убеждались в обратном. Горцы были люди смирные и недалекие; они вели се-
бя гораздо учтивее, чем можно было ожидать, судя по их неприглядной
внешности, и сразу же выказали готовность прислуживать мне и Энди.
Мне казалось, что в этом пустынном месте, в развалинах древней
тюрьмы, среди постоянного и непривычного для них шума моря и крика морс-
ких птиц на них нападал суеверный страх. Когда нечего было делать, они
либо заваливались спать - а спать они могли сколько угодно, - либо слу-
шали Нийла, который развлекал их страшными историями. Если же эти удо-
вольствия были недоступны - например, двое спали, а третий почемулибо не
мог последовать их примеру, - то он сидел и прислушивался, и я замечал,
что он все тревожнее озирается вокруг, вздрагивает, лицо его бледнеет,
пальцы сжимаются, и весь он точно натянутая тетива. Мне так и не дове-
лось узнать причину этого страха, но он был заразителен, да и наша вре-
менная обитель была такова, что располагала к боязливости. Я не могу
найти подходящего слова по-английски, но Энди постоянно повторял по-шот-
ландски одно и то же выражение.
- Да, - говорил он, - наша скала наводит жуть.
Я думал то же самое. Здесь было жутко ночью, жутко и днем; нас окру-
жали жуткие звуки - стенания бакланов, плеск моря и эхо в скалах. Так
бывало в тихую погоду. Когда бушевало море и волны разбивались о скалу с
грохотом, похожим на гром или бой несчетных барабанов, было страшно, но
вместе с тем весело; когда же наступало затишье, человек, прислушиваясь,
мог обезуметь от ужаса. И не только горец, я и сам испытал это не раз,
такое множество глухих, непонятных звуков возникало и отдавалось в рас-
селинах скал.
Это напомнило мне одну услышанную на Бассе историю и случай, который
произошел не без моего участия, круто изменил наш образ жизни и сыграл
большую роль в моем освобождении. Однажды вечером, сидя у огня, я заду-
мался и стал насвистывать пришедшую мне на память песню Алана. Вдруг на
плечо мне легла рука, и голос Нийла велел мне перестать, потому что это
"не бошеская песня".
- Как не божеская? - удивился я. - Почему?
- Не бошеская, - повторил он. - Она - песня привидения, что хочет на-
зад свою отрубленную голову.
- Ну, тут привидения не водятся, Нийл, - сказал я, - очень им нужно
пугать бакланов!
- Да? - произнес Энди. - Вы так думаете? А я вам скажу, что тут води-
лось кое-что похуже привидений.
- Что же такое хуже привидений, Энди? - спросил я.
- Колдуны, - сказал он. - То бишь колдун. Любопытная приключилась
здесь история, - прибавил он. - Если желаете, я расскажу.
Разумеется, тут мы были единодушны, и даже горец, понимавший по-анг-
лийски еще меньше других, и тот обратился в слух.
РАССКАЗ О ЛИСЕ ЛЭПРАИКЕ
Мой отец, Том Дэйл, упокой, господи, его душу, в молодости был бедо-
вый малый и большой озорник, в голове у него гулял ветер, а уж благочес-
тием он сроду не мог похвастаться. Ему бы только бутылочки распивать, и
с девушками баловать, да буянить, а вот чтобы делом каким заняться - к
этому у него охоты не было. Ну, туда-сюда, записался он наконец в солда-
ты, и послали его служить в здешний гарнизон, а у нас в роду еще никто
на Басе и ногой не ступал. Незавидная тут была служба, скажу я вам. На-
чальник здешний сам варил эль, да такой, что хуже и вообразить невозмож-
но. Провизию им с берега привозили, да только так, что ежели они сами
рыбы не наловят и бакланов не настреляют, то хоть зубы на полку клади. А
тогда как раз гонения за веру начались, на Бассе в холодных каменных
мешках держали мучеников и святых, соль земли, которой земля эта недос-
тойна. А Том Дэйл, хоть он здесь ходил под ружьем и был самый что ни на
есть простой солдат, любил и бутылочку распить и с девушками баловать, а
все же душа у него была не по чину благородная. Он тут нагляделся на уз-
ников, славу нашей церкви; иной раз у него кровь вскипала, когда он ви-
дел, как мучают святых, и он со стыда сгорал от того, что приходится ему
ходить под началом (либо под ружьем) у тех, кто творил эти черные дела.
