остатки бруствера. Солдаты бросились за ним. Блохин же остался около пушки,
утирая рукой потный лоб.
Стрелки из контрэскарпной галереи проникли в разрушенный капонир, а
оттуда в ров и оказались перед японской минной галереей.
Энергичные действия русских заставили японцев спешно подтянуть ко второму
форту свои резервы и поторопиться со взрывом мины под передним бруствером.
Одновременно они установили горную пушку при входе в контрэскарпную галерею.
Блохин не сразу заметил ее и кинулся к своей пушке как раз в тот момент,
когда грянул первый японский выстрел. К счастью, снаряд пролетел выше, не
задев никого из орудийной прислуги.
Началась своеобразная подземная артиллерийская дуэль. В сумраке галереи
то и дело вспыхивали зарницы. Грохотали выстрелы, со страшным визгом летели
гранаты и шрапнели. Стрелки распластались на полу, предоставив Блохину
действовать в одиночку. После нескольких выстрелов вражеская пушка
замолчала.
Как только с ней было покончено, Блохин вернулся в тыловую казарму.
Стрелки и матросы встревоженно говорили о странном поведении японцев: они
приостановили все работы в переднем рву и отвели своих солдат в тыл.
- Должно быть, хочет взорвать мину, а затем кинуться на штурм, - решили
стрелки.
Кванц приказал убрать всех часовых от брустверов к ретраншементу,
сложенному из мешков около тыловой казармы. Гарнизон форта разобрал винтовки
и был готов ежеминутно броситься на отражение штурма.
Начался длительный обстрел форта и подступов к нему из орудий всех
калибров. Ливень снарядов обрушился на укрепление. Страшные взрывы
уничтожали буквально все далеко вокруг. Малочисленный гарнизон, сокращенный
Фоком почти вдвое, быстро таял. Телефонная связь со штабом Горбатовского
была нарушена, и форт был предоставлен собственным силам.
Днем, в половине второго, над передним бруствером взметнулось огромное
черное, с серым отливом облако дыма и раздался оглушительный взрыв. За ним
последовал второй и третий. Полуразрушенные казематы, казармы стали
обваливаться. Ужас и смятение охватили гарнизон. Выбежав из казармы, солдаты
увидели перед собой штурмовую колонну японцев, которая проникла в форт через
огромную воронку, образованную взрывом в переднем бруствере. На тесном
пространстве внутреннего дворика завязалась рукопашная схватка. К японцам
подходили все новые и новые подкрепления, и русские были принуждены
отступить к самой казарме.
На помощь атакованному форту пришли соседние крепостные батареи. Они
открыли жесточайший огонь по всем подступам к форту со стороны японцев,
отрезав штурмующих от их тыла. Это дало возможность гарнизону форта
оправиться и предпринять энергичную контратаку. Забросав японцев бомбочками,
остатки стрелков и матросов бросились в штыки. Враг был уничтожен.
Выставив часовых, солдаты и матросы собрались в казарме. Уцелело не
больше пятидесяти человек.
- Что же нам, братцы, дальше делать? - спросил кто-то из матросов.
- Вестимо что - миром держаться, - ответил один из бородачей стрелков. -
До темноты подождем, а там пришлют подмогу.
Как только произошел взрыв на втором форту, Горбатовский по телефону
сообщил об этом Фоку. Генерал не замедлил прибыть в штаб Восточного фронта.
- Второму форту необходимо срочно послать подкрепление, - докладывал
Горбатовский. - У меня есть сводная рота с "Победы" и "Полтавы".
- Пока они дойдут до места, большая часть из них будет убита или ранена.
Нельзя же зря проливать матросскую кровушку, как это любил делать покойный
Кондратенко! Надо немного подождать. - Но японцы-то не ждут! Они беспрерывно
атакуют форт, - продолжал настаивать Горбатовский.
- Пусть еще подержатся, а не выдержат - значит, пора очищать форт. Он
дорого обошелся нам за пять, месяцев обороны.
- Японцы потеряли под ним в десять раз больше, - возразил Степанов.
- Тем более, значит, форт сыграл свою роль.
Перед наступлением темноты часть моряков все же была послана, но их
рассеяли огнем осадные батареи, прежде чем моряки успели дойти.
