных обедов, на который пригласил человек шесть
старых друзей - людей умных и почтенных, а к тому же тонких знатоков, и
ценителей хороших вин. Когда гости начали расходиться, мистер Аттерсон
под каким-то предлогом задержался. В этом не было ничего необычного - он
далеко не в первый раз уходил из гостей позже остальных. Там, где Аттер-
сона любили, его любили искренне. Нередко, хозяин дома просил суховатого
нотариуса остаться, когда весельчаки и остроумцы уже покидали его кров;
многим нравилось готовиться к одиночеству в его тихом обществе, нрави-
лось после усилий, потраченных на расточительное веселье, освежать мысли
в его плодоносном молчании. Доктор Джекил не был исключением из этого
правила, и теперь, когда он расположился по другую сторону камина -
крупный, хорошо сложенный, моложавый мужчина лет пятидесяти, с лицом,
быть может, не совсем открытым, но, бесспорно, умным и добрым, - вы лег-
ко заключили бы по его взгляду, что он питает к мистеру Аттерсону самую
теплую привязанность.
- Мне давно уже хотелось поговорить с вами, Джекил, - сказал нотари-
ус. - О вашем завещании.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что тема эта доктору непри-
ятна, однако он ответил нотариусу с веселой непринужденностью.
- Мой бедный Аттерсон! - воскликнул он. - На этот раз вам не повезло
с клиентом. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так расстраивал-
ся, как расстроились вы, когда прочли мое завещание. Если, конечно, не
считать этого упрямого педанта Лэньона, который не стерпел моей научной
ереси, как он изволил выразиться. О, я знаю, что он превосходный человек
- не хмурьтесь, пожалуйста. Да, превосходный, и я все время думаю, что
нам следовало бы видеться почаще; но это не мешает ему быть упрямым пе-
дантом - невежественным, надутым педантом! Я ни в ком так не разочаровы-
вался, как в Лэньоне.
- Вы знаете, что оно мне всегда казалось странным, - продолжал мистер
Аттерсон, безжалостно игнорируя попытку доктора переменить разговор.
- Мое завещание? Да, конечно, знаю, - ответил доктор с некоторой рез-
костью. - Вы мне это уже говорили.
- Теперь я хотел бы повторить это вам еще раз, - продолжал нотариус.
- Мне стало кое-что известно про Хайда.
По крупному красивому лицу доктора Джекила разлилась бледность, его
глаза потемнели.
- Я не желаю больше ничего слушать, - сказал он. - Мне кажется, мы
согласились не обсуждать этого вопроса.
- Но то, что я слышал, отвратительно.
- Это ничего не меняет. Вы не понимаете, в каком я нахожусь положе-
нии, - сбивчиво ответил доктор. - Оно крайне щекотливо, Аттерсон, крайне
щекотливо и странно, очень странно. Это один из тех случаев, когда сло-
вами делу не поможешь.
- Джекил, - сказал Аттерсон, - вы знаете меня. Знаете, что на меня
можно положиться. Доверьтесь мне, и я не сомневаюсь, что сумею вам по-
мочь.
- Мой дорогой Аттерсон, - сказал доктор. - Вы очень добры, очень, и я
не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность. Я верю вам безуслов-
но и полагаюсь на вас больше, чем на кого-нибудь еще, больше, чем на се-
бя, но у меня нет выбора. Однако тут совсем не то, что вам кажется, и
дело обстоит далеко не так плохо; и, чтобы успокоить ваше доброе сердце,
я скажу вам одну вещь: стоит мне захотеть, и я легко и навсегда избав-
люсь от мистера Хайда. Даю вам слово и еще раз от всей души благодарю
вас. Но я должен сказать вам кое-что, Аттерсон (и надеюсь, вы поймете
меня правильно): это - мое частное дело, и я прошу вас не вмешиваться.
Аттерсон некоторое время размышлял, глядя на огонь.
- Разумеется, это ваше право, - наконец сказал он, вставая.
- Ну, раз уж мы заговорили об этом, и, надеюсь, в последний раз, -
сказал доктор, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли одно. Я действительно
принимаю большое участие в бедняге Хайде. Я знаю, что вы его видели - он
мне об этом рассказывал, - и боюсь, он был с вами груб. Однако я прини-
маю самое искреннее участие в этом молодом человеке; если меня не ста-
нет, то прошу вас, Аттерсон, обещайте мне, что вы будете к нему снисхо-