Бывало, стоит он ночью на часах, кругом тишина, мороз пробирает до кос-
тей, и вдруг слышит, кто-то из узников запел псалом, другие подхватили,
и вот уже из всех камер, вернее сказать, склепов, слышались священные
песнопения, и чудилось ему, что он не на скале среди моря, а на небесах.
Совестно ему становилось за свою жизнь и мерещилось, что грехов у него
целая куча, побольше, чем скала Басе, а главный грех то, что он пособля-
ет мучить и губить приверженцев святой церкви. Ну, правда, это у него
скоро проходило. Наступал день, подымались дружки-товарищи, и всех бла-
гих помыслов как не бывало.
В то время жил на Бассе божий человек, звали его Педен-пророк. Вы,
верно, слыхали про Педена-пророка. Таких, как он, больше нет на свете, и
бьюсь об заклад, что и не было. Он был дикий, как чертополох, смотреть
на него было страшно, а слушать и того страшнее. Лицо у него было, точно
божья кара, голос - как у баклана, от него потом в ушах звенело, а слова
его жгли, как горячие угли.
А на скале тогда жила одна девушка; уж не знаю, чем она занималась,
потому как приличным женщинам тут не место. Но, говорят, она была краси-
ва собою, и они с Томом Дэйлом быстро поладили. Вот как-то раз Педен мо-
лился один в саду, а Том с девушкой проходили мимо, и она возьми да пе-
редразни святого на молитве, да еще и смеяться начала. Педен встал и так
поглядел на обоих, что у Тома поджилки затряслись. А заговорил Педен не
сердито, а жалостно. "Бедная ты, бедная! - говорит он и смотрит на де-
вушку. - Вон как ты визжишь и хохочешь, но господь уготовил тебе смерт-
ный удар, и, когда тебя нежданно настигнет его кара, ты взвизгнешь толь-
ко один раз!" Вскорости она пошла с двумя-тремя солдатами прогуляться по
скалам, а день был ветреный. И вдруг налетел такой вихрь, что раздул все
ее юбки и мигом смахнул в море. Солдаты рассказывали, что она и взвизг-
нуть-то успела только разок.
Конечно, после такого случая Том малость приуныл, но скоро оправился
и ничуть не стал лучше. Как-то поссорился он с другим солдатом. "Дьявол
меня возьми!" - крикнул Том, большой любитель ругаться и богохульничать.
И откуда ни возьмись перед ним Педен, страшный, лохматый, глаза горят,
на плечах пастушья дерюга, и руку вперед вытянул с черными ногтями - он
всегда грязный ходил, как угольщик. "Тьфу, тьфу, вот бедный! - крикнул
он. - Бедный дурачина! Говорит: "Дьявол меня возьми". А я вижу,
дьявол-то уже стоит у него за спиной!" Тут Том словно прозрел и увидел
пучину своей греховности, и на него сошла божья благодать: он бросил пи-
ку, что была у него в руках, и сказал: "Никогда больше не подыму оружие
против дела Христова!" - и своего слова держался крепко. Поначалу приш-
лось ему туго, но потом начальник видит, что ничего с ним поделать
нельзя, ну и отпустил его в отставку. Том вернулся в Северный Бервик,
женился и нажил себе доброе имя среди честных людей.
В тысяча семьсот шестом году скала Басе перешла в руки Далримплов, и
на место смотрителя попросились двое. И тот и другой были подходящими,
оба служили солдатами в здешнем гарнизоне, знали, как обращаться с бак-
ланами: и когда можно на них охотиться, и почем продавать. Первый был
Том Дэйл, мой отец. Второй человек был Лэпрайк, люди звали его Лис Лэп-
райк, но то ли это было его имя, то ли так его прозвали из-за лисьего
нрава, я уж не скажу. Вот однажды Тому пришлось пойти к Лэпрайку по де-
лу, и он взял меня с собой, а я тогда был еще совсем малым ребенком. Лис
жил в длинном проулке между церковью и кладбищем. Проулок был темный,
страшный, да к тому же церковь имела дурную славу еще со времен Якова
Шестого, там и при королеве нечистая сила колдовала. А дом Лиса стоял в
самом темном углу, и люди разумные старались туда не наведываться. В тот
день дверь была не заперта на задвижку, и мы с отцом прямо шагнули через
порог. Надо вам сказать, что Лэпрайк занимался ткацким ремеслом, и в
первой его каморке стоял станок. Сам он сидел тут же, толстый, белый,
точно кусок сала, и улыбался, как блаженный, у меня даже мурашки по коже
поползли. В руке он держал челнок, а у самого глаза были закрыты. Мы ок-
ликали его, мы кричали ему в самое ухо, мы трясли его за плечо. Ничего
не помогало! Он сидел на табурете, держал челнок и улыбался, как блажен-
ный,
- Господи, помилуй нас, - сказал Том Дэйл, - с ним что-то неладно!