- Я же говорил, что так будет, - торжествовал Фок.
В дело вступили свежие части японцев и вновь овладели фортом.
Малочисленный гарнизон едва смог удержаться в тыловой казарме. Об этом
сообщили в штаб Фоку. Генерал приказал взорвать казармы и оставить форт.
Солдаты недоумевали.
- Японец целый день старался, но не мог выбить нас. Зачем же теперь даром
будем отдавать форт?
- Приказано начальством, - сказал Кванц.
- Каким, русским аль японским? - протолкался вперед Блохин. Он был дважды
ранен за день, и на его голове и левой руке были окровавленные бинты.
Кванц хотел было прикрикнуть на него, но, заметив злые лица солдат, не
решился и смолчал.
- Измену генералы делают, - продолжал Блохин. - Кто хочет, пусть уходит,
а я останусь здесь.
- Ну, я с тобой, и я, и я... - раздалось несколько голосов.
- Ну, как хотите, а мы уйдем, - проговорил Кванц. С ним отправилась
значительная часть гарнизона.
Оставшиеся солдаты приступили к закладке мин в различных местах форта,
казармах, потерне, контрэскарпной галерее. Руководил Блохин. Японцы
устраивались на захваченной части форта и подтягивали резервы, готовясь к
ночному штурму.
Рассыпавшись по всему участку, Блохин и несколько стрелков и матросов
вели редкую ружейную стрельбу. Шум у японцев нарастал с каждым часом, но это
мало беспокоило Блохина. Все заложенные мины были соединены электрическим
проводом. Если бы японцы ринулись на штурм, то стоило только включить ток, и
они были бы погребены под развалинами форта.
Блохин отправился в обход опустевшего форта.
В контрзскарпной галерее два матроса с "Паллады" перебрасывались с
японцами бомбочками. Сюда электрических проводов за дальностью расстояния не
проводили и установили лишь подрывные патроны с запальным шнуром.
- Помни, ребята, если японец попрет, отходи не спеша и поджигай бурки,
что заложены в стенах. Сбор всех у моста за задним рвом.
- Ты совсем офицером стал, Блохин, - насмешливо проговорил Лебедкин. -
Только золотых погон не хватает. Того и гляди, в рыло заедешь.
- Порядок должен быть, иначе японец всех нас передушит, как кур. Слухай
мою команду, - продолжал Блохин. - Как крикну: "С моста ко мне! - так и
бежи, да смотри не задерживайся, а то при взрыве казармы может придавить.
Неожиданно зазвонил телефон. Заглянув в дверь каземата, Блохин увидел
забытый при уходе офицера телефонный аппарат.
- Вот шкуры окаянные бросили-таки казенное имущество, - выругался он
вслух и снял трубку.
- Кто у телефона? - услышал он чей-то сердитый голос.
- Комендант форта номер два бомбардир-лабораторист Филипп Блохин.
- Кто тебя, дурака, комендантом назначил? Позови кого-либо из господ
офицеров!
- Нету здесь таких.
- Как ты смеешь так со мной разговаривать!
- Виноват, вашбродь, но в телефон вашего чину не видать, - иронически
ответил Блохин.
- Говорит генерал Горбатовский. Почему форт еще не взорван?
- Ждем, когда японец пойдет на штурм. Тогда вместе с ним и взорвем, ваше
превосходительство.
- Приказываю немедленно взорвать, иначе я вас всех отдам под суд!
- Не очень-то мы испугались этого, - пробурчал Блохин и отсоединил
аппарат от линии. - Кричи теперь, надрывай свою глотку... - выругался он.
Скоро в воздухе вспыхнула яркая ракета, и почти тотчас же начался штурм.
Блохин поспешил в потерну. Навстречу ему уже бежали солдаты.
- Подожгли все заряды, - сообщили они.
Один за другим прогремели взрывы. Галерея и потерна с грохотом
обрушились, погребая под собой штурмующих. Дым и пыль хлынули в казарму.
