друг.
ГЛАВА XXIII
СТРАНСТВИЯ ПО ГОЛЛАНДИИ
Длинный фургон со скамьями внутри за четыре часа довез нас до славно-
го города Роттердама. Уже давно стемнело, но ярко освещенные улицы кише-
ли невиданными, диковинными людьми - бородатыми евреями, чернокожими и
толпами крикливо разряженных девиц, которые хватали моряков за рукав; от
разноголосого шума кружилась голова, и, что было всего неожиданней, сами
эти люди еще более удивлялись нам, чем мы - им. Я постарался придать
своему лицу самое солидное выражение, чтобы не уронить достоинства Кат-
рионы и своего собственного; но, сказать по правде, я чувствовал себя
потерянным, и сердце тревожно билось у меня в груди. Несколько раз я
спрашивал, где гавань и где стоит корабль "Роза"; но либо мне попадались
люди, говорившие лишь по-голландски, либо сам я слишком плохо объяснялся
по-французски. Свернув наугад в какую-то улицу, я увидел ярко освещенные
дома, в дверях и окнах которых мелькали толстые раскрашенные женщины;
они толкали нас со всех сторон и издевались над нами, когда мы проходили
мимо, и я был рад, что мы не понимаем их языка. Вскоре мы вышли на пло-
щадь перед гаванью.
- Теперь все будет хорошо! - воскликнул я, увидев мачты. - Давайте
походим здесь, у гавани. Нам уж, наверно, встретится кто-нибудь, кто
знает по-английски, а если повезет, увидим и сам корабль.
И нам повезло, хотя не так, как я предполагал: около девяти часов ве-
чера мы столкнулись, как вы думаете, с кем? С капитаном Сэнгом. Он ска-
зал, что его судно совершило рейс в необычайно короткое время, и ветер
не стихал, пока они не вошли в порт; а теперь все пассажиры уже отправи-
лись дальше. Догонять супругов Джебби, уехавших в Верхнюю Германию, не-
чего было и думать, а больше мы не знали тут никого, кроме самого капи-
тана Сэнга. Тем приятней нам было его дружелюбие и готовность помочь. Он
вызвался найти среди торговцев какую-нибудь хорошую, скромную семью, где
Катриону приютили бы, пока "Роза" стоит под погрузкой, а потом он охотно
отвезет ее назад в Лит бесплатно и сам доставит к мистеру Грегори; пока
же он повел нас в трактир, открытый допоздна, и предложил поужинать, что
было отнюдь не лишним. Держался он, как я уже сказал, весьма дружелюбно,
но, что меня очень удивило, все время шумел, и причина этого вскоре ста-
ла ясна. В трактире он потребовал рейнвейна и, выпив довольно много,
вскоре совершенно захмелел. Как это бывает со всеми, и особенно с его
собратьями по грубому ремеслу, во хмелю остатки здравого смысла и бла-
гопристойности его покинули; он начал так неприлично шутить над Катрио-
ной и насмехаться над тем, какой вид у нее был, когда она прыгала в лод-
ку, что мне оставалось только поскорей увести ее.
Она вышла из трактира, крепко прижимаясь ко мне.
- Уведите меня отсюда, Дэвид, - сказала она. - Будите вы моим опеку-
ном. С вами я ничего не боюсь.
- И правильно делаете, моя маленькая подружка! - воскликнул я, трону-
тый до слез.
- Куда же вы меня поведете? - спросила она. - Только не покидайте ме-
ня... никогда не покидайте.
- А в самом деле, куда я вас веду? - сказал я, останавливаясь, потому
что шел, как слепой. - Надо подумать. Но я не покину вас, Катриона.
Пусть бог покинет меня самого, пусть он ниспошлет мне самую страшную ка-
ру, если я обману вас или поступлю с вами ДУРНО.
Вместо ответа она еще крепче прижалась ко мне.
- Вот, - сказал я, - самое тихое местечко, какое можно найти в этом
суетливом, словно улей, городе. Давайте сядем под тем деревом и подума-
ем, что делать дальше.
