за него и повели дело в открытую. Когда моим папенькой руководят, то
есть когда им руковожу я, ему нет равных.
- Он был очень добр ко мне, - сказал я.
- И к Кэтрин тоже, уж об этом я позаботилась, - сказала она.
- И она просила за меня! - воскликнул я.
- Просила, да еще как трогательно, - сказала мисс Грант. - Не стану
повторять вам ее слова, вы, мне кажется, и без того слишком зазнаетесь.
- Да вознаградит ее за это бог! - вскричал я.
- Да вознаградит он ее мистером Дэвидом Бэлфуром, не так ли? - присо-
вокупила она.
- Вы ко мне чудовищно несправедливы! - вскричал я. - Меня дрожь охва-
тывает при мысли, в каких она была жестоких руках. Неужели вы думаете,
что я мог так о себе возомнить только потому, что она просила сохранить
мне жизнь? Да она сделала бы то же самое для новорожденного щенка. Если
хотите знать, у меня есть другое, гораздо более веское основание гор-
диться собой. Она поцеловала вот эту руку. Да, поцеловала. А почему? По-
тому что думала, будто я отчаянный храбрец и иду на смерть. Конечно, она
сделала это не из любви ко мне, и мне незачем говорить это вам, которая
не может смотреть на меня без смеха. Это было сделано из преклонения пе-
ред храбростью, хотя, конечно, она ошибалась. Думается мне, кроме меня и
бедного принца Чарли, Катриона никому не оказывала такой чести. Разве
это не сделало меня богом? И думаете, сердце мое не трепещет при воспо-
минании об этом?
- Да, я часто смеюсь над вами даже вопреки приличию, - согласилась
она. - Но вот что я вам скажу: если вы так о ней говорите, у вас есть
искра надежды.
- У меня? - воскликнул я. - Да мне никогда не осмелиться! Я могу ска-
зать все это вам, мисс Грант, мне все равно, что вы обо мне думаете. Но
ей... Никогда в жизни!
- Мне кажется, у вас самый твердый лоб во всей Шотландии, - сказала
она.
- Правда, он довольно твердый, - ответил я, потупившись.
- Бедняжка Катриона! - воскликнула мисс Грант.
Я только пялил на нее глаза; теперь-то я прекрасно понимаю, к чему
она клонила (и, быть может, нахожу этому некоторое оправдание), но я ни-
когда не отличался сообразительностью в таких двусмысленных разговорах.
- Мистер Дэвид, - сказала она, - меня мучит совесть, но, видно, мне
придется говорить за вас. Она должна знать, что вы поспешили к ней, как
только услышали, что она в тюрьме. Она должна знать, что ради нее вы да-
же отказались от еды. И о нашем разговоре она узнает ровно столько,
сколько я сочту возможным для столь юной и неискушенной девицы. Поверьте
мне, это сослужит вам гораздо лучшую службу, чем вы могли бы сослужить
себе сами, потому что она не заметит, какой у вас твердый лоб.
- Так вы знаете, где она? - воскликнул я.
- Разумеется, мистер Дэвид, только этого я вам никогда не открою, -
отвечала она.
- Но почему же? - спросил я.
- А потому, - сказала она, - что я верный Друг, в чем вы скоро убеди-
тесь. И прежде всего я друг своему отцу. Смею вас заверить, никакими си-
лами и никакими мольбами вы не заставите меня сделать это, так что нече-
го смотреть на меня телячьими глазами. А пока желаю Вашему Дэвидбэл-
фурству всего наилучшего.
- Еще одно слово! - воскликнул я. - Есть одна вещь, которую непремен-
но надо объяснить, иначе мы с ней оба погибли.
- Ну, говорите, только покороче, - сказала она. - Я и так уже потра-
тила на вас полдня.
- Миледи Аллардайс считает... - начал я. - Она думает... она полага-
ет... что это я похитил Катриону.
Мисс Грант покраснела, и я даже удивился, что ее так легко смутить,
но потом сообразил, что она просто с трудом удерживается от смеха, в чем
окончательно убедился, когда она ответила мне прерывающимся голосом:
- Я беру на себя защиту вашего доброго имени. Положитесь на меня.
С этими словами она вышла из библиотеки.
