Солдаты отвели нас на деревенскую площадь. Туда же согнали примерно около сотни мужчин, женщин и детей. На площади полыхал костер, около которого выстроилось еще с десяток солдат, а перед строем прохаживался невысокого роста плечистый мужчина в длинном черном балахоне, расшитом астрологическими знаками. Он так ухмылялся, глядя на сгоняемых на площадь людей, словно это зрелище доставляло ему невыразимое удовольствие. Наконец солдаты пригнали всех до единого. И мужчина, брызжа слюной, выкрикнул:
- Вы не уплатили подати!
Толпа издала дружный испуганный стон, и вперед выступил трактирщик.
- Нет, бейлиф Клаут, мы уплатили. Мы все-все уплатили.
- И ты знаешь, что мы все уплатили, - крикнула какая-то старуха. - Да как же ты можешь? Ты здесь вырос, а сам...
- Да, я здесь вырос. Здесь, где меня все презирали, где в меня тыкали пальцами! - рявкнул в ответ Клаут, сверкая глазами. - Тупицы! Вы не видели, вы не могли видеть, какой великий человек скрывается во мне! Зато это увидел шериф и сделал так, что я получил власть над всеми вами!
- И ты каждый год увеличиваешь подати! - жалобно воскликнула женщина.
- Да, королева вечно недовольна, - парировал Клаут. - Верно, вы уплатили подати с каждой души и с каждого двора, но не уплатили за всю деревню!
- Подать за деревню?! - Вперед выступил старик с длинной седой бородой. - Да я о такой и не слыхивал!
- Считай, что теперь услыхал! Шериф велел мне собрать с вас столько, сколько мне заблагорассудится.
- Себе ведь он тоже что-то в карман кладет? - шепотом спросил я у Фриссона.
- Так полагается, - шепнул он мне в ответ.
- ...Так что придется вам уплатить налог со всей деревни. Так распорядились шериф и сама королева! Десять золотых! Платите! Платите побыстрее то, что задолжали!
- Но у нас нет больше денег! - простонала женщина. - Ты давным-давно отобрал у нас все, до единой монетки!
- Тогда я заберу коров, свиней, пшеницу, фрукты! Но вы заплатите, все равно заплатите, а не то я сожгу вашу деревню дотла!
Люди задохнулись от ужаса. Клаут злорадно пожирал их глазами.
- А когда я был малышом, вы надо мной потешались, потому что я был смешной, странный! Потом, когда я стал юношей, не было девицы, которая не хохотала бы надо мной, не обзывала меня карликом и уродом. Ну, так смейтесь же теперь! Потешайтесь! Теперь моя очередь смеяться, и королева мне в этом порукой!
Толпа глухо зароптала и утихла.
- Нету, говорите, ни монетки? - крикнул Клаут. - Ну, тогда поджигайте! - И он махнул рукой своим солдатам.
Те выхватили из костра факелы и принялись вертеть ими над головами. Пламя бешено завывало.
Но вот послышался еще какой-то вой или рев - из таверны вывалился Унылик, а за ним шагал Жильбер, сверкая обнаженным мечом.
- Это еще что за чудище? - вскричал Клаут.
- Да это мой приятель, - пояснил я, шагнув вперед. - Понимаете, мы не местные.
Клаут развернулся и вперил в меня злобный взгляд,
- Ты? Ты кто такой?
- Не местные мы. Путешественники, - ответил я как можно более небрежно. - Зашли в таверну перекусить, но, похоже, у них дела наперекосяк - никакой еды не оказалось. Ну, вот мне и стало интересно. Пожалуй, я бы не прочь узнать подробности.
- Тебя послала королева! - в испуге крикнул Клаут.
- Я ничего такого не говорил! - Я решил особо не отпираться. - Хотелось бы заглянуть в ваши книги.
- В книги? - Тут Клаут мертвенно побледнел, а толпа благодарно зароптала.
- Ну да, приход там, расход... Чтобы мы все убедились - уплатила деревня свои подати или нет! Ну, давай, неси книги, да побыстрее!
- Ты не имеешь никакого права требовать этого! - огрызнулся Клаут.
А у меня за спиной возник Унылик. Он громко рычал, и в животе у него не менее громко урчало.
- Да, я всего-навсего посторонний, любопытствующий посторонний. Можешь считать меня заезжим волшебником, обратившимся с просьбой оказать ему профессиональную любезность.