Дерево это (мне кажется, я никогда его не забуду) стояло у самой га-
вани. Была уже ночь, но окна домов и иллюминаторы недвижных, совсем
близких от нас кораблей светились; позади нас сверкал город, и над ним
висел гул тысяч шагов и голосов; а у берегов было темно, и оттуда слы-
шался лишь плеск воды под корабельными бортами. Я расстелил на большом
камне плащ и усадил Катриону; она не хотела отпускать меня, потому что
все еще дрожала после недавних оскорблений, но мне нужно было поразмыс-
лить спокойно, поэтому я высвободился и стал расхаживать перед ней взад-
вперед, бесшумно, как контрабандист, мучительно пытаясь найти какой-ни-
будь выход из положения. Мысли мои разбегались, и вдруг я вспомнил, что
в спешке забыл уплатить по счету в трактире и расплачиваться пришлось
Сэнгу. Тут я громко рассмеялся, решив, что поделом ему, и в то же время
безотчетным движением ощупал карман, где у меня лежали деньги. Скорее
всего, это случилось на той улице, где женщины толкали нас и осыпали
насмешками - так или иначе кошелек исчез.
- Мне кажется, вы сейчас думаете о чем-то очень приятном, - сказала
Катриона, видя, что я остановился.
Теперь, когда мы очутились в нелегком положении, мысли мои вдруг про-
яснились, и я, видя все, как через увеличительное стекло, понял, что
разбираться в средствах не приходится. У меня не осталось ни одной мо-
нетки, но в кармане лежало письмо к лейденскому торговцу; добраться же
до Лейдена мы теперь могли только одним способом: пешком.
- Катриона, - сказал я. - Я знаю, вы храбрая и, надеюсь, сильная де-
вушка, - можете ли вы пройти тридцать миль по ровной дороге?
Как потом выяснилось, нам надо было пройти едва две трети этого пути,
но в ту минуту мне казалось, что именно таково было расстояние до Лейде-
на.
- Дэвид, - сказала она, - если вы будете рядом, я пойду куда угодно и
сделаю что угодно. Но мне страшно. Не бросайте меня в этой ужасной стра-
не одну, и я на все готова.
- Тогда в путь, и будем идти всю ночь, - предложил я.
- Я сделаю все, что вы скажете, - отвечала она, - и не стану ни о чем
спрашивать. Я поступила дурно, заплатила вам за добро черной неблагодар-
ностью, но теперь я буду вам во всем повиноваться! И я согласна, что
мисс Барбара Грант лучше всех на свете, - добавила она. - Разве могла
она вас отвергнуть!
Я ровным счетом ничего не понял; но мне и без того хватало забот, и
всего важней было выбраться из города на лейденскую дорогу. Это оказа-
лось нелегким делом; только в час или в два ночи нам удалось ее найти.
Когда мы оставили дома позади, на небе не было ни луны, ни звезд, по ко-
торым мы могли бы определять направление, - только белая полоса дороги
да темные деревья по обе стороны. Идти было очень трудно еще и потому,
что перед рассветом вдруг ударил сильный мороз и дорога обледенела.
- Ну, Катриона, - сказал я, - теперь мы с вами как принц и принцесса
из тех шотландских сказок, которые вы мне рассказывали. Скоро мы увидим
"семь долин, семь равнин и семь горных озер". (Эта неизменная присказка
мне хорошо запомнилась.)
- Да, но ведь здесь же нет ни долин, ни гор! - сказала она. - Хотя
эти равнины и деревья, правда, очень красивы. Но все-таки наш горный
край лучше.
- Если бы мы могли сказать то же самое о наших людях, - отозвался я,
вспоминая Спротта, Сэнга да и самого Джемса Мора.
- Я никогда не стала бы плохо говорить о родине моего друга, - сказа-
ла она так многозначительно, что мне показалось, будто я вижу в темноте
выражение ее лица.
Я чуть не задохнулся от стыда и едва не упал на смутно чернеющий лед.
- Не знаю, как по-вашему, Катриона, - сказал я, несколько придя в се-
бя, - но все-таки сегодня счастливый день! Мне совестно так говорить,
потому что вас постигло столько несчастий и невзгод, но для меня это все
равно был самый счастливый день в жизни.
- Да, хороший день, ведь вы были ко мне так добры, - сказала она.
- И все-таки мне совестно быть счастливым, - продолжал я, - сейчас,
когда вы бредете здесь, в темную ночь по пустынной дороге.
- А где же мне еще быть? - воскликнула она. - Я ничего на свете не
боюсь, когда вы рядом.
- Значит, вы простили меня? - спросил я.