Только он это выговорил, как Лис Лэпрайк очнулся.
- Это ты, Том? - сказал он. - Здорово, приятель. Хорошо, что ты при-
шел. А на меня иногда находит такое беспамятство, это от желудка.
Ну, тут они принялись толковать про скалу Басе, про то, кому доста-
нется место смотрителя, слово за слово перебранились и расстались злые
как черти. Хорошо помню, как по дороге домой отец все время твердил, что
ему сильно не по душе Лис Лэпрайк и его беспамятство.
- Беспамятство! - говорил он. - Да за такие беспамятства людей на
костре сжигают!
Вскорости отец получил место на Бассе, а Лис остался ни при чем. Люди
еще долго вспоминали, что он сказал отцу. "Том, - сказал он, - ты еще
раз взял надо мной верх, ну так желаю тебе найти на Бассе то, чего ты
ждешь". После люди говорили, что он недаром сказал такие слова. Вот на-
конец пришло время Тому Дэйлу выбирать птенцов из гнезд. Дело было для
него привычное: он с самого детства лазал по скалам и никому эту работу
не хотел доверять. Он обвязался веревкой и спустился с самого высокого и
крутого края утеса. Наверху стояли другие охотники, они держали веревку
и следили за его сигналами. А там, где висел Том, были только скалы, да
море внизу, да вокруг летали и вопили бакланы. Утро стояло ясное, весен-
нее, и Том карабкался за птенцами да посвистывал. Сколько раз он мне про
это рассказывал, и всегда у него на лбу выступал пот.
Верите ли. Том случайно глянул наверх и увидел большущего баклана, и
баклан тот долбил клювом веревку. Он подивился: за бакланами такого сро-
ду не водилось. Он смекнул, что веревка-то мягкая, а клюв у баклана и
скала Басе твердые и что падать в море с двухсотфутовой вышины не так уж
приятно.
- Кыш! - крикнул Том. - Пошел вон, окаянный!
Баклан поглядел вниз на Тома, а глаза у него были какие-то странные.
Глянул разок - и опять давай долбить клювом. Только теперь он стал дол-
бить и трепать веревку как бешеный. Никогда еще не бывало, чтобы баклан
клевал веревку, а этот будто прекрасно знал, чего хочет: он тер мягкую
веревку об острый край камня.
У Тома от страха похолодели руки-ноги. Он подумал: "Это не птица". Он
оглянулся назад, и у него в глазах потемнело. "Если сейчас найдет на ме-
ня беспамятство, прощай. Том Дэйл", - подумал он. И подал знак охотни-
кам, чтобы его тащили наверх.
А баклан будто понял, какой Том подал знак. Он сразу бросил веревку,
взмахнул крыльями, громко крикнул, сделал круг над Томом и кинулся, чтоб
выклевать ему глаза. Но у Тома был нож, он его мигом выхватил. Баклан,
видно, и насчет ножей понимал: как только сталь блеснула на солнце, он
опять крикнул, но уже потише и будто с досадой и улетел за скалу, так
что Том его больше не видел. Тут голова Тома упала на плечо, и пока его
тащили, он болтался вдоль скалы, как мертвое тело.
Дали ему глотнуть бренди - а Том без него на скалу не ходил, - и он
очнулся, но был как будто не в себе.
- Беги, Джорди, скорей беги к лодке, смотри за лодкой! - закричал он.
- Не то этот баклан ее угонит!
Охотники переглянулись и попробовали было его утихомирить. Но Том не
унимался, и в конце концов кто-то побежал вниз сторожить лодку. Другие
спросили, полезет ли он опять вниз.
- Нет, - сказал Том, - и сам не полезу и вас не пущу. И как только
меня будут держать ноги, мы дадим тягу с этой чертовой скалы.
Ну, понятно, они мешкать не стали и хорошо сделали: не успели они