Клаут боязливо глянул на Унылика. Похоже, пороха у него явно не хватало, чтобы спорить со мной. Он только побледнел еще сильнее и рявкнул одному из солдат:
- Принеси гроссбух!
- Покашеварь в его книге! - шепнул я Фриссону. Он глянул на меня так, словно я умом тронулся.
- Что ты сказал, господин Савл?
- Накропай стишков: чтобы там говорилось, что записи в его книге лживые. И побыстрее!
Фриссон изобразил губами букву "О" и отвернулся. Он уже вынул угольный карандаш и кусок пергамента.
Солдаты собирались с духом и просто собирались в кучку перед Уныликом, а тот ухмылялся и облизывался. Вояки дрогнули. Те, что стерегли местных жителей, начали сбиваться в кучки. Получив свободу передвижения, некоторые из крестьян удрали домой.
Наконец гроссбух оказался в руках Клаута. И тот отдал его мне.
- Вот, - фыркнул он. - Смотри. Тут записан каждый год, уплаченный крестьянами. Сам убедишься - Ни один не уплатил мне больше положенного по закону! У меня за спиной усиленно бормотал Фриссон. Я пролистал несколько страниц назад и нахмурился.
- А с какого места начинаются твои записи?
- С тридцать первой страницы, - ответил Клаут. Я нашел эту страницу, заметил перемену почерка и еще я заметил кое-какие изменения в самой манере ведения записей. На первый взгляд ничего такого особенного... вот пошли римские цифры... вот две близко стоящие I превратились в V, а вот две V слились в X, ну и так далее.
Понимаете, в римских цифрах я не очень силен, поэтому и не сразу догадался, что к чему. Выходило, что они и вправду жутко громоздкие, неуклюжие. А мне и в голову не приходило, какой поистине божественный подарок нам преподнесли арабы, когда изобрели ноль, а с ним и всю десятичную систему! Просматривать записи было бы легче, если бы они велись по системе двойной бухгалтерии, а тут передо мной просто тянулись ряды цифр. О, я только сейчас оценил работу тех, кто за меня производил расчеты по чековой книжке. Представляю, если бы мне пришлось это делать самому.
Я тянул время - переворачивал страницы, отражавшие трехлетнюю службу Клаута. Он начал психовать - беспокойно переступал с ноги на ногу. А толпа тем временем уже успела прилично поредеть. Наконец Клаут не выдержал.
- Ты что, будешь каждый день там проверять?
- Нет. Я смотрю на последние дни. Каждый житель деревни уплатит больше, чем должен. Кто на пенни, кто на десять. Переплата с лихвой покрывает то, что деревня должна уплатить скопом.
Несколько секунд Клаут лупал глазами, потом вырвал у меня книгу и принялся делать какие-то подсчеты. Он отлистывал страницу за страницей назад, и глаза его раскрывались все шире и шире.
- На самом деле, - заключил я, - выходит, это ты кое-что задолжал деревне.
- Колдовство! - рявкнул Клаут и отшвырнул книгу. - Лжец и грабитель! Я-то знаю, что я там писал!
А я и не сомневался - он всегда записывал меньше, чем платили на самом деле. Я глянул на Фриссона.
- Ты видел цифры?
- Отлично видел, - взволнованно отозвался поэт.
- Разве цифры врут?
- Ни на пенни не врут, - ответил поэт уже более уверенно
- Грязное, грязное колдовство! - почти истерически проверещал Клаут. - Все перевернули, переставили! Вы - не от королевы, иначе не стали бы добиваться снижения податей!
Крестьяне - все, кроме тех, что взобрались на крыши поглазеть на происходящее, - разбежались по домам. Солдаты их не задерживали. Они сомкнулись кольцом вокруг меня, Унылика, Жильбера и Фриссона и угрожающе сжали в руках оружие.
- Избить их! - крикнул Клаут и указал на нас. - Королева их не защитит, а моя магия вас прикроет! Я приготовил обрывки пергамента со стихами Фриссона. Солдаты взревели от радости и кинулись к нам. Жильбер взмахнул мечом и пронзил чью-то грудь, затянутую в кожаный камзол. Солдат вскрикнул и упал, а Унылик навис над Жильбером и ухватил в каждую лапищу по солдату. Они вопили и пытались отбиться от него алебардами, а тролль только хохотал. Потом Унылик сжал пальцы - солдаты завопили еще громче, тролль отшвырнул их в стороны и потянулся за новыми жертвами.