ГЛАВА XX
Я ПРОДОЛЖАЮ ВРАЩАТЬСЯ В СВЕТЕ
Почти два месяца я прожил в доме Престонгрэнджа и весьма расширил
свои знакомства с судьями, адвокатами и цветом эдинбургского общества.
Не думайте, что моим образованием пренебрегали; напротив, у меня не ос-
тавалось ни минуты свободной. Я изучал французский язык и готовился
ехать в Лейден; кроме того, я начал учиться фехтованию и упорно занимал-
ся часа по три в день, делая заметные успехи; по предложению моего роди-
ча Пйлрига, который был способным музыкантом, меня определили в класс
пения, а по воле моей наставницы мисс Грант - в класс танца, где, должен
признаться, я далеко не блистал. Однако все вокруг любезно твердили, что
благодаря этому манеры мои стали изысканней; как бы там ни было, но я в
самом деле перестал путаться в полах своей одежды и в шпаге, а в гостях
держался непринужденно, словно у себя дома. Весь мой гардероб подвергся
решительному пересмотру, и самые пустячные мелочи, например, где мне пе-
ревязывать волосы или какого цвета платок носить на шее, обсуждались
тремя девицами самым серьезным образом. Одним словом, я стал неузнаваем
и приобрел даже модный лоск, который очень удивил бы добрых людей в Эс-
сендине.
Две младшие сестры весьма охотно обсуждали мои наряды, потому что са-
ми только о туалетах и думали. В остальном же они едва замечали мое су-
ществование; и хотя обе всегда были очень любезны и относились ко мне с
некоей равнодушной сердечностью, они все же не могли скрыть, как им
скучно со м, ной. Что же до тетушки, это была на редкость невозмутимая
женщина, она, пожалуй, уделяла мне ровно столько же внимания, сколько
всем членам семейства, то есть почти никакого. Поэтому ближайшими моими
друзьями были старшая дочь прокурора и он сам, причем совместные развле-
чения еще более укрепили эту дружбу. Перед началом судебной сессии мы
провели несколько дней в усадьбе Грэндж, где жили роскошно, ничем не
стесняясь, и там начали вместе ездить верхом, а потом стали ездить ив
Эдинбург, насколько прокурору позволяли его бесконечные дела. Когда от
прогулки на свежем воздухе, трудной дороги или непогоды нас охватывало
оживление, робость моя совершенно исчезала; мы забывали, что мы чужие
друг другу, и, так как никто не заставлял меня говорить, слова лились
тем свободнее. Тогда я и рассказал им мало-помалу все, что произошло со
мной с того самого времени, когда я покинул Эссендин: как я отправился в
плаванье и участвовал в стычке на "Завете", как блуждал, среди вереска и
что было потом; они заинтересовались моими приключениями, и однажды в
неприсутственный день мы совершили прогулку, о которой я расскажу нес-
колько подробней.
Мы сели в седло ранним утром и направились прямо туда, где среди
большого, заиндевелого в этот утренний час поля стоял замок Шос, и над
трубой его не было дыма. Здесь Престонгрэндж спешился, велел мне подер-
жать лошадь и один отправился к моему дяде. Помню, сердце мое исполни-
лось горечью, когда я увидел этот пустой замок и подумал, что несчастный
скряга сидит в холодной кухне, бормоча что-то себе под нос.
- Вот мой дом, - сказал я. - И вся моя семья.
- Бедный Дэвид Бэлфур! - сказала мисс Грант.
Я так и не узнал, о чем они там говорили; но разговор этот, без сом-
нения, был не очень приятен для Эбенезера, ибо, когда прокурор вернулся,
лицо у него было сердитое.
- Кажется, вы скоро станете богачом, мистер Дэви, - сказал он, вдев
одну ногу в стремя и оборачиваясь ко мне.
- Не стану притворяться, будто это меня огорчает, - сказал я. По
правде говоря, во время его отсутствия мы с мисс Грант дали волю вообра-
жению, украшая поместье зелеными полями, цветниками и террасой; многое
из этого я с тех пор осуществил.
Затем мы отправились в Куинсферри, где нас радушно принял Ранкилер,
который буквально лез вон из кожи, стараясь угодить столь важному гостю.