Блохин выбежал на мост и крикнул стрелкам, охранявшим боковые рвы. Как
только они все перебежали по мосту через ров, Блохин торопливо включил
рубильник. Огромное пламя поднялось вверх, сильный взрыв потряс все
окружающее. Взрывной волной Блохина сбило с ног. Рядом кричал придавленный
насмерть матрос. Остальные успели отбежать на безопасное от осколков место.
Когда все стихло, Блохин поднялся на ноги и побежал к Куропаткинскому
люнету. Здесь он нашел несколько матросов и Лебедкина, все остальные
защитники форта погибли под обломками.
После падения форта номер два бомбардировка Старого города усилилась.
Днем и ночью в воздухе с воем проносились одиннадцатидюймовые бомбы, сметая
все на своем пути. Много стало падать снарядов и около больницы Красного
Креста.
Как только начинался обстрел, все, кто мог двигаться, спускались в
подвальный этаж. Возле тяжелобольных в палатах оставались сестры и санитары.
Сосед Звонарева обычно уходил, и прапорщик оставался один. Его охватывало
жуткое чувство одиночества и беспомощности. Особенно сильно оно было в
ночное время. Никогда раньше на фортах и укреплениях он не испытывал такого
леденящего душу ужаса, как теперь. Там было во много раз опаснее, снаряды
рвались рядом, со всех сторон летели осколки, и все же чувство
самосохранения было гораздо слабее, чем сейчас. Звонарев понимал, что это
происходит от сознания собственной слабости и неподвижности. Он никуда не
мог уйти, не мог спрятаться и должен был спокойно ожидать своей участи. Шаги
дежурной сестры в коридоре обычно сразу же вносили успокоение в его
смятенную душу.
- Вам не страшно? - заглядывала в палату Верочка Гаршина.
- Нисколько, - с напускным спокойствием отвечал прапорщик, хотя внутри у
него еще все трепетало от страха.
- Вот и прекрасно. Вы держитесь молодцом, а в палате для тяжелых - просто
кошмар: раненые волнуются, кричат, умоляют спрятать их от бомб. Даже не
верится, что это взрослые мужчины, офицеры. - И сестра уходила.
Для Звонарева снова начиналась пытка, и тем не менее он не смел об этом
рассказать даже Варе, боясь показаться трусом.
- Все сестры говорят, что ты во время бомбардировок ведешь себя
храбрецом, - уверяла девушка.
Только как-то Акинфиевой решился он намекнуть на свое состояние.
- Что же тут удивительного? Мы с Андрюшей люди здоровые и то во время
ночной бомбардировки не можем иногда уснуть.
Как-то вечером Надя зашла проведать прапорщика.
Началась усиленная бомбардировка. Несколько снарядов упали совсем близко
от больницы. Заколебался пол, зазвенели разбитые стекла. Молчаливый капитан,
сосед Звонарева, поспешил уйти. Прапорщик остался наедине с Акинфиевой. По
напряженному выражению лица Нади Звонарев догадался о ее душевных
переживаниях.
- Вам страшно, Надюша? - спросил он, беря молодую женщину за руку.
- Да, - откровенно проговорила Акинфиева. - Кажется, что вот-вот снаряд
попадет сюда и всему будет конец.
- Идите вниз и спрячьтесь в подвал. Там безопасно, - предложил Звонарев.
- Но вы-то останетесь здесь один, и вам будет вдвое страшнее. В такие
минуты вдвоем бывает гораздо спокойнее.
Прапорщик благодарно посмотрел на нее.
Вдруг здание вздрогнуло до самого основания. В окнах блеснуло яркое
пламя. Свет погас. Посыпались стекла, захлопали двери, из коридора донесся
громкий вопль. Акинфиева в ужасе бросилась к окну, как бы желая предохранить
Звонарева от осколков стекла. Прапорщик быстро присел на кровати и, спустив
ноги на пол, собирался ей помочь, но острая боль в ногах заставила его
свалиться на постель.
Прикрыв окна ставнями, Надя ощупью приблизилась к постели.
- Где вы, Сережа?
Звонарев откликнулся, Акинфиева осторожно присела на кровать. Новый взрыв
заставил ее испуганно вскрикнуть и инстинктивно склониться к больному.
Звонарев обнял ее и прижал к себе.
- Не надо, Сережа, - испугалась Акинфиева и быстро вскочила с кровати. -