Но тут Клаут выкрикнул что-то на древнем языке, указав на Унылика обоими указательными пальцами. Тролль замер. Застыл и Жильбер - всего на долю секунды, но этого мне хватило, чтобы провозгласить:
Пугали нас и посильней,
И не такие нас пугали,
Так отомрите ж поскорей,
Как в детских играх отмирали!
Солдаты мстительно завопили и снова бросились на нас, но Жильбер уже ожил и одним ударом разнес пополам древки двух алебард. Ожил и Унылик - этот принялся хватать и сжимать в лапах солдат. Войско кричало от ужаса и в страхе отступало.
Клаут побагровел. Выставив руку, он глянул на меня и прокричал:
Видите, цифры, врага моего?
Жальте, кусайте, до смерти его!
И они так и сделали. То есть, честное слово, они его послушали!
Я стоял, как идиот, и пялился в гроссбух, а римские цифры спрыгивали со страниц. Этого мне по уши хватило: я с криком отбросил книгу, но цифры С и L, превратились в миниатюрные челюсти и принялись кусать. Боже, какая же это была боль! Конечно, каждый укус сам по себе был не страшнее комариного, но их было такое множество! Цифры жалили меня в лицо, в руки! Никогда в жизни я еще так не радовался, что на мне прочные джинсы и высокие ботинки! Я отмахивался, отрывал цифры от себя, стряхивал и кричал:
- Фриссон! Бери все в свои руки! На меня не обращай внимания - главное, солдат отбей!
Фриссон на миг замер, потом очнулся и выхватил пачку стихов из моего кармана.
К счастью, Унылик и Жильбер задали солдатам такого жару, что тем было не до меня. Тролль снова ухватил в каждую лапу по солдату, стукнул их головами и швырнул на землю, повалив при этом еще пятерых. А сам навис над ними, выставив громадные когти.
Но и Клаут зря времени не терял. Он совершал руками таинственные пассы и что-то распевал на древнем языке.
Фриссон лихорадочно перебирал обрывки пергамента и наконец нашел тот, что искал:
Ни цифры, ни буквы не могут соврать,
Когда их правдивая пишет рука.
Но могут любого они оболгать
Пером нечестивца и клеветника.
Но этот несчастный вам зла не желал,
Вы жальте того, кто вас врать заставлял!
Цифры застыли в воздухе, а потом развернулись и устремились к Клауту и его воякам.
- Бежим! - крикнул капрал.
Все солдаты тут же вскочили на ноги и бросились врассыпную.
Унылик весело хихикнул и вприпрыжку побежал за ними.
Солдаты оглянулись, увидели тролля и припустились во всю мочь. Бегали они, спору нет, быстрее, чем тролль, но он все-таки попреследовал их какое-то время, вопя, рыча и вообще всяческими способами наводя страх.
Клаут вскочил верхом на мула и поскакал по дороге. На окраине он остановился, обернулся и посмотрел на меня. И, что-то распевая, вычертил в воздухе странные символы.
Фриссон тем временем разыскал в пачке еще одно стихотворение:
Ты погляди сюда, мой мул!
Я вижу, ты совсем уснул -
Так исчезай, тебя тут не держу я!
Исчезнешь - за твои труды
Я после дам тебе воды,
И обниму тебя, и в морду поцелую!
Мул исчез, а Клаут как сидел, так и шлепнулся на землю, пребольно ударившись копчиком. Он издал что-то вроде предсмертного вопля. И в это мгновение его настигли цифры. Клаут вскочил и заковылял прочь, держась рукой за ушибленное место. Цифры гнались за ним, жужжа, словно москиты, а нагнав, окружили облаком. Так он и убегал - в облаке цифр, крича от боли. Мало-помалу его жалкие вопли стихли вдали.
Вокруг стояла мертвая тишина.
Внезапно деревня огласилась радостными криками. Местные жители выбежали на площадь, подхватили на руки меня, Фриссона и Жильбера и пронесли нас по площади. При этом они распевали нам такие хвалы, от которых бы стыдливо зарделись Роланд и Артур.
- У меня хорошо получилось? - взволнованно крикнул мне Фриссон, восседавший на плечах у какого-то крестьянина.
- А ты думаешь, за что тебя славят? - крикнул я в ответ. - Ты был на высоте! И еще спасибо тебе, Фриссон, - ты мне шкуру спас. По крайней мере то, что от нее осталось.
Поэт понял намек и тут же принялся сочинять стишок, призванный излечить меня от укусов злобных цифр.