- Я сама должна просить у вас прощения, и если вы меня прощаете, не
вспоминайте больше об этом! - воскликнула она. - В моем сердце нет к вам
иных чувств, кроме благодарности. Но, скажу честно, - добавила она
вдруг, - ее я никогда не прощу.
- Это вы опять про мисс Грант? - спросил я. - Да ведь вы же сами ска-
зали, что лучше ее нет никого на свете.
- Так оно и есть! - сказала Катриона. - И все равно я никогда ее не
прощу. Никогда, никогда не прощу и не хочу больше о ней слышать.
- Ну, - сказал я, - ничего подобного я еще не видывал. Просто удиви-
тельно, откуда у вас такие детские капризы. Эта молодая леди была нам
обоим лучшим другом на свете, она научила нас одеваться и вести себя,
ведь это заметно всякому, кто знал нас с вами раньше.
Но Катриона упрямо остановилась посреди дороги.
- Вот что, - сказала она. - Если вы будете говорить о ней, я сейчас
же возвращусь и город, и пускай будет надо мной воля божия! Или, уж сде-
лайте одолжение, поговорим о чем-нибудь другом.
Я совершенно растерялся и не знал, как быть; но тут я вспомнил, что
она пропадет без моей помощи, что она принадлежит к слабому полу и сов-
сем еще ребенок, а мне следует быть разумнее.
- Дорогая моя, - сказал я. - Вы меня совсем сбили с толку, но боже
избави, чтобы я как-либо совлек вас с прямого пути. Я вовсе не намерен
продолжать разговор о мисс Грант, ведь вы же сами его и начали. Я хотел
только, раз уж вы теперь под моей опекой, воспользоваться этим вам в на-
зидание, потому что не выношу несправедливости. Я не против вашей гор-
дости и милой девичьей чувствительности, это вам очень к лицу. Но надо
же знать меру.
- Вы кончили? - спросила она.
- Кончил, - ответил я.
- Вот и прекрасно, - сказала она, и мы пошли дальше, но теперь уже
молча.
Жутко и неприятно было идти темной ночью, видя только тени и слыша
лишь звук собственных шагов. Сначала, мне кажется, мы в душе сердились
друг на друга; но темнота, холод и тишина, которую лишь иногда нарушало
петушиное пение или лай дворовых псов, вскоре сломили нашу гордость; я,
во всяком случае, готов был ухватиться за всякий повод, который позволил
бы мне заговорить, не уронив своего достоинства.
Перед самым рассветом пошел теплый дождь и смыл ледяную корку у нас
под ногами. Я хотел закутать Катриону в свой плащ, но она с досадой ве-
лела мне забрать его.
- И не подумаю, - сказал я. - Сам я здоров, как бык, и видел всякое
ненастье, а вы нежная, прекрасная девушка! Дорогая, не хотите же вы,
чтобы я сгорел со стыда!
Без дальнейших возражений она позволила мне накинуть на себя плащ; и
так как было темно, я на миг задержал руку на ее плече, почти обнял ее.
- Постарайтесь быть снисходительней к своему угу, - сказал я.
Мне показалось, что она едва уловимо склонила голову к моей груди,
но, должно быть, это мне лишь почудилось.
- Вы такой добрый, - сказала она.
И мы молча пошли дальше; но как все вдруг переменилось. Счастье, ко-
торое лишь теплилось в моей душе, вспыхнуло, подобно огню в камине.
Дождь перестал еще до рассвета; и, когда мы добрались до Делфта, за-
нималось сырое утро. По обоим берегам канала стояли живописные красные
домики с островерхими кровлями; служанки, выйдя на улицу, терли и скреб-
ли каменные плиты тротуара; из сотен кухонных труб шел дым; и я по-
чувствовал, что нам невозможно долее поститься.
- Катриона, - сказал я, - надеюсь, у вас остались шиллинг и три пол-
пенни?
- Они нужны вам? - спросила она и отдала мне свой кошелек. - Жаль,
что там не пять фунтов! Но зачем вам деньги?
- А зачем мы шли пешком всю ночь, как бездомные бродяги? - сказал я.
- Просто в этом злосчастном Роттердаме у меня украли кошелек, где были
все мои деньги. Теперь я могу в этом признаться, потому что худшее поза-
ди, но предстоит еще долгий путь, прежде чем я смогу получить деньги, и
если вы не купите мне кусок хлеба, я вынужден буду поститься дальше.
Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. В ярком утреннем