Здесь прокурор с искренним участием стал подробно вникать в мои дела и
часа два просидел со стряпчим у него в кабинете, причем выказал (как я
после узнал) большое уважение ко мне и заботу о моей судьбе. Чтобы ско-
ротать время, мы с мисс Грант и молодым Ранкилером взяли лодку и поплыли
через залив к Лаймкилнсу. Ранкилер был смешон (и, как мне показалось,
дерзок), когда стал громко восхищаться молодой дамой, и, хотя эта сла-
бость столь присуща их полу, я удивился, видя, что она как будто чуточку
польщена. Но это оказалось к лучшему: когда мы переправились на другой
берег, она велела ему сторожить лодку, а мы с ней пошли дальше, в трак-
тир. Она сама этого пожелала, потому что ее заинтересовал мой рассказ об
Элисон Хэсти и она захотела увидеть девушку. Мы снова застали ее одну -
отец ее, должно быть, целыми днями трудился в поле, - и она, как полага-
ется, учтиво присела перед джентльменом и красивой молодой дамой в
платье для верховой езды.
- Разве вы не хотите поздороваться со мной как следует? - спросил я,
протягивая руку. - И разве вы не помните старых друзей?
- Господи! Да что же это! - воскликнула она. - Ей-богу, да ведь вы же
тот оборванец...
- Он самый, - подтвердил я.
- Сколько раз я вспоминала вас и вашего друга, и до чего ж мне прият-
но видеть вас в богатой одежде! - воскликнула она. - Я тогда поняла, что
вы нашли своих, потому что вы прислали мне такой дорогой подарок, не
знаю уж, как вас за него благодарить.
- Вот что, - сказала мне мисс Грант, - пойдите-ка прогуляйтесь,
будьте умником. Я пришла сюда не для того, чтобы тратить время понапрас-
ну. Нам с ней надо поговорить.
Она пробыла в доме минут десять, а когда вышла, я заметил два обстоя-
тельства: глаза у нее покраснели, а с груди исчезла серебряная брошь.
Это глубоко меня тронуло.
- Сейчас вы прекрасны, как никогда, - сказал я.
- Ох, Дэви, не будьте таким высокопарным глупцом, - сказала она и до
самого вечера была со мной суровее, чем обычно.
Когда мы вернулись, в доме уже зажигали свечи.
Долгое время я ничего больше не слышал о Катрионе - мисс Грант была
непроницаема и, когда я заговаривал о ней, заставляла меня умолкнуть
своими шутками. Но однажды, вернувшись с прогулки, она застала меня од-
ного в гостиной, где я занимался французским языком, и я заметил в ней
какую-то перемену; глаза ее ярко блестели, она раскраснелась и, погляды-
вая на меня, то и дело прятала улыбку. Словно воплощение шаловливого лу-
кавства, она с живостью вошла в комнату, затеяла со мной ссору из-за ка-
кого-то пустяка и, уж во всяком случае, без малейшего повода с моей сто-
роны. Я очутился будто в трясине - чем решительней старался я выбраться
на твердое место, тем глубже увязал; наконец она решительно заявила, что
никому не позволит так дерзко ей отвечать и я должен на коленях молить о
прощении.
Ее беспричинные нападки разозлили меня.
- Я не сказал ничего такого, что могло бы вызвать ваше неудо-
вольствие, - сказал я, - а на колени я становлюсь только перед богом.
- Я богиня и тоже имею на это право! - воскликнула она, тряхнув каш-
тановыми кудрями, и покраснела. - Всякий мужчина, который приближается
ко мне настолько, что я могу задеть его юбкой, обязан стоять передо мной
на коленях!
- Ну ладно, я так и быть готов просить у вас прощения, хотя клянусь,
не знаю за что, - отвечал я. - Но всякие театральные жесты я оставляю
другим.
- Ах, Дэви! - сказала она. - А если я вас попрошу?
Я подумал, что напрасно вступил с ней в спор, да еще по такому пусто-
му поводу, ведь женщина все равно что неразумное дитя.
- Мне это кажется ребячеством, - сказал я, - недостойным того, чтобы
вы об этом просили, а я исполнял такую просьбу. Но так и быть, я согла-
сен, и если на мне будет пятно, то по вашей вине.
С этими словами я добросовестно стал на колени.
- То-то! - воскликнула она. - Вот подобающая поза, к которой я и ста-
ралась вас принудить. - Тут она крикнула: - Ловите! - бросила мне сло-
женную записочку и со смехом выбежала из комнаты.
